«Он не тот, кем кажется» — книга журналистки Валери Бенаим о француженках разных профессий и судеб, которые поддерживали связь с убийцами, насильниками и другими преступниками. В поступках этих женщин были перемешаны стремление перевоспитать «плохого парня» и желание привлечь внимание к себе, попытки победить судебную систему и искренняя привязанность. С разрешения издательства «Альпина Паблишер» Forbes Woman публикует отрывок — о том, как завершились длившиеся три года отношения социальной работницы Элизабет и осужденного убийцы Нордаля Лёланде
И вот мы подходим к тем самым двадцати четырем часам, проведенным в комнате длительных свиданий с Лёланде. Эти двадцать четыре часа стали, по собственному признанию Элизабет, финальным триггером. Точкой разрыва, завершившей эти почти трехлетние отношения. Что же произошло настолько ужасного, чтобы она наконец открыла глаза — она, которая до тех пор отказывалась посмотреть в лицо реальности?
Это были двадцать четыре часа в начале декабря.
— Он начал об этом говорить с конца ноября: «А давай запросим КДС (комнату длительных свиданий, — Forbes Woman)? Тебе на день рождения». Он у меня 27 декабря, но на эту дату не было места.
— Вы истолковали это как романтический жест? Вы были счастливы?
— Да. Он сказал: «Видишь, я не могу сделать тебе подарок, но мой подарок на твое 50-летие — свидание в КДС, ты всю жизнь будешь о нем вспоминать». Вот так он мне все преподносил, хотя отлично знал, что со мной сделает, что произойдет в эти двадцать четыре часа… Когда он говорил: «Ты всю жизнь будешь о нем вспоминать», то не имел в виду: «Ты будешь вспоминать об этом как о лучшем подарке», он имел в виду: «Это окажутся худшие двадцать четыре часа в твоей жизни». Как обычно, фраза была с двойным смыслом.
Когда прошу Элизабет рассказать об этом свидании в КДС, я слышу, как она набирает полную грудь воздуха, словно собирается нырнуть на глубину. Я чувствую, что она сейчас коснется предельно болезненных воспоминаний, что она собирается с духом, чтобы решиться это сделать…
— Когда я увиделась с ним на свидании, он сказал: «Все здорово, но там будет только кола». Я ответила, что это лучше, чем ничего. Он стал настаивать: «Но можно ведь устроить что повеселее. На воле я пил только ром Diplomatico, и вообще-то ты можешь его пронести». Я сказала, что это не положено. Но он не сдавался и объяснял, как действовать, чтобы не попасться: «Есть два варианта: идешь в «Декатлон» и покупаешь там «кэмелбэг», это такой спортивный рюкзак, куда можно заливать воду. Наполняешь его ромом и прячешь под просторной одеждой. Видно не будет. Или берешь мягкую пластиковую флягу, покупаешь фиксирующий пластырь и приматываешь ее на бедро». Так я и сделала… После рома он спросил, пробовала ли я кокаин. Я сказала «нет». Нордаль опять принялся настаивать. «Понимаешь, — объяснял он, — у меня же суд, и мне бы снять стресс… Найди мне кокаин». Но я понятия не имела как, не знала, у кого его можно купить! Он завел обычную песню: «Если бы ты хотела доставить мне удовольствие — ты бы нашла»… И в конце концов я его действительно достала!
— Мобильники, алкоголь, кокаин… Снова спрошу — вы не задумывались, что это уже чересчур?
— Задумывалась, но он знал, как внушить мне чувство вины, как наговорить всякого. Были и угрозы, психологическое насилие, болезненные слова. Я все это подробно проговорила с психологом. С тех пор я провела работу над собой. С каж дой просьбой Нордаль проверял меня, хотел выяснить, как далеко я могу зайти. Приведу в пример конфеты (он их ел килограммами): так вот, ему удалось заставить меня купить пять кило за раз на Рождество, тогда как в тюрьме разрешено только пять килограммов в год! Он подчинил себе мой мозг… Это безумие, полное безумие! Я называю это ментальным изнасилованием. Он знал, о чем я думаю. Я уже говорила жандармам: это настоящий лидер секты!
«Ментальное изнасилование», «лидер секты» — вот и прозвучали эти слова. Каково же истинное лицо этого мужчины, чьи руки запятнаны кровью? Как она позволила так ловко поймать себя? Как могла соглашаться на все или почти на все? Милый и нежный Нордаль Лёланде был уже в прошлом. Я снова вспоминаю, что говорил Даниэль Загури о Ги Жорже, который мог быть вполне очаровательным, — он еще добавил, что убийцы — это не только их преступления, вот и Нордаль Лёланде беспокоился по поводу ужасных мигреней, которыми страдала Элизабет, даже записал название лекарства, упомянутого в передаче о здоровье. Но глубинная личность ее возлюбленного быстро всплыла снова, особенно на этом последнем свидании в КДС…
— После наркотиков и алкоголя, поскольку он по-прежнему хотел воспользоваться КДС, чтобы «повеселиться», он стал говорить о небольших секс-игрушках… Я купила одну и положила в бюстгальтер. Алкоголь, наркотики, секс-игрушка — я определенно была отлично экипирована. До сих пор задаюсь вопросом, как мне удалось пройти досмотры. Я ликовала при мысли, что он может мной гордиться… Итак, я пришла чуть позже двух часов дня. Территория КДС состоит из кухни, спальни и садика, выглядит довольно мило. Он сразу же взял флягу с ромом и положил в холодильник. Потом попросил у меня кокаин, попробовал, счел хорошим и отправил в шкаф. Где-то в три или четыре часа дня он захотел выпить аперитив. Я сочла, что для этого рановато. «Понимаешь, — ответил он, — я уже четыре года не пил спиртного, я очень хочу». Потом посмотрел на меня и сказал: «Так, я немного выпил и хочу нюхнуть, попробуешь?» И я согласилась…
— Вы впервые пробовали наркотики?
— Да. Он мне, собственно говоря, не оставил выбора. Но я ничего не почувствовала, во всяком случае ничего особенного. Он спросил, хочу ли я еще, я сказала, что на меня не подействовало и незачем пытаться снова. Он принял еще. И тут он изменился. Лицо стало очень грубым. Я испугалась. Ушла в спальню. Он метался как лев в клетке. Он все ходил кругами вокруг журнального столика и разговаривал сам с собой, и этот диалог невозможно было понять. Потом он приказал мне сесть на диван. Я послушалась. Он сел на стул напротив меня и стал угрожать: «Смотри, вот этот наркотик, все, что ты мне сюда принесла, — в твоих интересах никому об этом не говорить! Я предупреждаю! Мне терять нечего! На следующем свидании я тебя урою! Знаешь, у меня есть один приятель на воле, я зову его братом по оружию, потому что он сделает для меня что угодно, и я знаю, что я могу ему позвонить, и уж не волнуйся, он тобой тоже займется… А еще твоя мамаша — я знаю, где она живет, она болеет, с ней все будет быстро, в два счета!» Когда он закончил свои угрозы, то приказал мне вернуться в спальню. Он пошел за мной и грубо толкнул на кровать. Он бросился на меня, я не могла отбиваться, я была прижата к постели… Что он только со мной ни вытворял! Когда это прекратилось, я была в прострации. Я не знала, что делать. Снова оделась. Потом пошла к переговорному устройству, чтобы предупредить охрану. Когда он спросил, что я делаю, я ответила, что хочу уйти, что не желаю оставаться с ним. Он схватил меня за руку и сказал: «Так не пойдет, ты останешься со мной на двадцать четыре часа. Ты хотела быть со мной и ты будешь со мной до конца!» И он снова принял кокаина и алкоголя и стал еще более жестоким. Это был уже другой человек, он был в ярости. Удивительно, насколько он преобразился. У него было другое лицо, глаза налились кровью. Он стал чудовищем. Я уже не узнавала его черты, его голос, даже жесты изменились. Он опять принудил меня к сексу. Только всякие грязные и унизительные вещи. Я не хотела. Это было что-то нездоровое. Он говорил: «Ага, ты моя шлюшка, давай, скажи мне, что ты моя шлюшка». И это не прекращалось двадцать четыре часа, только насилие, одно насилие…
Элизабет замолкает, словно всплывая на поверхность, воз вращаясь в настоящее. От ее откровений мороз по коже. Она не святая Бландина, но, если верить ее рассказу, она пережила настоящее мученичество, став игрушкой в руках чудовища, палача, которому, получается, отдала себя полностью, не в состоянии сопротивляться! Больше не осталось ни капли любви, ни грамма чувств, лишь провал бездны, где откликается эхо зла, необоснованного, непостижимого насилия…
Я спрашиваю, было ли осознание резким. Ее ответ однозначен:
— Не то слово… Я не ощутила ненависти, только презрение. Я зла на себя, возможно даже больше, чем на него. Я задаюсь вопросом, зачем это сделала. В конце концов, он был таким и раньше. А теперь мне приходится расхлебывать последствия! Я повторяла себе: «Тебя предупреждали, ты не послушала». Я ушла полностью выжатой, раздавленной. Я ощущала себя беспомощной марионеткой. В голове царил хаос.
Элизабет упомянула секс без согласия, у него есть название. Но она не произнесла его. Она пережила изнасилование.
Эта женщина просто поражает! Только что она пересказала мне двадцать четыре часа в аду, двадцать четыре часа, оставившие на ней след на веки вечные. Уязвленная, искалеченная, она все же подходит к этому травматичному событию с некой отстраненностью, намереваясь жить дальше.
Несмотря на ужас, пережитый в КДС, она снова приходит на свидание к Лёланде через неделю! Зачем возвращаться? Почему? Он хотел поговорить о мобильнике, признается она. И она согласилась, потому что, с ее слов, он угрожал ей. Она возвращается, потому что боится. Это можно понять. Но я хочу окончательной ясности. Вел ли ее только страх? Не осталось ли еще любви, теплых чувств — только страх?
— Когда я увидела его, он сообщил, что его допрашивали из-за этой истории с телефоном и что меня вызовут следователи. Он приказал мне отвечать им то же, что заявил он: «Вы тут следователи, вот и расследуйте». Но на этот раз я сказала, что больше ничего не буду говорить и делать, что между нами все кончено. Что я больше не могу… И тут он расплакался. Я больше ничего не сказала, я молчала до конца свидания. А он плакал все это время, держал меня за руку и говорил: «Но ты же меня не оставишь, ягодка моя, я люблю тебя» — и все в таком роде.
Всегда непросто порвать с тем, кого любила. Для Элизабет покинуть Лёланде — все равно что взойти на Эверест. Не могу не вспоминать поговорку: сама голову в петлю сунула…
Будет и второй, и третий визит в комнату для свиданий. В этот раз он не плачет, а угрожает ей.
— Я снова сказала ему, уже перед охраной, что между нами все кончено, что я попрошу отозвать мое разрешение на посещения и попрошу суд запретить ему со мной контактировать. Он посмотрел на меня и сделал такой жест, провел пальцем по шее, по горлу, будто хотел меня зарезать. Я ушла. Больше его никогда не видела и не слышала о нем.
У меня остались некоторые сомнения, я хочу внести ясность:
— Итак, в самый последний раз вы виделись с ним 23 декабря 2021 года?
— Да. Это действительно был окончательный разрыв. Я ушла от него, надзиратели меня слышали… Но он снова позвонил мне через несколько дней. 27 декабря, в мой день рождения, в день моего 50-летия. А еще у меня был назначен визит к врачу, который приводил меня в ужас. И он это знал. И вот он звонит, чтобы обозвать меня лгуньей и манипуляторшей из-за истории с мобильниками. Он выбрал именно этот день, чтобы наговорить мне гадостей. Кстати, когда меня допрашивал следственный отдел в Гренобле, жандармы сказали, что он не случайно выбрал этот день: «Это был день вашего 50-летия и визита к врачу. Он сделал все нарочно, это был его последний удар. Он больше не мог на вас влиять. Он предпринял последнюю попытку. Последний безнадежный бой»…