Мировая премьера двух сочинений Сергея Прокофьева состоится 9 декабря на сцене Академической Капеллы. О том, где находились все это время ноты, кто их восстановил и что это за музыка, «Фонтанка» узнала у дирижера Антона Лубченко — художественного руководителя Фестиваля имени Станислава Горковенко, в рамках которого пройдет концерт.
— Антон, премьера сочинений Прокофьева — словосочетание весьма неожиданное для наших дней. Расскажите, пожалуйста, как вы узнали об этих произведениях? Как решили ими заняться?
— Музыкой Прокофьева я занимаюсь если не всю жизнь, то достаточно большое количество времени. И это не первое сочинение, которое нам удалось восстановить. Дело в том, что Прокофьев с одной стороны, — мировой классик и считается одним из самых исполняемых русских композиторов на Западе, но, тем не менее, большое количество его сочинений находятся в тени его более известных сочинений. И некоторые остаются невидимыми.
Ему как-то очень не везло, особенно после возвращения в Советский Союз, его преследовали неудачи. Он, к примеру, писал музыку к драматическому спектаклю Таирова, но режиссёр умер, и спектакль не вышел. Он писал музыку для «Бориса Годунова» в постановке Мейерхольда, но режиссера расстреляли, и спектакль не состоялся. Написал музыку к фильму «Пиковая дама» Роома — фильм сгорел во время пожара. Таких грустных историй достаточно много в его биографии, и очень большое количество музыки находится, что называется, «в столе».
Все началось с того, что в 2015 году мы с Приморским театром оперы и балета восстановили его последнюю оперу «Повесть о настоящем человеке», которая тоже оставалась долгое время неизданной и даже не записанной полностью, потому что поставленный уже после его смерти спектакль шел с большими купюрами. Мы нашли в РГАЛИ (архив литературы и искусства. — Прим. ред.) его рукопись — сохранившиеся дирекционы, по которым эта опера была восстановлена. И, когда я заглянул в каталог посмотреть, что же там еще есть, — оказалось, что там, помимо оперы, еще очень много чего и восстанавливать все — хватит не на одну дирижерскую жизнь.
Вот таким образом я занялся наследием Прокофьева. Два года назад мы с моей командой восстановили музыку к фильму «Партизаны в степях Украины». В 1942 году композитор был в Алма-Ате и написал музыку сразу к трём фильмам: Сергей Сергеевич был очень интенсивным композитором и мог работать параллельно над разными кинокартинами. И поскольку это была война, Алма-Ата, музыка этих трех лент — «Партизаны в степях Украины», «Тоня» Роома и фильм «Котовский» — записывалась в спешке, была записана некачественно, фильмы вышли, но ноты были утрачены. И поэтому с тех пор музыку ни разу не записывали и ни разу ее не исполняли на сцене.
— Под утраченными нотами вы имеете в виду напечатанные? Раз в архивах сохранились рукописи, то исчезло что-то другое.
— Нет, не совсем. Дело в том, что Прокофьев, к счастью для этой музыки, после 1937 года сам не писал свои партитуры. У него был пул…
— Переписчиков?
— Нет, он их называл «негры».
— Серьезно?
— Да-да, так называл! Сейчас мы можем «схватить» за такое слово от всех…
— Ну, если он действительно его употреблял, то «из песни слов не выкинешь».
— Да, в письмах он их так называл — «мои негры». Это не переписчики: переписчики — это те, кто партитуру расписывают по голосам. А здесь Прокофьев даже не писал партитуру, он писал так называемые «дирекционы» — это музыка, написанная на трех-четырех строчках, с подробными разметками, как нужно сделать оркестровку. Для людей, которые не так в этом разбираются, поясню: партитура состоит зачастую из 30−35 строчек одновременно, потому что играет много инструментов.
А дирекцион — это такая сжатая партитурка, которую уже потом расписывали люди с композиторским образованием. Конечно же, они потом эти партитуры приносили к нему на утверждение, он правил, была авторизация. И потом партитуры уже шли на дирижерские пульты, в издательство и так далее.
Так вот, партитуры именно этой музыки и были утрачены.
— То есть сгорели труды других композиторов, которые работали с этими наводками?
— Да, то, что они расписывали. Но там, на самом деле, ни одной ноты от себя добавить невозможно, если ты внимательно читаешь то, что написал Прокофьев. Это вообще безумно интересно! Вот эти дирекционы как раз остались в архивах. А поскольку у меня есть композиторское образование, я, можно сказать, выполнил работу «негра»: просто взял то, что он написал, и расшифровал. Это более правильное слово — «расшифровщики».
— А что случилось с фильмом «Тоня»? Почему он так и не вышел на экраны? Вроде бы история патриотическая, не должны были «зарубить».
— Да, я тоже не понимаю, почему. Вот такая непруха была — извините за непечатное слово! Ну, может, это было связано с тем, что фильм короткометражный, то есть с форматом. Действительно, фильм, не содержащий каких-то проблем с цензурой того времени, вот как-то не вышел. «Котовский» вышел и был достаточно известен в советское время, многие его смотрели. Но там, во-первых, очень большое количество музыки не использовано из того, что есть в партитуре. А то, что даже использовано, так наспех и дурно исполнено! Там плохо слышно, исполняют неважно — очень торопились, видимо, так что в нормальном виде эту музыку даже в фильме не послушать.
— Его какой режиссер снимал?
— «Котовского»? Александр Файнциммер — тот, кто снял «Поручик Киже», один из первых фильмов, в которых работал Прокофьев в 1934 году. И Файнциммер же снял несколько лент, где работал Шостакович. Это был достаточно плодовитый режиссер.
— Что вы можете сказать об этой музыке — и о «Тоне», и о «Котовском»? На что похожа по музыкальной форме музыка короткометражки?
— По форме музыка к фильму — и есть музыка к фильму: у тебя есть сценарий, есть задача написать музыкальные номера — это не зависит от формата кино. А музыка… Для меня Сергей Сергеевич — вообще один из самых любимых композиторов. И, что я в нем очень ценю, — это мастер, у которого не было ни одного проходного сочинения. Он к любой музыке, которую писал, относился как к ремеслу (в хорошем смысле слова). И не допускал халтуры нигде, — будь то симфония, партийная песня или кантата, восхваляющая Сталина. Он говорил, что может написать музыку даже к поваренной книге, — и это должно быть качественно, иначе ты не композитор.
Музыка «Тони» и «Котовского» — притом, что написана в одно время, — очень сильно отличается. Музыка «Тони» — это удивительная лирическая партитура, в чем-то даже весенняя. Все-таки речь идет о девушке, и фильм снят о женщинах, оставшихся в тылу во время войны. Это вдохновило Прокофьева на создание очень тонкой, безумно красивой музыки. А «Котовский» — более драматичный, там есть эпизоды не без некоторого пафоса, с большим количеством военных баталий, музыкальных картин к сражениям, к боевым фрагментам.
И вообще музыка Прокофьева к «Тоне», «Котовскому», «Партизанам в степях Украины», которую мы восстановили года два назад (уже записали, и в этом году выйдет диск), — ничем не уступает другим сочинениям Прокофьева, ни одной из его известных кинолент — «Александр Невский», «Иван Грозный», которые часто исполняются, и где сами фильмы — шедевры Эйзенштейна — хорошо сохранились.
— Прокофьев же знал, что музыка этих фильмов осталась неизвестной, — он нигде ее не использовал потом в других своих сочинениях, как часто делали композиторы?
— Прокофьев всегда использовал все в своих сочинениях. Это вообще был такой метод — композитор называл его «шахматным» (он был профессиональным гроссмейстером и мастером спорта по шахматам): когда какая-то тема кочует из сочинения в сочинение, но с какими-то изменениями, с какой-то редакцией — иногда это переоркестровка, иногда перегармонизация.
Я, честно говоря, не очень понимаю, почему метод назывался «шахматным», но для Прокофьева, действительно, использованный тематизм не являлся отработанным — он его обязательно использовал через год, через два. А уж если это музыка сочинения, которое не очень известно или вообще неизвестно, то он ее всю использовал!
Вот, например, из музыки к фильму «Тоня» многое попало потом в кантату «Песни наших дней», а оттуда — в оперу «Повесть о настоящем человеке». Те, кто любят и знают музыку Прокофьева, в фильме «Котовский» точно услышат для себя сюрприз — это знаменитый вальс из балета «Золушка»: он перекочевал в «Котовского».
— Ах, в таком порядке!
— Да, «Золушка» написана раньше на два года. Даже между этими двумя фильмами — «Партизанами в степях Украины» и «Котовским» — тоже есть очень схожие фрагменты: и в том, и в другом фильме есть немцы, но только в «Котовском» речь идет о первой мировой войне, а в «Партизанах в степях Украины» — о Великой Отечественной. Но, тем не менее, немцы есть и там, и там, и он сильно не запаривался и написал единый музыкальный портрет немцев, присутствующих в обеих картинах.
Но это не просто музыка, переписанная из ленты в ленту: там своя оркестровка, свои музыкальные акценты, свои гармонии, своя драматургия — их очень интересно сравнивать.
— Это в обоих случаях сочинения для большого симфонического оркестра?
— В «Котовском» — большой симфонический оркестр, в «Тоне» — малый симфонический оркестр. В «Партизанах в степях Украины» — огромный состав.
— Спрошу вас еще про Рахманинова, который прозвучит в том же концерте. Почему вдруг композитор, который смотрит с портретов таким уверенным и элегантным, вдруг наложил запрет на исполнение и даже «смотрины» партитуры своей Первой симфонии?
— Сергей Васильевич Рахманинов как раз не был уверенным в себе человеком, он был к себе повышенно требователен! И особенно в молодости: Первая симфония написана еще в конце XIX века, это так называемый «ранний Рахманинов», когда он только-только встал на композиторский путь и получал очень много критики. В принципе, молодым композиторам часто завидуют, кто-то не понимает — это обыденность для любого композитора прошлого, кого бы вы ни взяли.
— Но он же не Гоголь, он не сжег ее, а наложил запрет!
— Он не Гоголь, но Первая симфония была исполнена крайне неудачно. Во всяком случае Рахманинов вспоминал, что Глазунов, дирижировавший премьерой, был пьян, «как свинья». Кстати, Прокофьев потом вспоминал, что за Глазуновым, действительно, водился грешок выходить в подпитии на сцену. И воспоминания и рассуждения Прокофьева о Первой симфонии подтверждают догадки Рахманинова, что, скорее всего, в этом и крылась неудача исполнения симфонии, потому что оно практически не соответствовало написанному в нотах. Был дикий скандал!
Я думаю, что, помимо плохого исполнения, и музыка для того времени была вызывающе новаторская. Рахманинов создал такую симфонию, которая, если бы он не наложил на нее вето, я думаю, вообще могла поменять все развитие русского симфонизма! Потому что она слушается как сочинение композитора, который уже точно жил после Малера или после Рихарда Штрауса. А тем не менее, эта симфония написана до многих творений Малера и Рихарда Штрауса. Это абсолютно прорывная симфония, окно в такой практически модерновый, авангардный мир!
И симфонию не приняли. Композитор Цезарь Кюи тогда написал самое свое известное сочинение, а именно — статью, рецензию на эту симфонию. Вообще сейчас музыка Кюи практически нигде не исполняется, его как композитора никто не знает — зато помнят как критика, который ругал Чайковского, предвещал опере «Евгений Онегин» полное забвение, — а, как мы с вами знаем, это одна из самых известных опер вообще в мире. Так вот: он написал про симфонию Рахманинова, что, если бы в аду была консерватория и господин Рахманинов в ней учился, он заслужил бы самые высшие похвалы от обитателей ада — настолько эта музыка противная. Очень едкую написал статью!
Рахманинов расстроился. Пообещал себе, что не будет больше никогда писать музыки. И несколько лет, действительно, обет хранил. Потом, правда, слава Богу, написал Второй фортепианный концерт, который настолько «взорвал» вкусы публики, общественности, что грандиозный успех вернул ему веру в собственные силы. И после этого он создал еще очень много, как мы знаем, бессмертных шедевров.
А вот Первой симфонии, действительно, не повезло — он запретил на время своей жизни и еще 50 лет после смерти даже смотрины этой партитуры.
Примечательно, что в советские годы знаменитый дирижер Большого театра Голованов, который был знаком с Рахманиновым (потому что Рахманинов до революции был несколько лет главным дирижером Большого театра), уже после отъезда композитора в эмиграцию писал ему в Америку по поводу Первой симфонии. Близился какой-то юбилей Рахманинова, и Голованов хотел ее исполнить и просил прислать ноты. Но Рахманинов ему отказал, несмотря на то, что уже был успешнейшим композитором, в преклонном возрасте. Он сказал, что решение по поводу Первой симфонии не меняет, и в течение 50 лет после его смерти никто эту музыку не увидит.
Сергей Васильевич покинул нас в 1943 году, и до 1993 года все дирижёры ждали, чтобы можно было эту симфонию посмотреть. И тогда же, в 90-е годы, она начала записываться, исполняться.
Но, даже несмотря на этот ажиотаж, если мы задумаемся: Вторую симфонию Рахманинова, которая была написана в 1907 году в Лейпциге, от нас отделяет почти 120 лет, ее эти годы исполняют все дирижеры, ее записало такое большое количество оркестров, что даже не знаю, возможно ли подсчитать количество интерпретаций! Третья симфония — написана в конце 1930-х годов, она исполняется чуть меньше, но все же около 90 лет.
А Первая симфония в итоге, получается, для слушателей — самая молодая, и одно из наименее известных сочинений Рахманинова. Конечно, она исполняется, но нет такой столетней традиции, она только начинает свой путь к сердцам слушателя.
И именно по этой причине мы ее включили в Фестиваль Горковенко, потому что наш фестиваль традиционно (он проводится уже третий раз) состоит как раз из тех сочинений, которые сегодня малоизвестны. Как правило, мы отбираем шедевры, но это всегда музыка, которую не так часто можно услышать в нашем городе. А в нашем городе можно услышать практически всё! У нас такое количество замечательных оркестров, театров и других коллективов, что сложно найти что-то, что наш петербургский слушатель еще не выучил наизусть. Но мы стараемся.
Беседовала Алина Циопа, «Фонтанка.ру»