Успех фильма обусловлен многими составляющими. Для начала отметим литературный источник. Сценаристка Нина Фомина значительно скорректировала одноименную повесть английского писателя Джона Бойнтона Пристли, имеющую красноречивый подзаголовок «Повесть о верной любви, предприимчивости и прогрессе в век короля Артура и в век атома». Уже здесь мерцают и общая структура, и типичный английский сарказм, которым структура сдобрена. Переведенный на русский, Пристли пользовался в Советском Союзе вниманием как читателей, так и режиссеров. Особенно нашумела стильно экранизированная Владимиром Басовым в 1972-м пьеса «Опасный поворот», а телевизионных спектаклей по Пристли и вовсе было не счесть. Воинствующий формализм Пристли был для советского человека внове, а потому интриговал и завораживал. Всего-навсего нарушив естественную хронологию событий в пьесе «Время и семья Конвей», драматург добился нового, поистине выдающегося художественного качества. В «31 июня» Пристли играет с категорией «время» несколько иначе, осуществляя свободное перемещение персонажей из XII века в XXI и наоборот. Этот прием дает возможность наглядно продемонстрировать цивилизационную разницу, остроумно указав в то же время на постоянство человеческой природы, на типологическое сходство приемов мышления и способов толкования мира у людей разных эпох.
Персонажа Николая Еременко зовут Сэм Пенти, он романтически настроенный художник, который, впрочем, живет в начале XXI века, а значит, вынужден соответствовать нормам своего времени: работать не в интересах Вечности, а рекламного бизнеса и чистогана. Пристли саркастически сталкивает «настоящую любовь» с «предприимчивостью и прогрессом», но то ведь была реакция обитателя мира «старого капитализма». Наоборот, наши изголодавшиеся по «зоне комфорта» неофиты с пылом первооткрывателей ведутся на внешние атрибуты, исходный сарказм игнорируя. Впрочем, возможно, детально разработать «тему женских чулок», которая парадоксально является ключевой в творчестве неисправимого романтика Сэма, запретила Леониду Квинихидзе московская цензура. Скажем прямо, отдельные смелые планы его предыдущих, сделанных в Ленинграде картин представляются сегодня невозможными в официально разрешенной советской телепродукции середины 70-х. Но ведь как-то же их до зрителя допустили. Родная студия и сочувствующие цензоры, кажется, постарались.
В Москве же, по свидетельствам очевидцев, придирались даже к телесного цвета трико артисток балета. Поэтому образ Сэма получился несколько однобоким. Да, его периодически терроризирует эффектного вида сотрудница рекламного агентства Энн (Людмила Власова), требуя сдачи эскизов, где, судя по всему, должны быть во всей красе представлены девушки в белье, однако в целом эта ключевая для сюжета сатирическая линия смазана. Сэм у Квинихидзе — безупречный романтик и только. Еременко недавно выпустился из мастерской Сергея Герасимова, снялся в роли Жюльена Сореля, стремительно превратившись даже не в звезду, а в идола. Молодой, красивый, здесь он еще и модно одет: икона стиля, предвосхищение теперешних звездных дизайнеров, но, конечно, с поправкой на психологическую значительность и безупречный артистизм. Сэм медлит с выполнением заказа, потому что его художественная натура даже для прикладной задачи требует возвышенного импульса. Тогда-то сначала в зеркале, а потом в комнате появляется принцесса из XII века, которая вдохновляет совсем уже было продавшегося и потому потерявшего творческую силу художника на новые свершения. Позже Мелисента (Наталья Трубникова) вырывается из темного прошлого, выходит за Сэма замуж, но в обмен теряет память о своем нездешнем происхождении.
Человек лишь до определенного момента способен ценить методичное повседневное усилие. Категории «озарения», «чудесного», «сюрприза», «необъяснимого» крайне для него существенны. Вот почему, кроме прочего, была обречена социалистическая утопия, которая с подозрением относилась к любым не обеспеченным качественным скачкам, включая и выигрыш в лотерею. Далее. Даже в упрощенном виде затейливые игры с формой предпочтительнее для рядового потребителя, нежели «отражение жизни в формах самой жизни», как то предписывал мастерам искусств соцреалистический метод. Едва налаживается быт и начинает затягивать поток густой, сравнительно безопасной повседневности, человек взыскует сюжетов с недоразумениями, как в «Соломенной шляпке» или «Иронии судьбы», с длинноногими игривыми девчонками и живущими двойной жизнью сибаритами, как в «Небесных ласточках». Эта, на первый взгляд, бессмысленная «массовая культура» на самом деле обеспечивает человеку психологическую устойчивость. Легкость, с которой герои «31 июня» перемещаются из цивилизации в цивилизацию, на раз переключаясь из режима архаики в передовой и модный режим даже не сегодняшнего, а завтрашнего дня, дает зрителю основания полагать: все так или иначе наладится.
Волшебник Мальгрим и его родной дядя Марлаграм (Эммануил Геллер) только кажутся сказочными персонажами. Юнг убедительно показал, что практически все «волшебные» категории далекого прошлого есть эквиваленты универсальных и вневременных психических феноменов. Драконы, терроризировавшие королевство Перадор, на деле обозначают нечто совершенно реальное, но попросту переименованное в мире дизайнера Сэма Пенти, который, теша собственное, архаически сориентированное самолюбие, принимает себя за «художника». В этом смысле наиболее интересным сюжетным ходом стало бы как раз жизнеописание вступивших в отношения Сэма и Мелисенты. Конечно, физиологически и визуально они более чем совместимы, а вот психологически — вряд ли. Даже странно, что капризный и зацикленный на себе Сэм безропотно начинает биться за руку Мелисенты с Красным рыцарем. А главной проговоркой авторов и стоящего за ними слоя тогдашних образованных советских горожан следует посчитать то обстоятельство, что принцесса с легкостью стирает в фильме все свои архаичные нравы, привычки и воспоминания (читай — «советскость»), превращаясь к финалу в светскую диву новейшего времени. «Бывают же счастливые женщины: развлекаются, путешествуют. Париж, Мармантр, остров Маврикий, Зарзибан, этот, как его, Перадор... И обязательно в вечернем платье, синем, для любителей...» — декламирует подвыпившая мисс Куини, хозяйка ресторанчика в ярком исполнении Любови Полищук, завороживший тогда продвинутого советского человека стандарт буржуазного потребления. Кто-то уже и съездил, кто-то жадно собирается, но никогда не доберется, а кому-то хорошо у себя. Есть на глубине этого сюжета поощрение для первых, утешение для вторых и свойское подмигивание для третьих.
Судьба Александра Годунова, возможно, лучше всего иллюстрирует подобный стиль мышления. Наверняка успешная телепремьера фильма с его участием в качестве драматического актера повлияла на решение сбежать в США. Это легкое и красивое кино убедительно смоделировало саму идею «буржуазного соблазна». Довольно скоро уйдя из балета, сыграв лишь несколько малозаметных ролей в голливудских картинах, Годунов умер в Лос-Анджелесе при не вполне выясненных обстоятельствах.
Пожалуй, хореография «31 июня», куда Квинихидзе, женатый в свое время на легендарной и тоже оставшейся на Западе Наталье Макаровой, пригласил множество высокопрофессиональных танцовщиц и танцовщиков, наиболее спорная составляющая картины. Пластика по преимуществу не слишком «модная» и слишком осторожная, не дает сполна раскрыться в движении Трубниковой, Власовой, Годунову, чьи истинные возможности регулярно нами угадываются, однако не находят должной реализации.
Зато всех удивила и продолжает удивлять по сию пору музыка перестроившегося здесь Александра Зацепина. Острые ритмы, роскошные аранжировки, тщательно прописанные низкие частоты, что в наших эстрадных записях того времени большая редкость, не помешали проявиться лирическому началу. Инструментал от группы «Аракс», вокал Татьяны Анциферовой, Яака Йоалы, Ларисы Долиной востребованы и сегодня, как в оригинальном виде, так и в кавер-версиях. Заглавный музыкальный номер «Ищу тебя» на стихи Леонида Дербенева и вовсе принадлежит к вершинным достижениям отечественной музыкальной культуры вне зависимости от жанровой принадлежности.