К юбилею Анвара Гумарова
Среди первых лиц сегодняшней сценографии — Анвар Гумаров. До последнего времени главный художник Театра Комиссаржевской (создавший там отличную постановочную часть), он давно и сценограф всея Руси, от Москвы до самых до окраин. Он сотрудничает со многими театрами, регионами, режиссерами. Некоторые из них прорвались на наши страницы в круглый день рождения Анвара. Если бы прорвались все — блог бы лопнул. Так что дальше — в комментарии…
Анвар Гумаров.
А один не прорывался. Потому что он не режиссер. Дело в том, что когда-то в разговоре Анвар Гумаров впроброс признался, какое огромное впечатление произвела на него, еще совсем молодого и еще совсем не сценографа, декорация к спектаклю СамАрта «Мамаша Кураж». То есть, выдающаяся — скажем прямо — работа Юрия Харикова по сути была для Анвара тем, что Бунин называл «толчком в искусство». И нам показалось, что Анвару Гумарову будет приятно, если — вдруг — его поздравит с первым юбилеем и тот самый великий и ужасный Юрий Федорович Хариков.
Ну а еще есть наша редакция. Грибки подвальные, как известно уже давно из слов А. Баргмана, с которым А. Гумаров, надо сказать, много работает… И которая (редакция) коллективно поздравляет и гордится дружбой (не одна обложка его руки!) удивительного художника и прекрасного человека, что по нашим временам — отдельный бонус. Наливаем рюмку. Ура!
Привет, Анвар!
Давненько не переписывались)))
С Днем рожденья!
50? Ты серьезно? Еще лет 15-16 назад мы (в то время два не очень веселых дяденьки, впрочем, как и сейчас) стояли у Музея религии, знакомясь, присматриваясь друг к другу в ожидании визита в пространство Атриума, где хотели выпускать «Каина». Вряд ли мы тогда сказали друг другу более десятка слов. Утро, Питер, сам понимаешь…
Ты был в ветровке, конечно, черной; конечно, с сигаретой и в очках, и взгляд, конечно, не источал легкости, мягкости, надежды и намека на то, что мы сочиним более 20 спектаклей. Здесь и за… ее пределами)
Сцена из спектакля «Мольер». Тюменский драматический театр.
Фото — архив театра.
Недавно в «любимых нами с тобой» соцсетях я наткнулся на определение: «один из самых сегодня важных театральных художников». И… сразу в моей памяти мы побежали с тобой докрашивать декорации «Мольера» в Тюмени, ты был в шортах, поехали в аэропорты опаздывать на самолеты, садились на кухни перепридумывать декорации в Будапеште, немного вздорили по «вкусовым вопросам» и не только, принимали московские удары судьбы, и уххх… и оххх… и ой-ой-ой…
Господа, друзья (они еще есть)!
Я люблю этого человека!
Это ХУДОЖНИК, мастер, всегда не знающий, всегда сочиняющий из ниоткуда, из тишины автора. Предлагающий самые неожиданные и классные решения и наутро отвергающий их, чтобы еще через пять решений, ощутив зыбкое удовлетворение, вроде бы на нем остановиться. Ведущий режиссера за собой, требующий и так по-Анварски молчащий из-под очков — о, этот взгляд с ветром степей и нарастающим улюлюканьем Орды!)
Художник, покоряющий профессионализмом цеха театров, приезжающий за неделю до выпуска в театр и красящий с бутафорами декорации (великая Наринэ не даст соврать). Художник, в геометрии, симметрии и углах которого — всегда музыка и поэзия. И чувства.
Спасибо тебе, брат мой!
Остальное ты и так помнишь и знаешь!
Твой «горький арлекин» Александр Баргман
Сцена из спектакля «Улитка на склоне». Театр МТЮЗ.
Фото — архив театра.
Недавно мы с Анваром за чашкой чая, а потом тарелкой пельменей, а потом опять за чашкой чая целый долгий вечер говорили про Современное Изобразительное Искусство. Началось с того, что Анвар, разглядывая картины на стенах моей съемной квартиры, стал давать какие-то комментарии. Слово за слово, мы перешли вообще к смыслу живописи. Смотрели в интернете концептуалистов, Рогинского, обсуждали живопись Нади Лопардиной, еще одной художницы, с которой я много работаю… Анвар показывал работы своего друга, который очень повлиял на него в юности, показывал собственные работы давних лет, которые обнаружил, разбирая родительский гараж. Работы сфотографированы, стоящие у стены гаража, в лопухах… Разные: наивные и наглые, подражательные и ищущие свой собственный индивидуальный язык. Когда-то, когда Анвар сочинял их, они наверняка казались чем-то безумно важным, поиском смыслов. А теперь они стоят в лопухах… Говорили про того самого Анваровского друга-художника, который пишет, не останавливаясь, всю свою жизнь. Потому что не может иначе, потому что это его способ жизни — писать… Что-то он, конечно, иногда продает, что-то иногда выставляет… Но работы накапливаются, вот ими заставлена уже вся мастерская. Куда их девать? Снять с подрамника, намотать на бобину в углу поверх предыдущих работ, понимая, что едва ли и ей, этой картине, суждено когда-нибудь вновь выйти на белый свет из угла. А на освободившийся подрамник натянуть свежий холст. И этот процесс привычен, он уже не вызывает боли. Так устроена жизнь, время течет, и важное становится мусором, ветошью… Что остается?
Можно, конечно, говорить, что остается то, что познал художник в процессе работы… Остается с ним. Но и нейронные связи не вечны, и сам человек… В чем же смысл этого самого искусства, которым мы все занимаемся?
Сцена из спектакля «Борис Годунов». Театр Наций.
Фото — архив театра.
В последней нашей совместной с Анваром работе — «Улитке на склоне» по братьям Стругацким в МТЮЗе — мы используем нетеатральные работы Анвара. Анвар одно время делал скульптуры из деревяшек и фанерок, странные люди, распадающиеся на части… Копия такой скульптуры, превратившаяся в огромного идола, стоит посреди сцены в третьем акте. Зачем? Не знаю… Захотелось… Я верю в интуитивное… В то, что порой случайный референс, который кажется уместным только эмоционально, втащенный на сцену, вдруг высечет неожиданные, не вербальные смыслы… В другой момент спектакля опускается огромный задник-картина: «Подвиг Лесопроходца Селивана». Все спрашивают у меня: что это? кто автор? ИИ? Да, Анвар сочинил ее вместе с Искусственным Интеллектом. Но это не случайная, ситуативная проба. Уже несколько лет Анвар создает картины с ИИ, обучая его. Он сталкивает фото маргинальных районов рабочих городов и их обитателей с античной скульптурой и прочими высшими творениями Культуры. Когда я начинал сочинять «Улитку», я говорил Анвару, что именно эти его работы — прекрасный референс, настроение всего будущего спектакля…
В «Борисе Годунове» в Театре Наций Анвар нарисовал летопись Пимена, в нашей истории превратившуюся в каляки-маляки душевнобольного в ученической тетрадке в клетку. И Анвар сам говорил мне, что когда он поймал безответственность и свободу этого полудетского рисунка, то вдруг ощутил странную свободу… Потом этими картинками из летописи был проиллюстрирован целый номер «ПТЖ».
Кроме всего вышесказанного Анвар — виртуоз театральной архитектуры. Его павильоны внешне просты, но очень сложно сочинены, в них масса нюансов. Он знает, какую стеночку двинуть или поднять, чтобы вдруг взорвать пространство. Великолепно владеет композицией. У него безупречный вкус. Он умеет сочинить и «средовой» спектакль, и сложнейшие композиции, сменяющие друг друга. Это все — профессионализм, мастерство.
Но главное, что этим профессионализмом не исчерпываются его поиски. Это очень здорово, когда театральный художник на замыкается на театре. Когда у него есть отдельный, личностный художнический поиск. Когда он живет в культуре, в попытках осознания искусства в широком смысле… Пусть этот смысл и ускользает, едва кажется, что что-то понял… Пусть все рано или поздно оказывается в гараже, среди лопухов или намотано на бобину, стоящую в темном углу. Это объем. Объем личности, объем поиска…
С юбилеем, дорогой друг! Открытий и бесстрашия!
Сцена из спектакля «Ч-чайка». Тюменский драматический театр.
Фото — Вадим Балакин.
Анвар. Первый образ, который возникает в воображении, когда я думаю об Анваре: деликатно сидящий в полумраке партера силуэт (иногда с сигаретой), который может неожиданно оказаться рядом и дать точный совет или резкий комментарий, решающий сцену.
Мы выпускали «Мою дорогую Хелен» в Комиссаржевке, близилась сдача, да и до премьеры оставалось совсем немного… В общем, последние штрихи. Сдавали макет павильона. Холодное пустое пространство с не прогревающей многокомнатный дом Войницких небольшой батареей. Все проговорено, решено и как-то уложено в воображении. Геометрия, стены с проекцией голых деревьев. Накануне созваниваемся с Анваром: Анвар, а как же та самая «Африка, в которой теперь жарища»?..
Анвар: надо подумать…
На сдаче, на следующее утро, в макете небольшая лесенка, уходящая вверх… поднимается панель, открывая в холодной стене совершенно контрастную каморку Вани: небольшой куб, оклеенный внутри обоями с картами Африки.
Вот куда он бесконечно уходил. Где прятался от холода и пил с Астровым, и ночевал в одиночку. Конфликтующая локация, которая многое решала в развитии сюжета и мизансцены.
Выпуск.
Сцена из спектакля «Моя дорогая Hélèn». Театр им. В. Ф. Комиссаржевской.
Фото — Олег Стефанцов.
Смотрим павильон, открываем каморку. Освещенный вытепленный куб. Лесенка. Денису (Денис Пьянов, дядя Ваня) нравится. Анвар: чего-то не хватает…
И вот уже за день до премьеры бегу пораньше в театр, что-то нужно подвигать в пространстве, посидеть одному в партере.
На сцене Анвар.
Один.
И вся каморка тотально заставлена старой советской мебелью. Стулья, ковер. Пространство живое, теплое не по температуре, а тактильно: внутри интерьер с «биографией».
— Это что? — спрашиваю.
Анвар: «смерть интеллигента». Последнее, что увидит зритель.
В этом весь Анвар. И его дождь внутри дома в «Ч-чайке», и комья пыли в «Превращении». Внимательный к мелочам и деталям, по-настоящему, мыслящий пространством художник. С юбилеем тебя! Всегда счастлив думать с тобой, сомневаться, и сочинять в последнюю минуту! Крепко обнимаю.
Приятно бывает услышать добрые и теплые слова о художнике от режиссера театра. Так впервые я узнал о существовании моего коллеги по профессии со слов Леонида Алимова. Я не помню точно, что он говорил мне тогда, но в его словах были уважение и понимание того, с каким талантливым человеком ему повезло встретиться и работать вместе. Это сразу же пробудило мой интерес и желание побольше узнать о замечательном художнике театра. Мой интерес в профессии всегда был связан с возможностью узнать что-то новое о людях театра, и тем более о коллегах.
В театре не бывает «случайных» художников. За каждой личностью — целая история и сплетение обстоятельств, приводящих в конце концов к театральной сцене. Это судьба и предназначение. Мне показалось, что это я услышал в рассказе Леонида Алимова об Анваре Гумарове. Если бы я был в то время в Петербурге, я бы точно отправился в Театр Комиссаржевской, чтобы познакомиться лично. Но, увы, я был тогда в Москве вместе с Леонидом в жюри «Золотой Маски», и только через интернет я мог утолить свое любопытство. Как только увидел картинки на сайте театра, тут же отыскал в Сети аккаунт Анвара и сразу же предложил задружиться.
Так началось наше знакомство. Я этому страшно рад! В жизни не так часто выпадает удача встретить человека, близкого по духу и отношению к профессии, и к жизни.
Анвар Гумаров.
Я увидел в замечательном художнике то качество переживания театрального пространства, которое отличает подлинных мастеров сценографии. Это либо содержится уже в крови, либо обретается годами кропотливой работы. Такая целостность в передаче тончайших нюансов сложной игровой ткани во всем диапазоне средств, предоставленных художнику. Удивительный талант немногословности при всей полноте художественного высказывания. Это так редко встречается в театре. Поэтому я так ценю возможность соприкосновения с чудом проявления в пространстве театра возможности познания природы человека. Художник поистине кудесник, способный преобразить грубую материю, преодолеть физические законы, открыть через театральный портал выход в бесконечность. Непостижимость этого чуда и великий опыт встречи с ним оставляют в душе благодарность за эту возможность. Анвар — один из немногих настоящих мастеров театра, которым удалось в жизни подарить людям чудо.