Полина Иванникова / Из личного архивa
Апрельскую премьеру в Тульском академическом театре драмы «Тартюф», он же «Обманщик» по пьесе Мольера готовит народный артист России Андрей Соколов. В интервью для tula.aif.ru он поделился особенностями подготовки спектакля, воспоминаниями о хоккейном прошлом и взглядами на события сегодняшнего дня.
Театр — штука весёлая
Сергей Гусев, tula.aif.ru: Андрей Алексеевич, как вам работается в Туле?
Андрей Соколов: Мне в Туле всегда хорошо.
— Интересно. А когда ещё вы здесь бывали?
— Впервые лет 20-30 назад. У меня здесь много друзей, поэтому приезжаю не только работать, но и к близким, на природу съездить. Охота здесь прекрасная, рыбалка. Всё уже вокруг исхожено десятилетиями.
— Друзей из какой сферы?
— Так сложилось, что у меня много друзей в погонах.
— То есть спрашивать о любимых местах в Туле нет смысла. Их много.
— Много. Могу сказать, как Тула меняется. Это видно. То, что сделал Дюмин, за это честь ему и хвала. И за то, что он для театра сделал, тоже.
— А туляки меняются?
— Да, наверное. Было бы странно, если бы они оставались такими же, как 30-40 лет назад. Время идёт вперёд, страна развивается. Мир меняется. Естественно, и люди меняются, отношения. Если кому-то лет 20 назад сказать, что с Украиной будет такая ситуация, тебя бы в сумасшедший дом отправили.
— Вы ставите в Туле «Тартюфа». Для вас это больше сатира или комедия?
— Я бы сказал, что это трагифарс. Мольер писал пьесу как комедию, но, если в суть вникнуть, то бедного Оргона чуть до инфаркта не довели. То, что происходило несколько столетий назад, абсолютно спокойно трансформируется на сегодняшний день. Узнаваемость ситуации как раз этим и ценна, и в ней есть комедийный смысл. Мы улыбаемся, когда узнаём в том или ином персонаже самих себя.
— То есть это весёлый спектакль?
— В большей степени конечно. Сам по себе материал радостный. Как говорил Олег Павлович Табаков, театр вообще штука весёлая. Последнее, что в нас умирает — надежда. В этой суете, которая охватывает Оргона, когда он пытается выйти из ситуации, тоже всё узнаваемо. Он смешон и жалок, но мы ему сочувствуем.
Хоккей — это азарт!
— Вы вспомнили губернатора Дюмина. А вы ведь с ним в каком-то смысле коллеги — хоккейные вратари.
— Да, мы хотели даже здесь, в Туле, матч устроить. Об этом шёл разговор, но руки не дошли.
— Вы до сих пор выходите на лёд?
— Вот полгода уже просто нет времени. И второе, как говорит один мой товарищ: ты иногда в паспорт заглядывай. Воротчик — это такая отдельная позиция, не полевой игрок. Здесь последний барьер, и когда ты не можешь сидеть на шпагате, надо понимать, что людей подводить нельзя. На тренерскую работу пора потихонечку.
— Это же просто любительский спорт, и такой максимализм. А как же просто адреналин, заряд хорошего настроения?
— Согласен. Но у нас команда была в ночной хоккейной лиге третьей. Это уже игра на результат. Поскольку воротчик дефицитная позиция, меня ждут везде с распростёртыми объятиями; я играл с АП, со многими другими командами. Но сейчас я, например, в Туле. Когда у тебя в силу обстоятельств нет возможности тренироваться, ты просто находишься не в оптимальной форме, чтобы помогать своей команде.
— Получается, вы к этому очень серьёзно относитесь?
— Ночная хоккейная лига — там такой азарт! Это из той истории — если хоккей мешает театру, то бог с ним, с театром. Я же во всех наших хоккейных чатах сижу и вижу, какая идёт активность. Многие уже летают на выезды в другие города. Хоккей сейчас очень распространён, чуть ли не в каждой префектуре своя команда есть.
— А у вас какая команда?
— Была «Комар» — команда артистов сокращённо.
— Вы же у самого Александра Сидельникова когда-то занимались — знаменитого в семидесятые вратаря «Крыльев Советов» и сборной.
— Просто Третьяк тогда затмил всех. Если бы Сидельникову дали столько играть, он тоже показал бы свой высокий уровень. Я Третьяка как-то встречаю, мы с ним знакомы с «Золотой шайбы», спрашивает: «Как дела? Играешь ещё?» Я говорю: «Да». Он: «Ну и дурак». Просто понимает, какие это нагрузки, надо постоянно в тонусе быть. А ведь у меня бывают периоды, когда за два месяца 30 перелётов по стране.
— Но вы как хоккеист подавали надежды? Могли пробиться до основной команды?
— История не любит сослагательных наклонений. Хотя мы на «Золотой шайбе» были первыми по Москве. Потом я в «Крылышках» тренировался. Это уже был девятый класс. Я жил в Чертаново, а крылышки — это Сетунь. Ехать через всю Москву — полтора часа в одну сторону, полтора в другую, ещё два часа тренировка. Успеваемость резко пошла вниз. Пришлось делать выбор.
— С кем-то из известных в будущем хоккеистов тогда тренировались?
— Нет. Но у нас были ребята потрясающие. Помню, со «Спартаком» играли, у нас был парень — за ним вся команда «Спартака» бегала, ничего не могла с ним сделать. Уникальный человек. Он один мог играть за всех. Тренер пытался держать его в узде, ему это не нравилось. Потом спился.
— Спорт сейчас присутствует в вашей жизни?
— Зал — да. Когда я в Москве, обязательно хожу в тренажёрку. А когда я, например, здесь, в Туле, точно размяться надо с утра.
Одни из первых
— В Тульском театре недавно прошёл благотворительный концерт в рамках вашего проекта «Культура в помощь Донбассу». В марте пройдёт ещё один. Можно сказать, что на этих концертах собирается какая-то особая, своя публика?
— Совершенно верно. Приходят люди, у которых кто-то из близких на СВО, или которые сами принимают участие в спецоперации. В зале нет посторонних, всегда абсолютное единение.
— Вы даёте концерты не только в большой России, но и на Донбассе. Они сильно отличаются по настроению?
— Конечно. Там, на передке, ощущение, что люди смотрят на тебя через призму смерти. Ты для них как глоток воздуха, как ласточка с большой земли — то, чего они могут никогда больше не увидеть. Поэтому во сто крат всё воспринимается более остро, а тем более в госпиталях.
— Были какие-то особенно запоминающиеся встречи?
— Да они все запоминающиеся. Посещали госпиталь, где раненые с потерей зрения, и только слышали тех исполнителей, которых они любили. Один из них сказал: «Я, к сожалению, вас больше никогда не увижу, но буду слышать всем сердцем всю жизнь». Или девочка из Донецка, которая начинала с нами ездить, ей было тогда два годика. Она выходила с нами не сцену читать стихи. Сейчас она уже стала большой, выросла.
— С каким настроением ехали первый раз на Донбасс?
— Нас провожали с ощущением, что мы не вернёмся. Мы одни из первых были. Тогда, в общем, это был поступок. Нам повторяли: берегите себя, этого не делайте, никому не звоните, не сообщайте, где находитесь. Сейчас это другое дело, когда проторенная дорожка.
— На деле как оказалось?
— Было непросто. Мы тогда ещё ехали на машинах, я сам за рулём. За трое суток проехал три тысячи километров. Сопровождение у нас было на БТР. Над тобой дроны летают. Нам говорят: вот, ребята, 500 метров трассы простреливаются, поэтому газ до отказа. Мы — с богом, погнали.
— Насколько охотно артисты соглашаются на участие в таких мероприятиях? Часто ведь писалось, что от участия в сериале «Ополченский романс» очень многие отказались.
— То, что люди перекрашиваются на ходу — это факт. Сейчас многие прибегут из-за границы, уже приехало сколько. Вот эта неустойчивость наша такая, когда своих же сдаем, это плохо. Недавно пост выкладывал Вася Мищенко — его приятель, который только выступил на первом канале в программе «Наши», кажется, был исключён из всех проектов, где он должен был сниматься. Делайте выводы.
— А кто из больших артистов был с вами?
— Очень много. «Иванушки», Екатерина Гусева, Александр Шаганов, Светлана Лазарева. Для них важно принимать участие в мероприятии, которое может принести ребятам пользу. Независимо где — здесь, в Туле, или там, на Донбассе.
— За последние три года вы сами поменяли отношение к происходящему?
— Менял, конечно. Поначалу тоже было недопонимание, скажем так. Единственное, что для меня изначально было ясно — родину нельзя предавать. Как говорил Высоцкий, если у меня дома что-то не так, я буду это обсуждать дома, а не с вами. Поэтому, если что-то не нравится — работай, исправляй. Но предавать нельзя.