Режиссер и актер Евгений Цыганов 28 января представит театральную премьеру — спектакль «Мрамор», который он поставил в музее Иосифа Бродского в Санкт-Петербурге «Полторы комнаты». В интервью Forbes Talk Цыганов рассказал, может ли театр быть политическим, как художник может реагировать на окружающие его обстоятельства, критически оценил своего героя в сериале «Первый номер», а еще ответил, не завидует ли он Юре Борисову, который получил номинацию на «Оскар» и другие кинопремии за фильм «Анора»
Евгений Цыганов — российский актер и режиссер. Родился 15 марта 1979 года в Москве в семье инженеров. С 9 до 13 лет играл в Театре на Таганке. В 2001 году закончил режиссерский факультет ГИТИСа, учился на курсе Петра Фоменко, после был принят в труппу «Мастерской Петра Фоменко», где служит и сейчас. Там он дебютировал как режиссер, поставив спектакль «Олимпия» по пьесе Ольги Мухиной. Первой работой Евгения Цыганова в кино стал фильм Юрия Грымова «Коллекционер», вышедший в 2001 году. Известность ему принесла главная роль в романтической комедии «Питер FM» в 2006 году. Всего он сыграл более чем в ста фильмах и сериалах. За свои работы в театре и кино Цыганов удостоился премий «Кинотавр», «Золотой орел», «Ника» и «Золотая маска». Его последние кинопремьеры — фильм «Мастер и Маргарита», сериалы «Первый номер» по сценарию Сергея Минаева и «Минута тишины», в котором автором идеи выступил бизнесмен Владимир Потанин.
О премьере спектакля «Мрамор»
«Мрамор» возник достаточно случайно, потому что я вошел в «Полторы комнаты» — там пустое пространство. Сказано: вот здесь кровать, на этой кровати происходила вся жизнь нашей [Бродского] семьи, мы тут решали какие-то вопросы и смотрели телевизор. Вот здесь был телевизор, здесь было еще что-то. И читая пьесу «Мрамор», я подумал, что там же тоже квартира, камера (действие, согласно пьесе, происходит в тюремной камере, где пожизненно сидят главные герои: Туллий и Публий. — Forbes).
Вообще там важно, что это происходит вне времени и вне пространства, потому что с одной стороны заявлено, что это второй век нашей эры, а с другой стороны, у них есть компьютеры, есть камера наблюдения, сама камера находится в башне на высоте километра. И есть лифт, который привозит героям какую-то еду и увозит обратно все, что от этой еды остается. Соответственно, это вне пространства тоже. То есть это где-то зависшие пожизненно два человека. Что такое это «пожизненно»? Как будто бы это «пожизненно» — оно к нам имеет отношение. Мы же здесь вроде как пожизненно. И вот [в спектакле] — эти размышления о том, что есть камера, что есть свобода, что есть мысль, что есть пространство и каким образом отсутствие пространства становится чистым временем.
В этой пьесе принципиально нет действия, а в театре бездействие сложновато. Русский драматический театр — во всяком случае Станиславский — это про действие, воздействие. В нашем случае — Петр Наумович [Фоменко] считал, что важнее восприятие. Бродский говорит, что монотонность — тик-так — это и есть жизнь. И чем монотоннее, тем больше это похоже на жизнь.
Все, что петухом кричать, как он говорит, это все уже искусственно. Это все уже для зрителя не подходит. Это неправильно. Должно быть монотонно, как жизнь. А что такое жизнь двух людей в одной камере пожизненно? Это монотонность. Ничего не может произойти, как говорит один из героев, «разве что я тебя зарежу». Но, собственно, пришлют другого, и какая будет разница. А дальше наступает момент [задуматься]: насколько мы не способны жить вместе, кого ни подсели, насколько нам трудно находить общий язык, насколько нам трудно быть соседями, быть собеседниками. Но и насколько невозможно друг без друга. Зачем-то люди сбиваются в города, в поселения, в мегаполисы, и живут вместе, и не могут терпеть друг друга. Потому что шум, потому что стук, крик, еще что-то. Насколько мы устали друг от друга все. А с другой стороны, вдруг человека не стало, и ты думаешь: а как же теперь мы без него? Бродский это все в эту пьесу притащил».
О параллелях с современностью
«Я сегодня в очередной раз подумал, как круто, что это второй век нашей эры. Как здорово, что Бродский делает главными героями римлянина и азиата: то есть одного человека с имперским сознанием, другого человека с таким простым. Они не схожи, а с другой стороны, они дуальны, они друг друга дополняют. Как две мощные культуры: невозможно друг без друга, и при этом все равно проходит достаточно четкая граница. А потом происходит какая-то диффузия, когда один из героев говорит: «Мы уже столько здесь находимся, что начинаем друг друга копировать». Там много тем, [перекликающихся с современностью]. Но вот мой мастер Петр Наумович Фоменко — он никогда не занимался политическим театром, он занимался поэтическим театром».
«Ретро-преретро»
«Кто-то воспринимает это [повторение судеб писателей, художников сегодня] с ужасом, что справедливо. Я, например, больше отношусь к этим людям. А кто-то воспринимает это с неким восторгом и какой-то — как там у Бродского — nostalgie de la bout («ностальгия по грязи», влечение к низменной культуре, опыту и деградации — Forbes). И я думаю, что в том, что происходит, отчасти и есть заигрывание с этим ностальгическим моментом. Другое дело, что то ли это вхождение в ту же воду, которая, как мы знаем, не очень возможно, то ли это все-таки имитация. Но опять-таки имитация — она искусственная. Насколько она будет проверена временем, насколько это действительно прочно, черт знает.
Просто в нашем случае, казалось, что это невозможно действительно. Казалось, что это что-то архаичное — [Александр] Солженицын, [Варлам] Шаламов, ужасный кровавый XX век. Я играл в сериале «Дети Арбата» Сашу Панкратова, который писал стишки в какой-то газете и вдруг — [арестован, сослан], искалеченные судьбы молодых людей. А сколько таких было Панкратовых! Удивительно, что когда мы снимали «Дети Арбата» в 2004 году, это было какое-то такое ретро-преретро. Сейчас, я не знаю, можно ли такое снимать».
Об искусстве как терапии
«Возможность делать — это самая главная награда. Первое, что со мной произошло [в 2022 году], — мы выпустили спектакль «Комедия о трагедии» в Мастерской Фоменко по «Борису Годунову» Пушкина. Этот спектакль посвящен учителю — Петру Наумовичу Фоменко. Там используются видео- и аудиозаписи того, как он ведет репетиции. Для меня это разговор, потому что там было 35 часов аудиоматериалов, 16 часов видеоматериала. Я с этим все время жил, я с этим все время общался, и, конечно, меня это очень вытащило. Вот я слушаю, у меня в ушах Петр Наумович, который рассуждает о Годунове, о Пушкине, о времени, о том, как все повторяется. И это, наверное, первый мой такой опыт, который меня встряхнул, потому что Петр Наумович действительно обладал тем, что называется мудрость.
Я помню, ходила такая легенда, что когда Белый дом горел в 1993 году, кто-то из артистов прибежал и сказал: «Петр Наумович, там Белый дом горит! Побежали все смотреть, как горит Белый дом!» Он сказал: «Ребята, у нас вообще-то репетиция». Понимал он, что там происходит что-то [важное]? Понимал, но со своей стороны, наверное, он понимал, что его место здесь сейчас, в этой репетиционной комнате. Переживал он за то, что там происходит? Конечно, переживал. Вообще он был чувствительный художник. Но свою чувствительность, и свое переживание, и свою боль он перерабатывал в поэзию, в музыку, в слово или восприятие этого слова.
Я вспоминал про [режиссера и художника Сергея] Параджанова, у которого не было возможности снимать кино, но он из мусора, из каких-то осколков, из каких-то оторванных кружав делал коллажи. Это впечатляет очень — сколько в этом энергии!»
О Юре Борисове и наградах
«Юра классный. Я смотрю фильмы, я вижу его включенность, я вижу, как ему внутренне весело. Вот [театральный режиссер] Юрий Николаевич Погребничко говорит: «Актер — это очень веселая профессия». Понимаете, когда Отелло душит Дездемону, это очень весело, потому что он же ее не по-настоящему душит, а зрители верят, что по-настоящему. Ну это же очень весело! Он же их как бы обманывает. Но по нему нельзя понять, что ему весело. Вот Юра, он как будто бы овладел этим весельем и этим включением, когда ты ему веришь. Веришь в то, что он солдат, таксист или харизматичный бродяга.
А по поводу успеха, по поводу номинаций — я считаю, что это действительно разговор об удаче, которая имеет место в нашем деле быть. Это не имеет отношения иногда к дару — ну иногда, я не про Юру сейчас говорю. Это о том, кто тебя ведет. Что там у тебя там за ангел или какой-то твой проводник? Как это происходит? Почему фильм «Мастер и Маргарита» готовы были закрыть, а потом он вдруг выходит на телевидении спустя год, да? Есть ли в этом какое-то влияние потустороннее — вот говорили про проклятие Булгакова, а есть ли в этом благословение Булгакова?
Какое-то благословение у Юры Борисова есть. Может, он что-то хорошее в прошлой жизни сделал. Может, в этой. Очень здорово, что это так.
Я уже сказал: мне кажется, самое важное, что может быть, — это возможность делать. Если ты сделал что-то неловкое, получил за это премию, не будет тебе от этого так радостно, как если ты чувствуешь, что сделал что-то классное и — ладно, ничего не получил. Как мы знаем, на «Золотом орле» нет ни одной номинации «Мастера и Маргариты». Ну и не надо».
О сериале «Первый номер»
«Режиссер Клим Козинский позвонил мне и сказал, что у него есть сценарий, и он хочет это делать со мной и не хочет это делать без меня. Мы встретились на троих с ним и с [автором сценария] Сергеем Минаевым — мы поговорили, и в общем я определил то, что в этом сценарии мне симпатично, а то, чего мне в этом сценарии не хватает. И поскольку на тот момент было написано 4-5 серий, то, соответственно, была возможность немножечко нам вместе подсобрать какое-то направление и вектор — про что вообще мы говорим. Когда сценарий писался, он писался про другой журнал, про другое время. И мы сообразили, что зачем рассказывать про какое-то время. Обстоятельства сегодняшнего времени — они делают его живым.
Может быть, туда не было возможности, по понятным причинам, внести все обстоятельства сегодняшнего времени. Но как будто бы этот герой — он и не хочет сам в эти обстоятельства вникать. Он хочет жить, ему нужны деньги, он стареющий плейбой, он забываемая звезда, и это его исходные обстоятельства. Он хочет на Мальдивы и не хочет вот это все. Что понятно для большинства людей, которые смотрят вашу передачу и ходят по улицам, здесь, в этом городе [Москве], во всяком случае. Но, ковыряясь в этом поиске героя и вообще смысла, о чем можно разговаривать сегодня, этот человек вдруг, на мой взгляд, выходит на разговор сам с собой. Это важно».
Также в интервью Евгения Цыганова — о спектакле «Я — Сергей Образцов», о деле Жени Беркович и Светланы Петрийчук (внесенных в перечень экстремистов и террористов Росфинмониторинга), а также о спорах с коллегами в соцсетях. Полную версию смотрите на канале Forbes Russia в YouTube.