Алексей Франдетти: «Люди ходят в театр за удовольствием»

17 декабря режиссер Алексей Франдетти назначен на пост художественного руководителя Большого театра им. Алишера Навои в Ташкенте. Накануне поставленный им мюзикл «Маяковский» удостоился премии «Звезда театрала» в номинации «Лучший музыкальный спектакль». Шеф-редактор IPQuorum Ксения Позднякова пообщалась с режиссером и расспросила о ближайших планах, выборе героев для спектаклей, а также о том, что находится в его личном плейлисте.

— Для начала позвольте поздравить и со «Звездой», и с назначением…

— Спасибо. Получать призы всегда приятно, но, как я и сказал на церемонии, мне очень важно, что награда зрительская. Потому что зритель — это все-таки главный человек в театре. И меня очень радует, что и «Маяковский», и «Кабаре Пушкин» идут в «Ленкоме» при полных аншлагах. Что касается театра им. Алишера Навои, то это самый большой театр в Узбекистане, и я невероятно тронут, что мне такое дело доверили. Мы уже несколько лет совместно разрабатываем большой мюзикл по «Минувшим дням» Абдуллы Кадыри. Это знаковый роман для узбекского народа, для них вся большая литература началась с этого текста. Мы с очень крутым драматургом Ёлкином Туйчиевым создали драматургическую основу, так как постановка будет на узбекском языке. Когда-то я был невероятно влюблен в спектакль Марка Яковлевича Вайля «Белый белый чёрный аист» по Абдулле Кадыри, где драматургом был Ёлкин, так что надеюсь на интересный результат. Плюс у меня в планах проведение конкурса композиторов, которые пишут именно национальную музыку, чтобы узбекская опера и балет звучали во всем мире.

— А если говорить о планах на Москву?

— В Московском театре оперетты сейчас идут репетиции «Фиалки Монмартра» Имре Кальмана. А в Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко в апреле состоится премьера двух одноактных балетов — «Петрушки» и «Жар-птицы» на музыку Игоря Стравинского. Это совместная работа с Театром кукол Образцова. После того как я поставил у них «Рождественскую историю», а затем «Маугли» в петербургском Театре эстрады и «Сын мандарина. Соловей» в Большом, куклы — это моя новая большая любовь. Потом, в следующем уже сезоне, буду работать в Театре Наций над постановкой мюзикла «Кентервильское привидение».

— Раз уж мы заговорили о Театре Наций. Правда ли, что вы делали для них перевод мюзикла «Кабаре»?

— Да, русскую версию этого мюзикла написал я. Другое дело, что в итоге два Жени — Евгений Писарев и Евгений Миронов — приняли решение, чтобы песни все-таки звучали на английском, это их право, но у меня есть перевод каждой композиции.

— Как получилось, что начали переводить тексты мюзиклов, это же титанический труд?

— Все началось еще в институте. Не помню, что послужило мотивацией, но моим первым переводом стал мюзикл «Джекилл и Хайд». Причем тогда я еще не очень хорошо знал английский язык и примерно полгода делал подстрочник, вооружившись бумажным словарем. Затем еще полгода писал стихотворный перевод. Показал Саше Домогарову, с которым мы тогда вместе снимались. Они как раз ставили одноименный мюзикл в Театре Моссовета. На тот момент не было такой практики, что одновременно может существовать несколько переводов. Текст пролежал в столе лет десять, пока не раздался звонок из Петербургского театра музкомедии, где «Джекилл и Хайд» восемь лет шел в моем переводе. И это стало для меня рождением еще одной профессии. Затем я перевел мюзикл «Иосиф и его удивительный плащ снов» для театра «Карамболь», сделал оригинальную русскую версию «Страны улыбок» для той же петербургской музкомедии и так далее.

— Для вас как для режиссера тяжело видеть, как переведенные вами тексты ставит другой постановщик?

— Нет. Хотя, конечно, многое я представляю себе иначе, но так происходит только с теми текстами, которые я уже сам ставил. Например, не так давно посмотрел очень неплохой спектакль «Казанова» Ильи Архипова в Музыкальном театре имени Ф.И. Шаляпина. Поначалу я постоянно сравнивал его придумки со своими, но потом отпустило. В «СамАрте» Дарья Борисова поставила на музыку Андрея Рубцова «Рождественскую песнь», где я выступил не только как автор песен, но и как драматург.

А «Кабаре» я начал переводить только после того, как сделал спектакль в Новосибирском «Глобусе» с переводом Сергея Плотова. А спектакль Евгения Писарева мне очень нравится. Да, есть некий концепт в голове, но ты же профессионал, а значит, можешь оценить классную работу.

— Уходя из «Ленкома», вы сказали, что «так будет лучше для всех». Довольны тем, что удалось там сделать и выпустить?

— Давайте так. Я очень доволен, что благодаря мне в «Ленкоме» появился новый молодой зритель. Не зря же мы только что получили «Звезду театрала». О театре вновь заговорили, потому что наш «Маяковский» — это событие. Мы сделали первый хип-хоп-спектакль на русской драматической сцене. Доволен тем, что у молодых артистов театра загорелись глаза. Мы провели первую успешную режиссерскую лабораторию «Марка Марка». Да и в целом это была неплохая генеральная репетиция художественного руководства.

Теперь чем не доволен. Тем, что не удалось поставить детский спектакль в этом театре. «Ленком» — один из немногих театров, где нет ни одного семейного спектакля. А работать с маленьким, молодым зрителем необходимо, потому что так мы растим будущую публику. Потому что, чтобы взрослый оценил условного «Садко» Дмитрия Чернякова, в детстве он должен услышать и «Карнавал животных» Сен-Санса, «Петю и волка» Прокофьева. Потому что, если условно, бахнуть на 12-летнего человека пятичасовой спектакль на музыку Римского-Корсакова, то ничего хорошего не получится. Только интоксикация, после которой в сторону оперы даже смотреть будет тошно. Причем в «Ленкоме» же раньше были детские спектакли — замечательные «Трубадур и его друзья» и «Золотой ключик» Марка Захарова, но потом все как-то решили концентрироваться на взрослых.

— Почему сами решили сделать именно «Маяковского» и «Пушкина»? Как относитесь к ревнителям классики, которые говорят, что нельзя превращать Пушкина в Кабаре, а Басте нечего дать Маяковскому?

— Если говорить о «Маяковском», то здесь все сложилось: и юбилей поэта, и мой приход в театр, и мое давнее желание поработать с Василием Вакуленко (Бастой), который, на мой взгляд, потрясающий театральный композитор. И, как видите, зритель-то нас поддержал. Плюс это было абсолютно в духе Марка Анатольевича. Когда молодой Захаров пришел в «Ленком», то привнес туда рок, я добавил хип-хоп. И то и то, кстати, стало триггером для ревнителей классики. Что касается «Пушкина», то мне показалось важным взглянуть на него без звериного серьеза, дать какой-то совершено новый ход. И я понял — это джаз. При этом не так давно в интервью одного образованного и уважаемого человека вдруг услышал вопрос, мол, как вообще джаз связан с кабаре. Напрямую, именно там-то все и начиналось. И так родилась идея соединить замечательный коллектив — Большой джазовый оркестр Петра Востокова с текстами Александра Сергеевича Пушкина. Звучание получилось совершенно неожиданным. Если говорить о реакции, то мои спектакли — это не монета, чтобы всем нравиться. Но меня всегда поражает, но при этом и радует полярность мнений. Это показывает, что задели за живое, иначе никто ничего бы не говорил.

— Вы будете осуществлять «архитектурный» надзор за своими спектаклями в «Ленкоме»?

— Конечно, а как же иначе. Более того, я всегда сам занимаюсь вводами в мои спектакли, прихожу на прогон, даю комментарии. Без этого никак.

— У нас долго шли разговоры, что мюзикл не наш жанр, но тем не менее он пользуется у публики успехом. Так все-таки наш или нет?

— На мой взгляд, конечно, наш, и он давно у нас прижился. В каждом театре сегодня есть нечто в этом жанре, просто кто-то называет это музыкальным спектаклем, кто-то — мюзиклом, кто-то — музыкальной комедией. А дальше — вопрос качества. Музыкальный театр — это очень дорогая и затратная история. А потому когда говорят, что не прижился, а затем приводят в пример неудачные постановки, то это просто подмена понятий. Есть спортивные штаны Nike? А есть условной фабрики «Большевик», и то и другое — штаны, вопрос качества и того, как ты в них себя чувствуешь. Здесь точно так же.

— Вас долгое время считали фанатом исключительно бродвейского мюзикла. Когда пришла мысль сделать свою историю?

— Одно не исключает другого. В свое время, чтобы снять «Цирк» и «Веселых ребят», Александров съездил в Голливуд, посмотрел, что и как у них устроено, а потом взялся за аутентичный продукт. На сегодняшний день я считаю, что и «Айсвилль», который мы сделали с Евгением Заготом, и «Маяковский» с Бастой — совершенно аутентичные истории. Но опять же поставить свой собственный музыкальный спектакль для многих театров — задача непосильная. Даже для «Ленкома» — крупного московского театра — бюджет в 90 миллионов был ощутим. Так что уж говорить про какой-то региональный небольшой коллектив. Представляете, сколько должны стоить билеты, чтобы все окупилось. Кстати, я специально обговаривал стоимость билетов на «Маяковский», чтобы молодой зритель все-таки мог туда попасть.

— Вы создали цикл программ «Нелегкий легкий жанр». Почему эта формулировка про легкий жанр приклеилась к столь сложному и синтетическому, как сейчас говорят, виду искусства?

— Он всегда таким был. Плюс, как говорил Олег Павлович Табаков, «веселеньким делом занимаемся». Должно быть ощущение легкости, как будто ты так легко и классно садишься на шпагат, потом взлетаешь куда-то под колосники и оттуда летишь башкой вниз. А приземлившись, берешь ре третьей октавы. Вот это ощущение легкости и есть самое тяжелое в нашем деле. И когда смотришь со стороны, то возникает иллюзия, что это легко. Но когда драматические артисты берутся за музыкальный спектакль, они внезапно выясняют, что это — огромный тяжелый труд.

— А когда вы поняли, что ваш театр — это тот, что играет, танцует и поет?

— Мне было, наверное, года четыре, когда я понял, что просто слушать сказки мне неинтересно. Тогда в ход пошли виниловые пластинки. Я их переслушивал по множеству раз, само собой, танцевал, потом начал что-то рисовать, придумывать. Все мои медведи, солдатики и прочие игрушки начали тут же исполнять чьи-то роли. Так что во всем виновата фирма «Мелодия».

— Помните любимую пластинку?

— Конечно. «Питер Пэн и Венди». Пластинка была настолько заслушана и затерта, что в какой-то момент ее просто стало невозможно слушать. Сегодня точно такая же пластинка есть в моей коллекции винила. И я уже «насаждаю» ее моим детям.

— Тогда расскажите немного о коллекции, учитывая, что даже в вашем Telegram-канале есть рубрика «виниловыйулов». И почему, на ваш взгляд, винил снова вошел в моду?

— Мне кажется, что в эпоху какой-то такой тотальной цифровизации людям захотелось чего-то, что можно потрогать. Помните, в финале «12 стульев», когда Бендер смотрит на задние ДК, которое было построено на деньги от продажи сокровищ, есть такая ремарка: «Сокровище осталось, оно было сохранено и даже увеличилось. Его можно было потрогать руками, но его нельзя было унести». Здесь примерно та же история. Людям захотелось материального: отсюда любовь к винилу, к проигрывателям. Это же целый процесс, это не как в телефоне, где просто нажал кнопку, включил или промотал трек до середины, до любимого фрагмента. Это требует времени, и тогда ты либо сидишь и слушаешь, либо нет. А потом появляется особый кайф коллекционера — найти нечто редкое. Не так давно, например, я нашел необычный выпуск «Эвиты». Обычно туровым версиям не посвящают отдельный релиз, но для версии с Флоренс Лэйси, видимо, сделали исключение. Или, скажем, мюзикл «Скрипач на крыше» на идише. И так далее... Коллекция постоянно пополняется.

— И каков ее объем?

— Я не считал, если честно, но она занимает две полноценные тумбы под винил.

— А что у вас сейчас в наушниках, если не секрет?

— Учитывая, что я сейчас ставлю в Стасике, то здесь Стравинский «Жар-птица». И хотя я получаю огромное удовольствие от прослушивания, то все равно я сижу с разбором этой музыки, с клавиром. Поэтому давайте посмотрим, есть ли что-то не касающееся прямо работы. Как ни странно, тоже Стравинский, но «Игра в карты». Так что работа недалеко ушла от чистого удовольствия. Еще есть Jessie J, Sia, Синтия Эриво.

— Вы сами ведете свой Telegram-канал «Франдетти умничает». Понимаете, что в современном мире без этого нельзя, или правда нравится?

— Когда я работал артистом, то понимал, что без этого нельзя. Когда же я начал заниматься режиссурой, то был момент, когда я подумал: «На фига оно мне надо». Но потом началась пандемия, и я активно ушел в запретнограм, а потом это перешло в Telegram-канал. Собственно, «Франдетти умничает» так называлась сначала рубрика, а потом это стало названием канала. Надо сказать, что в свое время я был поклонникам ЖЖ, и скорее всего ноги растут оттуда. Но тексты у нас сегодня не так любят, как любят картинки и видео. А потому все это нужно чередовать. Но я с удовольствием веду свой канал. Мне несколько раз предлагали помощь, но я отказывался, так как это — моя вотчина.

— При вашей очевидной любви к текстам как вы относитесь к использованию чата-GPT для написания сценариев и либретто?

 — Как к инструменту — очень хорошо. Я и сам иногда, когда рифма не идет, пользуюсь помощью «нейронки». Если говорить о полноценной замене человека, то пока до этого еще далеко, хотя опасения все-таки есть. Нейросети очень быстро учатся, они постоянно совершенствуются. Художникам они уже наступают на пятки. Так, в моем спектакле «Франкенштейн» все фоны созданы с помощью ИИ, но, конечно, без нашего художника Ильи Старилова ничего бы не вышло. Но это вопрос времени. И опять же, их труд значительно дешевле и быстрее человеческого. Так что нам надо как-то всем поднажать.

— В вашем канале был такой пост: «“Наверное, я очень счастливый режиссер”, — такая мысль закралась, когда я осознал, что в течение одного сезона на режиссерском столе лежат Шекспир и Стравинский». А что вам нужно для счастья как для человека, а не режиссера?

— У меня есть дурацкая черта — брать на себя больше ответственности, чем нужно. Потому что очень хочется, чтобы всем вокруг было хорошо. А так не бывает. Потому что, чтобы было хорошо близким, друзьям, чем-то нужно пожертвовать. А творческая жадность — она никуда не девается. А когда все и сразу, то порваться можно.

— И что вы делаете, чтобы восстановить баланс?

— Играю в теннис. Время на корте — это тот волшебный час в моей жизни, когда я думаю только о том, как попасть по мячу и куда он летит, а не о декорациях, костюмах, артистах, бюджете, а также про то, что нужно дочь отвезти в поликлинику, не забыть позвонить одному, другому, третьему.

— А зачем люди сегодня ходят в театр?

— За удовольствием. Кому-то нужен корт, а кому-то театр. А кому-то, как мне, и то и другое.

Автор: Ксения Позднякова, автор Telegram-канала "Ксюша рекомендует"