Ирина Белинцева. Фото: Юлия Власова / «Новый Калининград»
Ирина Викторовна Белинцева — кандидат искусствоведения, доцент, советник РААСН (Российской академии архитектуры и строительных наук), ведущий научный сотрудник и зав. Отделом истории архитектуры и градостроительства Нового времени, Научно-исследовательский институт теории и истории архитектуры и градостроительства (НИИТИАГ). В интервью «Новому Калининграду» Ирина Викторовна рассказала, чем Зеленоградск лучше Светлогорска, почему не стоит восстанавливать Королевский замок, что должно быть на месте Дома Советов и какое для себя открытие она сделала, работая над проектом «Мир Иммануила Канта».
— Ирина Викторовна, как вы, москвичка, оказались связаны с Калининградской областью, почему она попала в сферу ваших научных интересов?
— Я всегда рассказываю об этом перед началом экскурсий, которые время от времени провожу здесь, вопрос неизменно возникает. В 1994 году я получила грант в университете Гданьска (бывший Данциг) на изучение архитектуры Гдыни. В феврале я приехала, а через две недели меня пригласили на презентацию книги Иоланты Солтысик «Архитектура города Гдыни». То есть моя тема фактически исследована. Понятно, я расстроилась, даже немного растерялась. Но мои польские друзья меня успокоили. Ты, говорят, изучай потихоньку архитектуру Гдыни, потому что грант надо отрабатывать, параллельно обрати внимание на соседнюю Калининградскую область, она в этом плане совершенная terra incognita. И я подумала: «А почему бы, собственно, и не последовать этому совету?» И так в том же 1994 году я впервые оказалась в Калининграде, приехав сюда из Польши.
Кстати, работа над архитектурой Гдыни не пропала — она стала основой нашей совместной с петербургским историком Александром Чепелем монографии о российско-польском архитекторе Мариане Лялевиче, опубликованной в 2023 году.
— Какое Калининград произвел на вас впечатление в 1994 году?
— Довольно гнетущее, откровенно говоря. Возможно, дело было в погоде, а, может, в самой атмосфере чужого города. Всё здесь было не так, как дома, в Москве.
Здесь иное понимание пространства. В России всё широко, распахнуто, здесь — всё маленькое, узенькое. Андрей Болотов писал, что в Кёнигсберге даже ворот порядочных нет. И всё это относится и к Гданьску. Даже в больше степени, поскольку там был восстановлена часть старого города с его коридорообразными улочками и узкими фасадами исторических домов. Важно подчеркнуть, что на мое впечатление оказывало влияние еще и то, что я тогда жила в чужой стране, не очень хорошо понимала язык. Позже, конечно, все наладилось. Я даже детей в Польшу привезла, они ходили в местную школу и детский лагерь, освоили язык. Ну и я, разумеется, тоже.
— Как часто вы стали бывать в Калининграде?
— Поначалу это была короткая транзитная остановка. Я добиралась сюда на поезде из Москвы (самолет как вид транспорта мной тогда почему-то не рассматривался), а потом автобусом ехала до Гданьска. И вот время между прибытием поезда и отправлением автобуса (а это было иногда несколько часов) я посвящала прогулкам по Калининграду.
Позже я познакомилось с историческими трудами, — в основном польскими и немецкими, стала изучать традиции градостроительства на этой земле, то, как на месте прусских крепостей тевтонцы строили свои собственные замки, как менялся культурный ландшафт страны.
В общем, стала погружаться в прошлое Восточной Пруссии достаточно глубоко. И эта моя, скажем так, деятельность, мой интерес, не всеми был принят «на ура». Помню, известный краевед Алексей Борисович Губин, ныне, к сожалению, покойный, написал мне письмо, где высказал сомнения, что я, будучи москвичкой, смогу разобраться в истории края. Ведь, чтобы быть специалистом в этой области, надо многие тысячи километров по местной брусчатке намотать... Что и произошло со мной позднее.
— Что это было, по вашему мнению? Ревность?
— Возможно. Но, как бы то ни было, спорить я не стала. Даже пообещала ему заниматься только малыми городами области и не трогать Калининград. Некоторое время так и было, а потом, откровенно говоря, это соглашение сошло на нет. Калининградом я стала заниматься тоже, и Алексей Борисович, насколько мне известно, против не был. У меня с ним вообще сложились впоследствии очень хорошие отношения.
— А как развивались ваши отношения с Калининградом и областью?
— В первую очередь Калининградская область была для меня объектом научного и, подчеркну, беспристрастного исследования. То есть присутствовал чисто академический интерес. Как говорится, ничего личного. Со временем у меня здесь появились знакомые, друзья, и общаемся мы далеко не только по научным вопросам.
— Какой-то архитектурный стиль больше остальных характеризует Калининградскую область? Может, это неоготика? Югендстиль? Баухаус?
— Да нет, пожалуй. Нет какого-то одного стиля. Здесь присутствует смесь стилей. Бывает, идешь по одной стороне улицы и любуешься на здания в стиле «модерн», а рядом, на другой стороне этой же улицы — что-то совсем из другой жизни. Вот, например, в Гвардейске есть построенные в начале ХХ века больничные корпуса. И тут же неподалёку очень простое советское здание Дворца культуры 1970-80-х годов. В общем, полная чересполосица в каждом городе. Тут тебе и модерн, и храм старинный, и готическая крепость, и хрущевка. Обычное дело. Я бы не сказала, что Калининградская область в этом плане уникальна. В бывшей ГДР во многих городах почти то же самое — готический собор в центре, неподалеку пятиэтажки. Не точно такие же, как здесь, но в общем — из той же «оперы».
— Есть у вас в Калининграде любимые места? Те, куда вы с удовольствием приходите не ради научного интереса, а для души?
— Мне очень нравится улица Чернышевского, например. Та, где стоит корпус БФУ им. Канта. Тихое уютное место с небольшими домами. Там мой знакомый купил квартиру. Очень доволен.
— А вы не задумывались о приобретении недвижимости здесь? Скажем так: купили бы, будь такая возможность?
— Не знаю. Если только с видом на море.
— И какой прибрежный город вы бы предпочли? Зеленоградск, Светлогорск, Янтарный? Может, Балтийск?
— Точно не Балтийск. Это все-таки не курортный город, это место для жизни и работы, а не для отдыха. Не хотелось бы никого обидеть, но такое моё впечатление о нём.
Светлогорск меня тоже не привлекает. К воде там не подойти. Обещают, что будет пляж и песок, но пока ничего этого нет. Набережная застроена. И это сильно расстраивает. У немцев нельзя было строить на расстоянии пятидесяти метров от кромки дюн. О том, что можно возвести что-то, срезав дюну, даже речи быть не могло. А сейчас — пожалуйста. Удивляет еще и то, что дома, которые там растут, обращены фасадами к морю. Раньше, как минимум до конца XIX века, никогда ничего подобного не было. Дома были обращены к морю задворками. Потому что с моря дул сильный ветер, который заносил внутрь жилища песок.
Зеленоградск имеет неоспоримые преимущества перед Светлогорском. Там свободная планировка улиц, низкоэтажная застройка. Большие дома там тоже присутствуют, но они хотя бы не на виду, как в Светлогорске, где высокие постройки заслоняют морской пейзаж.
— То есть ваш выбор пал бы на Зеленоградск?
— Нет. Я вот тут подумала: жить все-таки я бы хотела на своей малой родине. Под Москвой мне принадлежит треть оставшегося от родителей дома. Каждую свободную минуту я пытаюсь проводить там. Как там у Пушкина? «Любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Я люблю путешествовать, бывала во многих странах, но меня всегда тянет домой. И у меня дети такие. Они свободно владеют языками. И когда после школы встал вопрос, где продолжить образование, я предложила им поехать в Германию, поселиться у знакомой, моей немецкой подруги, которая была не против. Они сказали: «Нет».
— Что с востоком области? Есть ли у вас там город-фаворит?
— Мне очень нравится Озерск, бывший Даркемен. Там довольно большая площадь, есть красивый дворец, на его задворках — очень интересный фахверковый дом, где раньше был музей, сохранилось здание электростанции.
Даркемен был, надо сказать, весьма передовой город для своего времени. Там, насколько помнится, в конце XIX века появилось первое в Восточной Пруссии уличное электрическое освещение(именно поэтому в сентябре 2006 года в центре Озерска был установлен памятник газовому фонарю — прим. «Нового Калининграда») Озерск — довольно далеко, бываю я там редко, но каждый раз, приехав, впечатляюсь. Особенно мне нравится гулять не по центральным улицам, а по боковым. Столько разнообразных видов!
— Что думаете про Железнодорожный, где за последнее несколько лет прошли радикальные перемены?
— Я оцениваю их положительно. Когда прокладываются дороги, приводится в порядок инфраструктура, ремонтируются дома, хотя бы фасады, чтобы они не резали глаз своей заброшенностью, — это хорошо.
— При этом некоторые полагают, что Железнодорожный, бывший Гердауэн, раньше был хоть и сильно запущенный, но всё же живой. А сейчас это какой-то павильон для съёмок фильмов. Сплошные декорации...
— А улица Длуга и площадь Длуги Тарг (Длинный Рынок) в Гданьске — не декорация? Там ведь всё сделано по такому же принципу. Дома в Данциге с течением времени менялись, а их восстановили такими, какими они были в эпоху расцвета конкретного здания. И в результате случилось так, что соседствуют фасады, которые изначально не пересекались, потому что они из разных времен. Можно сказать, что это просто красивая ширма, за которой полностью изменена планировка квартир. Дома эти были очень длинные — 24 метра в глубину. И их обрезали...Так что мы идем в общемировом, в общеевропейской русле. Ничего здесь нет нового.
Хотя и в Европе по поводу такого подхода есть разные мнения. Помню, возили мы по Калининграду одного бывшего уроженца Кенигсберга. Он увидел переделанные хрущевки на Ленинском проспекте и сказал: «Потёмка». В смысле — потёмкинская деревня. Просвещенный оказался немец... Мне же скорее нравится новый вид этих домов, чем не нравится. Я надеюсь, что когда-нибудь в порядок будут приведены не только фасады, но всё остальное — лестницы, интерьеры и так далее.
В любом случае изменять «хрущевские» дома так, как это сделано в Калининграде, лучше, чем просто сносить пятиэтажки и ставить на их месте небоскребы — как поступают в Москве. У меня вот под окнами строится дом аж в 37 этажей, который загородит нам всё...
— Кстати, сейчас в Калининграде новая мода. Хрущевки перестали превращать в ганзейские домики. Вместо этого их стали декорировать в стиле ар-деко. Видели такие примеры? Как они вам?
— Я видела на улице Театральной, например. Такой замечательный обман зрения! По крайней мере, это не противоречит местной эстетике, для которой характерно разнообразие кирпичной кладки. К тому же здесь наблюдается определённая преемственность. У советских пятиэтажек плоские крыши, у них никогда не было щипцов, треугольных фронтонов. По сути, это новый функционализм. И ар-деко можно рассматривать как приукрашенный функционализм. Всё логично. Всё из одного корня.
— Где у Калининграда болевые точки в архитектурном плане? Что настораживает?
— С Кройц-аптекой очень непонятная ситуация. Вроде бы ее сберегли. И это, конечно, очень хорошо. Но то, что в итоге вышло, это, извините, только в страшном сне может присниться — фантом... А еще мне очень жаль Дом Советов. Он не являлся, конечно, монстром, как можно было иногда услышать. Он строился по моде своего времени, в соответствии со вкусами и новейшими тенденциями начала 1970-х годов. Не знаю, зачем его снесли, он же был почти готов. Думаю, можно было устроить там гостиницу, организовать какое-нибудь общественное пространство. Но не сложилось ...
И что еще очень важно — Дом Советов был символом своего времени, эпохи Советского Союза. И теперь боюсь, что на месте советского символа появится символ капиталистический — в виде, например, многоэтажного «человейника». Не дай Бог, конечно...
— А как бы использовали это место вы?
— Пусть там будет парк, чтобы все могли там гулять. Природа — вечна на все времена, она символ бесконечного возрождения.
— Что думаете по поводу идеи восстановления Королевского замка, которая одно время витала здесь?
— Ну нет. В этом нет никакого смысла. Я, безусловно, знакома с проектом Артура Сарница, видела чудесную визуализацию города, но не считаю идею реконструкции удачной. Как говорится, чего нет — того уж нет. С какой радости мы будем восстанавливать немецкий символ? Это во-первых. А во-вторых, восстановление замка противоречило бы и немецкой традиции реставрации. Они ведь не особо церемонились с историческими памятниками, очень многое сносили, руководствуясь принципом целесообразности.
— Но, с другой стороны, восстановили же Кафедральный собор, несмотря на то, что многие специалисты считали это бессмысленным, сложным и совершенно бесперспективным. В советское время руины собора хотели использовать как открытую концертную площадку, предварительно законсервировав памятник.
— Но собор не был разрушен полностью. Если бы от Королевского замка сохранились руины, если бы он находился в таком же виде, как перед его сносом, то был бы хоть какой-то предмет для обсуждения. Сейчас же, повторюсь, не вижу ни одной причины, по которой его нужно было бы восстанавливать, создавать «макет в натуральную величину».
И потом, немцы не очень ценили замок Кенигсберг, считали его уродливым, много раз его перестраивали. Последний раз — в середине XIX века, когда он приобрел тот вид, который хорошо знаком нам по многочисленным фотографиям. Это работа известного архитектора Фридриха Августа Штюлера. Есть известное выражение — «быть большим роялистом, чем сам король». Так вот Штюлер здесь попытался сделать старинную готику еще более готической.
— Вы много лет изучаете историю Восточной Пруссии. Как оцениваете уровень местной краеведческой литературы?
— Ну, вот отличные книги фотографий Владимира Воронова, Макса Попова. Хочу отметить путеводитель по Калининграду Раисы Минаковой. Неплохие тома, выпущенные Андреем Кропоткиным. Его книги огромные такие, тяжелые. И при этом содержательные. Правда, там нет ссылок. А я люблю, когда ссылки есть, когда ясно, откуда взята та или иная информация.
— В Калининграде вы участвовали в самых разных проектах. Один из них — «Мир Иммануила Канта», когда в БФУ с помощью цифровых технологий попытались воссоздать Кенигсберг времен великого философа. Чем запомнилась вам эта работа?
— Это хорошая идея — виртуальная реконструкции города. Можно спокойно погулять, никто никому не мешает. И работать над этим проектом было интересно. В процессе изучения материала я узнала много нового. Например, раньше и не подозревала о существовании в Кёнигсберге Пёстрого моста.
Вокруг замка и вообще — вокруг старой части города — были рвы. И Пестрый мост соединял Принцессин-штрассе, на которой стоял дом Канта, с выездом из западного флигеля замка и с улицей Данцигеркеллергассе (сейчас — отрезок Ленинского проспекта). Почему мост был назван Пёстрым, установить не удалось, даже пользуясь немецкими источниками. Но известно, что Кант через этот мост регулярно проходил во время своих знаменитых прогулок.
А еще удалось узнать, что через этот мост вывозили навоз из прилегающих к замку конюшен. Однажды телега, гружённая навозом, свалилась в ров, лошадь погибла. А возница выставил финансовые претензии к городскому совету.
Сначала мост был деревянным, потом его установили на каменные основаниях. Однако в знаменитую математическую задачу Эйлера о семи кёнигсбергских мостах он не вошел*. Возможно, потому что он был не через Прегель.
— Много ли в Калининграде зданий, которые могли помнить Канта?
— Немного. Но еще что-то осталось. Это, конечно, Кафедральный собор, это портал Лёбенихтского госпиталя. Сейчас его можно увидеть на улице Черепичной, 19. Раньше госпиталь находился примерно там, где сейчас стоит знак морякам-балтийцам на Московском проспекте. Когда здания госпиталя обветшали и были разобраны, уцелевшую арку перенесли туда, где она стоит сейчас.
А еще на улице Фрунзе, 11 и 13, сохранились два дома, построенных на рубеже XVII — XVIII веков. Раньше это была блестящая Королевская улица — Кёнигсштрассе, которая вела к Гумбинненским воротам, переименованных позднее в Королевские. Изначально эти дома выглядели эффектней — у них были высокие вальмовые крыши. Но и сейчас они хорошо выглядят.
— Какова цель визита в наши края сейчас?
— В Гурьевске активно восстанавливается замок Нойхаузен, и я собираю материал по его архитектурной и культурной истории, который ляжет в основу книги. Как и почему он строился, зачем был нужен, каким образом видоизменялся. Когда работа будет закончена, пока сказать не могу. Не люблю говорить «гоп» раньше времени.
*Считается, что в Кёнигсберге было семь мостов — Лавочный, Зеленый, Кузнечный, Потроховый, Медовый, Деревянный и Высокий. Однажды известный математик Леонард Эйлер попытался решить загадку о том, как пройти по всем кёнигсбергским мостам, побывав при этом на каждом только по одному разу. Ученый долго ломал голову и пришел в конце концов к выводу, что совершить такую прогулку невозможно.
До наших дней сохранились три из вышеперечисленных мостов — Медовый, Высокий и Деревянный.
Беседовал Кирилл Синьковский, фото: Юлия Власова / «Новый Калининград»