Фото: Даниил Бондарь / GeoPhoto
Продолжаем знакомить вас с публикациями из коллекции GoArctic, регулярно пополняемой редакцией при погружении в наши обширные арктические архивы.
Сегодня предлагаем вашему вниманию статью, опубликованную в марте 2021 года, где рассказывается об условиях появления индустриальных городов в конце XIX – начале XX века на Аляске и шведском севере, в российской и советской Арктике, о «типичных» городах-при-месторождениях, «арктических субцентрах», возможном будущем «нефтегазовых» городов Западной Сибири и опытных северных кадрах.
Цивилизация-на-топливе: эпоха требовала новых городов
Конец XIX – начало XX века – особая эпоха развития на Крайнем Севере специфической группы городов – баз освоения крупных месторождений. По сути, именно с освоением новых крупных запасов природных ресурсов и началось индустриальное освоение Арктики (см. также эту статью). На Аляску индустриализация ворвалась с «золотой лихорадкой», в арктическую Швецию – с освоением железных руд Кируны. В СССР «первенцами» индустриализации стали Кировск и Нарьян-Мар в европейской части страны. В азиатской части страны, на севере Сибири, первыми стали новые населённые пункты, обеспечивавшие вывоз ресурсов (Игарка) и навигацию (Диксон), на Дальнем Востоке -- Магадан. Возникновение индустриальных центров было, по сути, революцией для Арктики, но если вдуматься, то в глобальном масштабе это было лишь продолжением, выплеском в Арктику мощной волны развития ресурсных районов («золотой век развития ресурсных районов» -- становление «цивилизации-на-топливе»)[1] – от Рура до Аппалачей на запад и до Урала и Кузбасса на восток. В этой связи не удивительно, что по отношению к арктической экономике иной раз применяют понятие «старопромышленных регионов» (первой это сделала магаданский учёный Наталья Гальцева[2]: генетически арктические промышленные города действительно восходят к опыту Рура и Саара – хотя такая параллель и не совсем привычна с современных позиций, когда практически все новые месторождения в Арктике осваиваются вахтовым методом уже более полувека в мире в целом и около четверти века – в России.
В современном мире среди арктических городов доминируют скорее столичные, деловые центры, и только в России, и особенно в Сибири, доминируют города индустриальные. Их появление можно объяснить, в самом общем случае, действием двух факторов: во-первых, города-пионеры индустриализации возникали у действительно крупных, а то и уникальных (как Норильск) месторождений. Период их рождения был периодом «снятия сливок», освоением наиболее крупных и богатых месторождений, которые продолжают эксплуатироваться десятилетиями, тогда как цикл жизни современных месторождений обычно значительно меньше, сообразно запасам. Второй фактор – технологический. Развитие технологий ранней индустриализации Арктики было таково, что освоение и транспортировка ресурсов требовали создания стационарных поселений «на месте», о распространившемся к концу XX века вахтовом методе при слабой организации транспорта поначалу не могло быть и речи – ни в Сибири, ни где бы то ни было. Новые поселения в непосредственной близости, обеспечивавшие добывающую промышленность кадрами, а кадры, в свою очередь, -- социальными и культурными услугами, зачастую и продовольствием (практически все арктические города этого периода имели огороды), одеждой, простейшим инструментом и др. Заметим, что немаловажную роль играло и обеспечение процесса освоения научными изысканиями: новые города становились важными центрами исследований в области геологии, изучения вечной мерзлоты, агрономии и др.
В рассматриваемый период такие города-базы возникали буквально по всей Арктике: это Фэрбанкс, Доусон и Уайтхорс, возникшие в связи с золотой лихорадкой на Аляске; Кируна в Швеции, и целый ряд новых городов советского севера от Кировска и Воркуты и Норильска и Магадана. В некоторых случаях месторождением условно можно считать местоположение, удобное для перевалки грузов (Игарка) или, допустим, бункеровки судов углём (Диксон): аналогия с месторождением здесь уместна, поскольку, как и запасы месторождения, выгоды географического положения могут быть исчерпаны по мере изменения технологий (здесь Диксон – яркий пример исчезновения потребности в бункеровке углём, а Игарка – в необходимости перегрузки леса с плотов на суда в низовьях сплавной реки). Ещё ряд городов был основан в более южных районах в связи с освоением гидроресурсов (Братск, Усть-Илимск и др.). Эпоха северных городов-при-месторождениях стала закатываться в странах «Запада» уже в 1960-е, и сегодня таких городов буквально единицы и они невелики по численности населения (например, Кируна, Лабрадор-Сити). В СССР период возникновения «городов-при-месторождениях» затянулся, в результате чего в Западной Сибири возникла беспрецедентная сеть городов (сургутский историк Стась убедительно показал, что виной тому не столько плановая экономика, но, скорее, ведомственная: города возникали как бы явочным порядком, а как раз плановые органы предлагали более экономные решения)[3].
Главная особенность городов-при-месторождениях в том, что для них (как феномена) характерны циклы взлётов и падений, и это не может не вызывать вопросов относительно дальнейшей судьбы городов сибирского Севера.
Циклы жизни городов, связанных с ресурсами – в целом, хорошо изученная тема; есть различные методы реструктуризации экономики таких городов. Однако вопрос о том, возможно ли «перерождение» города в более или менее устойчивый, «нормальный» город – или, иными словами, возможен ли уход от ловушек зависимой экономики; этот вопрос остаётся открытым.
Самый «опытный» с точки зрения прохождения числа циклов освоения (или, как минимум, один из самых старых) – Игарка, она находится на третьем цикле ресурсного развития. Её уроки актуальны для абсолютного большинства более молодых городов, а большинство из них на севере Сибири именно сырьевые, и потом подвержены аналогичным циклам, связанным с освоением «материнского» месторождения, или, как принято выражаться в англо-саксонской экономической литературе, циклам взлёт-падение (“boom&bust”). «Несырьевых» городов совсем немного: это Салехард, столица ЯНАО, с городом-спутником Лабытнанги, и его более южный «брат-близнец» Ханты-Мансийск, столица Ханты-Мансийского автономного округа. Эти города возникли задолго до индустриализации и их закономерности развития совсем иные. Особый случай – Дудинка, которая до 2007 была столицей отдельного субъекта Российской Федерации – однако после его вхождения в состав Красноярского края стала рядовым центром района. В результате чего резко увеличилась её зависимость от судьбы соседнего Норильска, для которого Дудинка является аванпортом.
Норильск – уже классический город-при-месторождении, впрочем, не имеющий в мире аналогов по масштабам производства и размерам самого города в столь экстремальных природных условиях. Заложенный в 1935 году, Норильск до сих пор отлично обеспечен рудной базой – исключительно богатыми месторождениями медно-никелевых руд (содержащих также драгоценные металлы). Даже месторождение «Норильск-1», разрабатываемое с 1930-х годов, предполагается эксплуатировать до 2050 года («Норильский никель»: официальный сайт). Однако, строго говоря, сейчас идёт уже вторая фаза развития города, начавшаяся с открытием и вводом в эксплуатацию в 1960-е руд Талнахского рудного узла (в настоящее время общие объёмы запасов руды оцениваются в 1561,6 млн т – при годовой добыче в целом по Норильскому промышленному району в 17,3 млн т [там же]) и строительством тогда же нового Надеждинского металлургического завода, а также появлением нового города Талнаха (ныне микрорайон Норильска). Открытие Талнаха стало мощным импульсом к развитию Норильска, Талнах стал для комбината новым вторым рождением, Норильский промышленный район окончательно утвердился на экономической карте страны. После Талнаха к теме ликвидации нерентабельного Норильского комбината по каким бы то ни было соображениям уже никогда не возвращались. 60-й год стал годом, разделившим историю Норильска на две эпохи—до «Талнаха» и с «Талнахом»[4]. Если бы не Талнах, возможно, Норильск по мере исчерпания исходных запасов был бы закрыт: проблема закрытия города поднималась уже в 1950-е. Сегодня у Норильска относительно неплохие перспективы сохранения функций базы ввиду наличия исследовательской инфраструктуры и кадров. Впрочем, и то, и другое сильно обветшало по сравнению с поздне-советским периодом, и для работы на будущее города и района требует немалых усилий и воли по «оживлению».
Однако самый «типичный» город-при-месторождении в Сибири – это город в Западной Сибири, связанный с разработкой нефтегазовых месторождений. Их возникновение «как грибов после дождя» после открытия богатейших запасов нефти было неожиданным даже для профессионалов. Ключевой специалист по экономике Крайнего Севера С.В. Славин писал:
«От Салехарда на восток к Игарке и Норильску лежат огромные пространства Западно-Сибирской низменности, где до сих пор не выявлено никаких полезных ископаемых. Но если бы такие ископаемые и были обнаружены, они покрыты толщами четвертичных отложений, и их добыча будет чрезвычайно затруднена и во всяком случае менее экономична, чем на восточном склоне Северного и Приполярного Урала или на побережье Енисея. Таким образом, экономическое обоснование строительства железной дороги может базироваться только на перспективах использования природных ресурсов правобережья Енисея – района Норильска, Нижней Тунгуски и других возможных очагов промышленности, для которых необходима будет круглогодовая железнодорожная связь и продукция которых должна будет направляться на запад в массовых количествах» (С.В. Славин, 1961. Стр. 208[5]).
Славин опубликовал эти строки в 1961 – в год, когда были открыты мощные месторождения на востоке Западной Сибири, и судьбе региона суждено было измениться радикально (в частности, навсегда был снят вопрос о целесообразности затопления значительной части Западно-Сибирской низменности ради строительства гидроэлектростанции).
Сегодня именно «нефтегазовые» западносибирские города выделяются на общем фоне с точки зрения внешних атрибутов благополучия – например, насыщенности городской среды культурными и досуговыми объектами. Это показало, в частности, недавнее исследование типов населённых пунктов Российской Арктики[6].
Типы арктических населённых пунктов России: контраст Западной и Восточной Сибири.
Источник: Гончаров Р.В., Данькин М.А., Замятина Н.Ю., Молодцова В.А. Соборы в пустыне или опорные базы? Разнообразие городов и посёлков Российской Арктики по характеру взаимосвязей с окружающей территорией для целей государственной политики. Городские исследования и практики. 2021 (В печати).
В отличие от западной части Российской Арктики, где немало населённых пунктов отнесено в данной классификации к категории «обделённая периферия» (города и посёлки с хорошим транспортным положением, однако бедной социокультурной средой), на севере Западной Сибири (в пределах Ямало-Ненецкого автономного округа) оказалось целых пять так называемых «арктических субцентров»: Салехард, Надым, Новый Уренгой, Губкинский и Ноябрьск. Это более половины всех выделенных в Арктике субцентров. Эти города сравнительно насыщены объектами в сфере культуры и досуга. Другие, более мелкие города нередко относятся здесь к категории «субпериферии» – к этому типу относятся тоже вполне обеспеченные города. Но что характерно: «нефтегазовая» часть Арктики практически лишена потенциала инновационного развития (в данном исследовании его маркером было наличие университета; университеты есть в южной части нефтегазодобывающего района, в Югре: в Ханты-Мансийске, Сургуте, Нижневартовске). Высокий уровень развития сферы услуг – лишь признак «пика» ресурсного цикла развития, то есть не столько позитивный, сколько тревожный знак. Другие арктические и северные районы России – даже при менее высоких доходах – имеют собственные высшие учебные заведения (Мурманск, Апатиты, Архангельск, Якутск, Магадан), «провал» арктической Западной Сибири здесь буквально вопиющий.
Нефтегазовые города Сибири получили статус города, в основном, в 1970-80-е годы, это молодые города, находящиеся на первой фазе ресурсного цикла, точнее – на её гребне, а чаще уже и на стадии падения добычи: им достались менее «долгоиграющие» месторождения, чем Норильску, и это тоже тревожный знак. Продолжительность эксплуатации месторождения зависит, конечно, от объёма запасов. Однако специфика нефтегазовых месторождений Западной Сибири состоит в том, что они были разведаны буквально в одно десятилетие, и наиболее ценные месторождения были введены в эксплуатацию самыми первыми. При этом эксплуатация шла зачастую неэффективными методами, месторождения быстро заводнялись, и потенциал добычи в ряде случаев был быстро исчерпан. Так, знаменитое Самотлорское месторождение уже относится к числу истощённых (эксплуатант Роснефть получил в связи с этим льготы за работу с «трудным» месторождением[7]). Города, экономика которых связана со старыми месторождениями, – Урай, Надым, Нижневартовск, Мегион; отчасти Ноябрьск.
В лучшем положении находятся города более молодые (Губкинский), более крупные (Сургут, Нижневартовск) или те, в которых расположены региональные штаб-квартиры компаний (Когалым). В отдельных (пока редких) случаях появились уже и признаки упадка – в первую очередь, в посёлках, специализировавшихся на самых ранних стадиях освоения, а именно – на геологоразведке.
Яркий пример – посёлок геологов Новоаганск в Ханты-Мансийском автономном округе – Югре (формально и по многим признакам это, конечно, не Арктика – но тем поучительнее его история для более молодых арктических поселений). Восточнее современной трассы Сургут – Ноябрьск был водный путь по Агану (ныне обмелевшему), и кроме того, поддерживалась трасса на другой «пионерный» посёлок – Вынгапуровский (ныне удалённый на 80 км от центра города микрорайон Ноябрьска). Таким образом, в ранние годы своего развития Новоаганск был, скорее, «передним краем» освоения, ныне обернувшимся транспортным тупиком. Геология уже не играет роль «драйвера» развития территории, геологическое предприятие было выведено из посёлка, и ныне Новоаганск напоминает, скорее, Игарку, нежели относительно ухоженные более благополучные города Югры. Подобно Игарке, жители Новоаганска вспоминают «золотой век» посёлка, когда геология была престижной сферой, а посёлок был настолько хорошо снабжаем, что в него ездили за продуктами из соседнего города.
Из интервью[8] в Новоаганске с сотрудницей сферы общественного питания, 2018.
«– В Радужном [соседний город] рассказывали, что чуть ли не они ездили сюда когда-то за продуктами.
– Да, да. Раньше ездили за продуктами. Радужников много было, да. У нас был посёлок, он снабжался, потому что он был нефтяной... он очень богатый, нефтяной. И там продуктов, всё снабжение было, всё тут.
Сейчас склады все пустые вон заброшенные.
<…>
Школы, садики, организации получали даже вот на буровые, они загружалися там, вертолётом отправлялось всё это через посёлок. Всё было, снабжение было очень хорошее».
Посёлок Новоаганск (Ханты-Мансийский автономный округ – Югра): главная площадь, на которой размещалось головное предприятие поселка – здание геологоразведочной экспедиции. Предприятие ликвидировано, здание снесено, осталась только художественная композиция на противоположной стороне площади. Фото автора (2018)
Жизнь после фронтира, или QWERTY эффект для районов нового освоения
Проблема будущего «нефтегазовых» городов Западной Сибири – одна из самых острых тем для Севера Западной Сибири. Однако печальный опыт трёх циклов развития Игарки не отменяет возможности преображения города. Вспомним «эффект Джека Лондона» и обратимся к его нюансам. Важно, что богатство сферы потребления фронтирных городов никак не помогает этому эффекту и быстро уходит вслед за крахом градообразующего предприятия (о товарном изобилии в «золотой век» развития города или посёлка вспоминают и в Новоаганске, и в Игарке).
По всей видимости, чуть ли не единственный вариант выхода из «ловушки» фронтирного цикла – это превращение города из обслуживания месторождения (как мы договорились, месторождения – в широком смысле: центра эксплуатации того или иного ресурса, включая выгоды местоположения) в базу освоенческих услуг для окружающей территории. Термин был предложен иркутскими географами ещё в 1970-80-е годы: база освоения понималась как «пространственно-временная концентрация освоенческих услуг»[9]. Принципиальное отличие роли базы освоенческих услуг от роли «города-при-месторождении» состоит в том, что освоенческие услуги позволяют перезапускать фронтирный цикл освоения территории за счёт открытия и вовлечения в эксплуатацию новых ресурсов (или, как говорят, геологи, обеспечивая воспроизводство запасов), тогда как «город-при-месторождении» обслуживает эксплуатацию заранее заданного объёма ресурсов.
В 1970-80-е годы, в свой «золотой век», Игарка отнюдь не играла роли базы: технологии перегрузки леса в пакетах, позволившие добиться рекордных объёмов перегрузки, пришли в Игарку извне[10].
В качестве противоположного примера можно привести открытие «второго дыхания» Норильска в 1960-е. По мере истощения ранее открытых месторождений медно-никелевых руд, встал вопрос о закрытии Норильска – однако были открыты богатые новые месторождения в районе Талнаха, и началось сооружение новой инфраструктуры. «Изюминка» процесса состояла в том, что этот запуск был во многом местной инициативой: в городе хватило не только специалистов, материальных ресурсов и технологий, но и веры в город, и смелости решений.
«Ещё не было оконтурено месторождение, не знали его запасов, но, посовещавшись с геологами, директор комбината В.И. Долгих пошёл на риск. Приступили к строительству рудника. Потом оказалось, что риск оправданный, и на этом выиграли полтора года»[11].
В некотором смысле выполнение функции базы освоенческих услуг сродни хрестоматийной функции города как центра производства инноваций и «рождения» новых технологических укладов (как понимала города, в частности, Джейн Джекобс и как, в самом общем виде, город понимается в современной урбанистике). Разница, впрочем, существенная: классический город обеспечивает качественное, интенсивное развитие экономики, тогда как город-база – количественное, экстенсивное, вширь. И тем не менее, здесь города выполняют свою ключевую (снова по Джекобс) функцию: задают стимул экономического развития всему окружающему региону, или – в северных реалиях – не дают захлебнуться фронтиру. Это делают города-базы и не делают «просто» сервисные города (пусть и насыщенные сферой услуг, развившейся на «нефтяные» деньги).
Важен, однако, ещё один нюанс.
В современных российских дискуссиях относительно судьбы городов на Севере Сибири зачастую провозглашается точка зрения об их изначальной ошибочности, о невыгодности «содержания» городов в высоких широтах. Однако авторы данной точки зрения совершенно не учитывают эффект возрастающей отдачи – вообще краеугольный в развитии городов. Именно накопленные активы – а не исходные преимущества -- могут стать основой будущего развития. Здесь легко вспомнить классиков (от Н.Н. Баранского, заметившего, что «город может сам себе создать положение»[12], до Пола Кругмана, в нескольких работах приводившего пример Нью-Йорка, выросшего на канале Эри, однако, уже около полутора веков нормально развивающегося и после окончания промышленного судоходства по каналу[13]). В качестве объясняющего механизма П. Кругман предлагал экономику возрастающей отдачи: куда выгоднее размещать новые виды деятельности в уже существующем городе, чем строить новые города под новые условия – и в общем, ровно в этом и должен бы, казалось, состоять «эффект Джека Лондона» (см. также).
Один из ресурсов городов, который может дать «возрастающую отдачу», -- это кадры, опытные как в жизни в условиях севера, так и с точки зрения профессионального опыта.
Похоже, что именно кадры были ключевым фактором «перезапусков» циклов освоения в Игарке. В обсуждении судеб нефтегазовых городов в медийном поле чаще всего речь идёт об использовании их кадров для дальней вахты на новых нефтегазовых месторождениях, осваиваемых вахтовым методом, и такой приём уже используется (в частности, при работе «Сургутнефтегаза» или «Ноябрьскнефтегаза» в Якутии). Однако этот вариант выглядит в удалённой перспективе сомнительным: поддержка городов только как базы дальней вахты в условиях Севера едва ли экономически оправдано.
Теоретически развитие освоенческих услуг позволяет городу выпестовать такие отрасли, которые могут оказывать услуги не только потребителям на прилегающей территории, но и удалённым, иными словами – перейти к экспорту услуг. Самый, наверное, яркий (и потому едва ли повторимый) пример – это Исландия, от обеспечения своей экономики электроэнергией за счёт геотермальной электроэнергии перешедшая к экспорту услуг по сооружению геотермальных электростанций в других странах. Однако единичные примеры такой специализации на узких нишах, взращенных на местной специфике, а то и на преодолении местных проблем, можно привести и по городам севера России. Магаданский механический завод поставляет приборы для промывки россыпного золота, несмотря на удалённость и высокие «северные» издержки производителя, в несколько регионов России, а также в зарубежные страны: Казахстан, Монголию, Киргизию, Таджикистан, Гану, Мали, Зимбабве[14]. Когалым, менее ста километров «не дотягивающий» до официальной границы Арктики, поставляет химические реагенты для нефтедобычи в десятки других городов России. В советское время норильская технология возведения многоэтажных зданий на вечной мерзлоте использовалась во многих северных городах страны. Наконец, уже в первые годы существования Игарки докладывали о роли города как многосторонней базы развития енисейского севера:
«Игарка в настоящее время стала единственной базой домостроения всего Крайнего Севера: Дудинка, Норильск, Усть-Порт и все другие пункты Таймырского округа получают лесоматериалы и пиломатериалы с игарских лесозаводов, а полярные стандартные домики (зимовий и т.д.) полностью осуществляются в Игарке и сплавляются к местам назначения в разобранном виде. Исключительно большое значение для всего Крайнего Севера имеют экспериментальные работы Игарки в области сельского хозяйства. Игарские опыты показали, что проблема производства овощей и ряда других с/х растений может быть успешно разрешена в условиях Сибирского Заполярья, чем значительно передвигается граница земледелия»[15].
Корень проблем Игарки в дальнейшем – по всей видимости, не в невозможности развития, а как раз в отказе от роли комплексной базы, от постепенного сужения спектра экономической специализации[16]. Важно и то, что Игарка, выступив в роли пионера индустриального освоения енисейского Севера, затем, по сути, передала многие функции Норильску или Дудинке – здесь напрашивается параллель с тем, как роль Архангельска как ключевого порта, связующего Россию с европейскими странами в XVI—XVII веках, в XVIII веке была «отобрана» Санкт-Петербургом.
Отсюда любопытное наблюдение: возможности развития роли базы освоения зависят от густоты сети расселения: в условиях Севера плотность городской сети, по-видимому, парадоксально не помогает, но усложняет развитие городов пост-сырьевой эры. В лучшем положении оказываются, конечно, города с более выгодным транспортным положением (Сургут), более крупные (в первую очередь, тот же Сургут, а также Нижневартовск, Новый Уренгой, Ноябрьск) и «штаб-квартирные» (опять Сургут, а также Когалым).
Сибирские города при месторождениях – порождение индустриальной эпохи, сталкивающиеся с «врождённой» проблемой ресурсных циклов. Однако чем севернее, тем более сужены варианты развития дополнительных отраслей: так, например, развитие обрабатывающей промышленности чаще всего невозможно из-за слишком высокой себестоимости продукции, узкого рынка сбыта и т.д. Для экстремально северных (арктических) «городов-при-месторождениях», однако, открывается иной путь, буквально превращающий трудности развития экономики (слабая освоенность территории и редкая сеть населённых пунктов) – в возможности специализации на освоенческих услугах для окружающей территории и других новых районов. Именно в этом направлении ресурсные индустриальные города могли бы вписаться в «постиндустриальную» глобальную эпоху – правда, очевидно, пожертвовав своим размером: выполнение функций освоенческой базы требует меньшего по численности, но и более квалифицированного населения. Созданные в условиях, где – с современной точки зрения – далеко не всегда оправдано было бы создавать город, они, тем не менее, могут использовать QWERTY-эффект и стать базами как дальнейшего освоения прилегающей территории, так и генераторами технологий и моделей освоения для новых фронтирных территорий.
***
Надежда Юрьевна Замятина, канд. геогр. наук, ведущий научный сотрудник географического факультета МГУ им. Ломоносова, зам. ген. директора Института регионального консалтинга, специально для GoArctic
[1] Barbier E. (2011) Scarcity and frontiers: how economies have developed through natural resource exploitation Cambridge, University Press, Cambridge. P. 372
[2] Гальцева Н.В. Предпосылки и перспективы реструктуризации экономики Магаданской области. М.: URSS, 2009. 320 с.
[3] См., например: Стась И.Н. Города или гостиницы? Вопрос о строительстве городов газовиков в Ямало-Ненецком округе в конце 1960-х гг. Арктика и Север. 2014. № 16. С. 132—143. http://www.arcticandnorth.ru/article_index_years.php?ELEMENT_ID=163051 и Стась И.Н. (2015). Дискуссия о строительстве городов нефтяников Западной Сибири (по материалам конференции 1966 г. В г. Тюмени). Вестник Санкт-Петербургского университета. История. 2015. №2. С. 13—22.
[4] Лукс Ю.Л. Талнах. События. Люди. Ред.-изд. Г.А.Гринкевич. 3-е изд. Норильск: [б.и.], 2018. 120 с. Стр 3.
[5] Славин С. В. Промышленное и транспортное освоение Севера СССР. М.: Экономиздат, 1961. 302 с.
[6] Гончаров Р.В., Данькин М.А., Замятина Н.Ю., Молодцова В.А. Соборы в пустыне или опорные базы? Разнообразие городов и поселков Российской Арктики по характеру взаимосвязей окружающей территорией для целей государственной политики. Городские исследования и практики. 2021 (В печати).
[8] Интервью взято автором совместно с В.П. Клюевой (Тюмень).
[9] Сысоев А.А. Экономико-географические аспекты изучения баз освоения // Теория хозяйственного освоения территории / Ред. К.П. Космачев. Иркутск: Ин-т географии Сибири и Дальнего Востока Сибирского отделения АН СССР, 1979. 127 с.
[10] См.: https://goarctic.ru/regions/igarka-pervyy-port-sevmorputi-vzlyet-padenie-uroki/, а также: https://ecotrends.ru/index.php/eco/article/view/4179
[11] Лукс Ю.Л. Талнах. События. Люди. Ред.-изд. Г.А.Гринкевич. 3-е изд. Норильск: [б.и.], 2018. Стр. 4.
[12] Баранский Н.Н. Экономико-географическое положение // Становление советской экономической географии. М.: Мысль, 1980. С. 128–159.
[13] Krugman, P. R., Obstfeld, M. and Melitz, M. J. (2011). International economics: theory & policy (2011). 9th ed. Prentice Hall. 736 pp.
[15] Игарка / Ред.: Остроумова, Брилинский, Чепурнов. [Игарка]: издание Игарского горсовета, Красноярск: Красноярский рабочий. 1935, Стр. 7—9.