В 2024 году успешно завершилась первая фаза клинических исследований «АнтионкоРАН-М» — первого российского невирусного генотерапевтического препарата для лечения рака, получившего разрешение Минздрава на проведение испытаний. Разработчик нового лекарства молекулярный биолог Ирина Алексеенко стала героиней книги «10 лет РНФ. Истории о науке, призвании и поддержке». В интервью журналу «Открывай с РНФ» (Дайджест #4) она рассказывает о том, какой сложный путь проходит научная идея от озарения до воплощения. Должен ли ученый быть менеджером и как выглядит формула успешного прикладного проекта?
Ирина Алексеенко, К.б.н., руководитель группы генной иммуноонкотерапии ИБХ РАН, заместитель директора Московского центра инновационных технологий в здравоохранении. Источник: Пресс-служба РНФ
// В какой момент вы поняли, что наука — это то, чему хотите посвятить жизнь?
Я отличаюсь от большинства ученых тем, что оказалась в науке случайно. Выросла в семье экономистов и собиралась пойти по стопам родителей, но все сложилось по-другому. Шла подавать документы на экономический факультет Новосибирского университета, а в итоге поступила на факультет естественных наук. И ни дня не пожалела об этом. Быть ученым очень интересно, в том числе благодаря серендипности — умению делать глубокие выводы из случайных наблюдений. Говоря иначе, это момент озарения. Каждый раз, когда ты изобретаешь что-то новое и продумываешь дальнейший путь своей идеи, получаешь огромное удовольствие. Это называется счастьем. Именно такое ощущение возникло, когда мы поняли, как можно сделать наш препарат.
// Расскажите, пожалуйста, историю создания «АнтионкоРАН-М».
Все началось, когда я училась в аспирантуре. Мы фундаментально изучали механизмы канцерогенеза, а всерьез занялись препаратом в 2014 году: определили в лаборатории наиболее эффективную комбинацию терапевтических генов in vitro (на раковых клетках), затем на мышах подобрали дозу, режим введения и лекарственную форму препарата. В один день мы с коллегами пришли в виварий и увидели, что у части мышей из группы, получавшей лекарство, опухоли полностью исчезли. Это было вдохновляющее событие.
Препарат «АнтионкоРАН-М». Источник: Пресс-служба РНФ
После того, как в рамках экспериментов на животных наша разработка показала очень хороший противоопухолевый эффект, в октябре 2021 года мы получили разрешение Минздрава на клинические исследования первой фазы. Летом 2024 года этот этап был завершен, и нам удалось подтвердить безопасность препарата для пациентов.
// Итого процесс разработки занял десять лет. Тяжело ли так долго ждать результат?
В науке это нормально. Ученые привыкли ждать, ведь 90 % экспериментов оканчивается неудачей, тем более в сфере биотехнологии. Когда человек приходит из университета в лабораторию, он понимает: это игра вдолгую. В нашей сфере люди получают удовольствие от самого процесса исследований, а не только от конечного результата. К слову, сейчас сроки создания новых препаратов сократились: если раньше этот процесс занимал 15–20 лет, то теперь на разработку одного лекарства уходит от 7 до 10 лет.
В начале пути мы были обычными учеными, которые ничего не знали о клинических исследованиях. Всему учились сами: делать готовую лекарственную форму, документы для Минздрава, запускать производство партий препарата. Разрешения на проведение испытаний ждали семь месяцев. Все это сложно и долго. Зато теперь у нас есть фантастический опыт и мы уверены, что несколько препаратов за свою жизнь успеем сделать.
// Насколько важно ученым смотреть в сторону прикладного значения работы?
Как говорит мой научный руководитель академик Евгений Свердлов, все ученые делятся на три категории: открывателей, закрывателей и изобретателей. Первые — это люди, делающие сложные выводы из случайных наблюдений и совершающие открытия. Вторая категория — ученые, формулирующие фундаментальные запреты. А есть изобретатели, которые выполняют прикладные исследования, используя научные подходы и научные методы.
К сожалению, в нашей стране разработки зачастую лежат на полках в лабораториях и никаким образом не превращаются в продукт на рынке. Это моя большая боль. Так же было и с нами. Мы выполняли исследования и думали, что они всем нужны, но в итоге столкнулись с жестокими законами рынка. Оказалось, что нужно учитывать множество нюансов: с каким лекарством конкурирует твой препарат, какова его стоимость, с какой линией терапии он будет применяться, и так далее. Это очень сложная история, о которой ученые думать не способны. И не должны.
Но реалии таковы, что нам следует разговаривать с остальными участниками, чтобы они оценили перспективы разработки. Если бы мы вовремя поговорили с врачами и с бизнесом, то двигались бы намного быстрее. Сейчас, когда я начинаю проводить новое исследование, прежде всего общаюсь с другой стороной, чтобы понять, можно ли разработку встроить каким-то образом в жизнь, и только потом приступаю к делу. А не наоборот.
Ученые знают, что их основная задача — писать статьи. Это верно для фундаментальных исследователей, которые дают другим знания — основу технологий. Но если ты создаешь технологию, ты должен оформлять патент. Многие коллеги думают, что это малозначимый документ, чье место в рамочке на стене. Когда я интересуюсь, почему человек не запатентовал изобретение, часто слышу в ответ: «Я не хочу на этом зарабатывать». Однако проблема заключается в том, что технология без патента не войдет в практику и на ней никто не сможет заработать. В итоге реальный вклад в экономику вносят очень мало научных разработок. Как перевернуть это сознание, я пока не придумала.
// Существует ли секрет успешного прикладного проекта? Как бы вы его сформулировали?
Найти людей, которые думают не так, как вы. За рубежом есть примеры, когда вокруг ученого собираются юристы, программисты, — люди, осуществляющие другой тип деятельности. И они одной командой выводят дорогостоящие технологии на рынок.
Коллектив из разных специалистов обсуждает развитие разработок. Источник: Пресс-служба РНФ
Благодаря появлению в моей жизни соратников, чей образ мышления отличается от научного, произошло поворотное событие в создании «АнтионкоРАН-М». Когда ученые говорят, что они создают препараты, они всегда проводят испытания на животных. Многие остаются на этом этапе, поскольку шагнуть дальше и ввести препарат человеку очень тяжело. Так произошло и со мной: я вылечила всех мышей на свете, остановилась и думала, что мне с этим делать. Было очень страшно. В этот момент в мою команду пришли не-ученые. Они бесплатно несколько лет работали с нами, побуждая двигаться вперед. В итоге команда получила финансирование и разрешение, а дальше у нас не было выхода: мы должны были зайти в исследования, потому что обещали огромному количеству людей.
// На ваш взгляд, как должна быть выстроена система финансирования научных исследований в биомедицине?
Одна из проблем заключается в том, что основную часть прикладных исследований ученые заказывают себе сами. Они придумывают, разрабатывают, пишут заявку на грант, затем проходит экспертиза в совете, тоже состоящем из ученых. Получается, что в этой истории не участвуют ни государство, ни бизнес. Считаю, это неправильно. Государству следует определять направление критических технологий, важных для развития страны. В свою очередь, бизнес должен ставить ученым задачи и брать на себя обязательства по внедрению разработок.
При этом какое-то количество финансирования нужно оставлять ученым: если вся прикладная наука будет работать по заказу бизнеса, то прорывные технологии, скорее всего, не возникнут. Все-таки мышление ученых отличается от менталитета бизнесменов.
И в этом помогает Российский научный фонд. Он поддерживает фундаментальные рискованные проекты, которые при желании можно довести до стадии прикладных и получить финансирование на ОКР — в том числе от бизнеса.
Недавно я прошла обучение по программе президентского резерва управленческих кадров. Мы пытаемся внедрить проект, который изменит структуру финансирования прикладных исследований. Сейчас перед наукой стоит задача развивать технологии, способные внести реальный вклад в экономику. Но резко изменить существующую структуру трудно, это следует делать плавно, при помощи нетривиальных решений.
// Как Российский научный фонд поддерживает ваши исследования?
Раньше, когда я работала в большой лаборатории, а не в своей собственной, у нас был 30-миллионный грант. Мою лабораторию Российский научный фонд поддерживает с 2021 года. Он выделяет деньги на фундаментальное исследование, которое может превратиться в новый эффективный препарат. В рамках гранта мы хотим найти кластер взаимодействия, создающий синаптические структуры между клетками. Они позволяют раковой клетке прогрессировать, уходить от лекарственного воздействия и метастазировать. Если мы этот кластер найдем, то используем его как мишень при разработке нового препарата. Таким образом, Фонд вносит большой вклад в деятельность нашей лаборатории и в борьбу с онкозаболеваниями в целом. Благодаря гранту мы имеем возможность выполнить исследование, которое может превратиться в лекарство, помогающее людям.
// Долгие годы вы боретесь с раком, разрабатываете и создаете препараты для борьбы с ним. Можно ли в итоге победить эту болезнь?
Нельзя. Пока клетки человека продолжают мутировать, рак так или иначе будет возникать в популяции. Но есть и хорошая новость: эволюция раковых клеток и опухоли — процесс энергетически неэффективный и долгий. С момента зарождения опухоли и до момента, когда она начинает причинять человеку неудобства, проходит десяток лет. Здесь крайне важна система ранней диагностики: благодаря ей рак может быть излечен. При этом он не будет искоренен. Зато его можно научиться контролировать.
В лаборатории. Источник: Пресс-служба РНФ
Моя мечта — чтобы онкологические заболевания стали хроническими и люди могли с ними спокойно жить долгие годы, как при любом другом недуге. Сегодня виден прорыв, который сделала медицина за последние 20 лет: врачи успешно лечат многие виды опухолей, ранее считавшиеся безнадежными. Например, значительный прогресс можно увидеть в лечении рака молочной железы.
// Что ожидает биомедицину в будущем — на уровне исследований, внедрения, пользы для общества?
Биомедицину ждет омиксная технология — когда анализируются все молекулы ДНК и РНК в организме, все молекулы белков. Генетические технологии спровоцировали изменение подхода к лечению, разработку совершенно других препаратов и понимание, каким образом должны быть сертифицированы пациенты. Добавятся другие области и технологии, например, появится молекулярный «двойник» человека, которому можно будет подбирать максимально полезное и безопасное лечение.
Для поиска новых подходов к лечению обязательно будет задействован искусственный интеллект. Широкие возможности предоставит и синтетическая биология, позволяющая переносить фрагменты из одного организма в другой. Например, добавив какие-то терморецепторы в клетки мозга, можно будет восстановить человека после инсульта.
В фильме «Области тьмы» герой принял засекреченный препарат и понял, как все устроено в жизни, так как его мозг начал работать на огромной мощности. Персонаж анализировал огромные объемы данных, мог предугадывать, что случится. Сейчас с помощью синтетической биологии подобный эффект достигается на животных — у них появляются сверхспособности. Думаю, человечество находится в нескольких шагах от этого.