Уже работая в газете, я, бывало, дожидался выходных, садился на велосипед «Урал» и мчал 60 километров от Читы до Новотроицка без остановок. Это ничего: на тренировках по велоспорту проезжали и больше. А тут ещё и такой стимул — меня ждала любимая баба Варя, которую я навещал с удовольствием с самого детства. Почти у всех в памяти хранятся светлые воспоминания о бабушках и дедушках, греющие душу в ненастные дни, но совсем не у многих сохранилось так много фотографий, по которым можно восстановить интересные подробности их деревенской жизни. Какое счастье, что, когда моя бабушка была жива, у меня был фотоаппарат, и я успел запечатлеть её быт, привычки, настроение, натруженные руки и добрые глаза. Я покажу эти снимки вам, а вы, пожалуйста, вспомните своих бабушек.
Редакция «Чита.Ру» и фотокорреспондент Евгений Епанчинцев продолжают проект
«О чем молчат фотографии», в котором рассказывают истории уникальных снимков.
Бабушку по папиной линии Таисию Ильиничну Епанчинцеву (Хлопову по прадеду) мне увидеть так и не довелось: она умерла почти за год до моего рождения, совсем молодая — в 43 года. Поэтому у меня была только баба Варя — Варвара Алексеевна Днепровская, с интересной девичьей фамилией Романова. Она любила Леонида Брежнева, потому что родилась с ним в один день и в один год — 19 декабря 1906-го.
Баба Варя всегда говорила: «Живи не как хочешь, а как придётся». Ей и самой пришлось жить так, как велела судьба. А велела она ей в 10 лет работать нянькой в читинском дворце братьев Шумовых. Велела в 21 год выйти замуж за Александра Устиновича и начать помогать его семье по хозяйству и в воспитании оставшихся без матери детей. С открытием колхозов в селе — сдать туда всё, что было: коров, коней, овец, свиней, телеги, плуги и сохи, — и работать там с первого же дня. Родить пятерых дочерей и двух сыновей и проводить в 1941-м мужа на фронт. Вместе с оставшимися в Новотроицке женщинами, стариками и детьми — трудиться в тылу от зари до зари и ждать возвращения супруга до 1948-го. Всё вынесла. И, несмотря на тяжёлую судьбу, сумела до глубокой старости пронести свою женскую красоту, милосердие и трудолюбие.
Кажется, она умела всё: и приготовить, и спрясть, и сшить, и поле вспахать, и за животными поухаживать, и детей вырастить. Как сейчас помню: деревенское лето, нас, внуков, море, вернёмся домой из сельского клуба, а на столе уже ждёт огромнейшая чугунная сковорода жареной картошки с пылу с жару! А однажды приношу из леса литр земляники, баба Варя наготовила варенья и вручает мне одному. «Почему всех не угостишь?» — спрашиваю у неё. Она отвечает: «Но они же не работали. Ты собирал, ты и ешь». Вот и учились трудиться вместе. Вместе ловили карасей размером с лопату, вместе набирали грибов полную люльку мотоцикла папы Вали, вместе копали картошку на большом огороде бабы с дедом.
Небольшое личное хозяйство после коллективизации у бабушки всё же осталось: корова, две свиньи да куры. Одну коровку по имени Майка я застал ещё в своём детстве, но сфотографировать не успел. Это чудо с погнутым рогом давало так много молока, что баба Варя только и успевала делать из него творог и сливки. А особенно я любил блины из кислого теста на простокваше, которые бабушка пекла в русской печи.
Русская печка… Почему-то я всегда засыпал возле неё. Мне нравилось перед сном шелушить её штукатурку, чувствовать запах сгорающих дров и слушать их мерное потрескивание в огне. Наутро я вставал под аромат свежевыпеченных бабушкиных блинов или калачей и был счастлив… А ещё я безумно любил её хлеб. Из печи вкус его получался совершенно особенный. По зиме баба Варя пекла его много, уносила в амбар и замораживала. А потом в какой-то момент на столе оказывалось такое же мёрзлое сало, и его, настрогав, ели вприкуску с этим хлебом.
Ещё ребёнком в 1974 году я сфотографировал, как бабушка печёт калачи. А спустя 13 лет подумал: «Почему же я не сделаю этого сейчас?» Приехал к ней в гости и говорю: «Давай ты постряпаешь, а я тебя пофотографирую?» Хотел сделать серию снимков «Бабушкины калачи»: как она растапливает печь лучиной, как месит тесто, как лепит из него кольца, как готовит. Она согласилась. Получившиеся фотографии мне тогда не понравились из-за неправильно выставленного искусственного света. Сегодня я бы сделал их по-другому.
Баба Варя была одной из первых моих фотомоделей. Снимал я её много лет, вплоть до последнего года жизни — 1994-го. Понимал, что всё не вечно. Казалось: лучше выходной или несколько дней из отпуска проведу вместе с бабушкой и дедушкой, чем куплю путёвку и поеду куда-то по стране. Хоть я и был городским, мне нравилась эта деревенская жизнь: мама Галя выросла в селе. Фотографируя, я осознавал, что все эти детали — отголоски прошлого: эта незамысловатая баня, крыша, сколоченная из дранки, летняя кухня «поварка», зимовье, землянка, старый амбар, где всегда хранились про запас огромные мешки муки и сахара и рабочие инструменты. Даже запах там был необычный — запах уходящей эпохи… Уже после смерти стариков я нашёл в кладовой весы 1867 года. Все эти вещи наверняка перешли к ним от предков, как и навыки, мудрость, образ жизни.
В 70-е годы в деревне всё ещё не было телевизора. Радио появилось только во время войны. Бабе с дедом некогда было скучать, их работа никогда не кончалась. Как ни посмотрю, бабушка вечно чем-то занята: то у печи стоит, то посуду в тазу моет, то в огороде копается, то гостей принимает. Калитку и двери никогда не запирали. Бывало — сидишь зимой дома в тепле, слышишь топот ног у порога, а через секунду в дверном проёме появляется фигура соседки Марфы Макаровой, от которой веет морозом, — зашла на минутку чаю попить, поболтать с бабой Варей да раскурить с ней папироску «Севера»… Такая деревенская жизнь.
Жаль, что многие детали быта я так и не запечатлел, не осознавая в силу возраста или неопытности, насколько они ценны. Да, я снимал жизнь бабы Вари и деда Сани на фото- и киноплёнку, записывал рассказы бабушки на диктофон, нанимал видеооператора, чтобы он снял профессиональное кино, но, оглядываясь назад, понимаю, что можно было спросить о большем, сфотографировать, перенять, сохранить большее… Дедушка умер в 1990 году, бабушка ушла за ним через четыре года. Их участок продали соседям, и те разобрали все постройки на дрова. Как-то, пролетая на вертолёте над Новотроицком, я заметил, что озеро Кучегыр, вокруг которого стоит село, напоминает по форме сердце. Символично. Дорогого душе уголка, куда я приезжал каждые каникулы, больше нет, но сердце моё до сих пор там — на родине предков, на земле, где хранится моя память о детстве, бабушке, её самых вкусных калачах из русской печи.
Фото: Евгений Епанчинцев
Текст: Евгений Епанчинцев, Екатерина Ерёменко.