Библиотека Вольтера была куплена Екатериной II сразу же после смерти философа в 1778 году. В 1779 году Библиотека прибыла в Петербург и по повелению императрицы была размещена в Эрмитаже. Покупкой Библиотеки Екатерина хотела показать свою приверженность идеям Просвещения, но в конце жизни, напуганная событиями Французской революции, она охладевает к Вольтеру.
В целом Библиотеку Вольтера можно назвать «нелюбимым ребенком» российских императоров. При Николае I она была закрыта для посетителей. В 1861 году при Александре II Библиотека французского просветителя передается Императорской Публичной библиотеке. До революции 1917 года Вольтер воспринимался как вольнодумец, противник существующего строя. Систематическое изучение Библиотеки Вольтера начинается только в годы Советской власти. В Библиотеке Вольтера мало редких и ценных изданий, книги нужны были ему для работы. Но это единственная в мире библиотека крупного французского писателя и мыслителя XVIII века, сохранившаяся как отдельная коллекция. Кроме того, две тысячи книг Библиотеки носят на себе пометы Вольтера – маргиналии. Пометы – это движение мысли великого человека без цензуры. Они активно изучаются исследователями. В 2020 г. завершено издание «Корпуса читательских помет Вольтера».
– главное политическое сочинение Руссо. Одно из первых изданий книги находится в Библиотеке Вольтера. Особенно ценно то, что на ее страницах Вольтер оставил многочисленные пометы, полемизируя с автором.
Первая глава «Общественного договора» начинается знаменитой фразой: «Человек рождается свободным, но повсюду он в цепях». Далее Руссо пишет, обосновывая тезис «Сила не есть право»: «Если бы я рассматривал лишь вопрос о силе и результатах ее действия, я бы сказал: пока народ принужден повиноваться и повинуется, он поступает хорошо; но если народ, как только получает возможность сбросить с себя ярмо, сбрасывает его, – он поступает еще лучше; ибо, возвращая себе свободу по тому же праву, по какому ее у него похитили, он либо имеет все основания вернуть ее, либо же вовсе не было оснований ее у него отнимать» (с. 3).
Вольтер, не разобравшись в логике рассуждения Руссо, делает помету: «Все наоборот. Если он имеет основание вернуть себе свободу, значит не было оснований его ее лишать» (с. 3).
В то же время Вольтер, как и Руссо, ненавидит деспотизм. Именно поэтому, очевидно, он одобрительно отмечает «хорошо» рядом с утверждением: «Если бы я даже и согласился с тем, что до сих пор отрицал, то сторонники деспотизма не много бы от этого выиграли. Всегда будет существовать большое различие между тем, чтобы подчинить себе толпу, и тем, чтобы управлять обществом. Если отдельные люди порознь один за другим порабощаются одним человеком, то, каково бы ни было их число, я вижу здесь только господина и рабов, а никак не народ и его главу» (с. 23).
Однако фернейский отшельник отнюдь не соглашается с идеей всемогущества государства, даже если власть в нем принадлежит народу, по отношению к отдельной личности:
«...Эти статьи, если их правильно понимать, сводятся к одной-единственной, именно: полное отчуждение каждого из членов ассоциации со всеми его правами в пользу всей общины; ибо, во-первых, если каждый отдает себя всецело, то создаются условия, равные для всех; а раз условия равны для всех, то никто не заинтересован в том, чтобы делать их обременительными для других. Далее, поскольку отчуждение совершается без каких-либо изъятий, то единение столь полно, сколь только возможно, и ни одному из членов ассоциации нечего больше требовать».
Рядом с этим знаменитым пассажем Руссо Вольтер пишет: «Все это ошибочно. Я совсем не отдаю себя своим согражданам без изъятия. Я совсем не отдаю большинству голосов права меня убивать и меня обкрадывать. Я подчиняюсь, чтобы содействовать согражданам и получать их содействие, воздавать должное и получать по справедливости. Нет никакого другого соглашения» (с. 28)
В главе «О народе» Руссо, в отличие от Вольтера, весьма скептически оценивает деятельность Петра I и дает пессимистический прогноз относительно будущего России и Европы: «Русские никогда не станут истинно цивилизованными, так как они подверглись цивилизации слишком рано. Петр обладал талантами подражательными, у него не было подлинного гения, того, что творит и создает всё из ничего. Кое-что из сделанного им было хорошо, но большая часть была не к месту. Он понимал, что его народ дик, но совершенно не понял, что он еще не созрел для уставов гражданского общества. Он хотел сразу просветить и благоустроить свой народ, в то время как нужно было только приучить его к трудностям. Он хотел создать немцев или англичан, когда надо было начать с того, чтобы создать русских.<…>Российская империя пожелает покорить Европу – и сама будет покорена. Татары, ее подданные или ее соседи, станут ее, а также и нашими повелителями. Этот переворот кажется мне неизбежным. Все монархи Европы сообща приближают его» (с. 96).
«Вертопрах, тебе к лицу такие предсказания!», – пишет на полях, рядом с этим рассуждением, Вольтер (с. 96).
/ Par J.J. Rousseau, citoyen de Geneve. - A Amsterdam : chez Marc Michel Rey, 1762. - [4], VIII, 323, [1] с. ; 8° (23 см) см.. - Изд. объявл.: с. [1] (ряд 2-й)
Шифр РНБ: БВ 5-3