ТРУБИ, ТРУБАЧ, НАМ НОВЫЕ РАССВЕТЫ

«Е-ЕЕ-ЕЕ! / Бременские музыканты». По мотивам произведения В. Ливанова, Ю. Энтина и Г. Гладкова «Бременские музыканты».
Новосибирский театр «Старый дом».
Режиссер и художник Антон Федоров.

Я уверен, что на голубом глазу ставить сейчас произведение «Бременские музыканты» как ни в чем не бывало — значит расписываться в своем творческом бессилии. Хотя бы потому, что советская мультипликационная дилогия скрывала в себе много подтекстов и была ни больше ни меньше, а нечаянной предтечей знаменитого Вудстока. (Стоит только взглянуть на образы бродячих музыкантов, срисованных с культовых героев эпохи рок-н-ролла — Джимми Пейджа, Яна Пейса, Билла Уаймена, Пола Маккартни, Мика Джаггера и конечно же Элвиса Пресли.) Однако ставят. Чаще всего как невыразительную, лишенную какого бы то ни было смысла сказку, делая упор в основном на всем известные песни. Так было, к примеру, и с недавним фильмом Алексея Нужного, решившего, как кажется, доказать братьям Фаррелли, снявшим фильм «Тупой, еще тупее», что герои все-таки могут быть совсем невменяемыми в художественном смысле этого слова. И это очень обидно. Потому что в этой истории изначально заложен большой потенциал для большого художника.

К счастью, таким проницательным (даже пугающе проницательным) художником стал Антон Федоров, худрук новосибирского «Старого дома», в котором он и представил публике свою версию культовой советской музыкальной сказки, вышедшей на экраны в то время, когда шестидесятые усталой оттепельной рукой приветствовали свинцовые семидесятые с их панк-культурой и социально-экономическими кризисами. В ней он превращает зажигательный бит Геннадия Гладкова, умело закодированный в песенную структуру бродячего квартета, в готическую тревожность «Epitaph» от прогрессивных The King Crimson, которая и задает тон всему спектаклю, являясь почти иллюстрацией цоевской формулы — «так замыкается круг». В том смысле, что одной только музыкальной метафорой Антон Федоров обрисовал весь печальный путь русской контркультуры, заблудившейся в лесу своих собственных сомнений и чаяний.

Собственно, в лесу (он воспроизводится на заднем экране сцены, иногда приобретая кислотные оттенки) все и происходит. Искусственный костерок, «цветочная поляна» из настоящих ковров, устилающих планшет сцены, меланхоличный гитарный перебор — и вот уже утро после бурной ночи «схвачено». Дополняют эту картину лежащие повсюду — на сцене, в зрительном зале — люди, которые под едва уловимое бурчание Рассказчика, освещенного со дна кружки светом не истины, но зелья, очень медленно пробуждаются от тяжелого сна. Наступает новый день, который снова пройдет в тяжелых воспоминаниях и поисках хоть какой-нибудь дороги. Уже давно никто не видел здесь ни дворца, ни охраны, ни разбойников — ничего из когда-то джентльменского набора поэта-шестидесятника, настоящего лирика, устремившегося на стадионы жечь глаголом сердца. Перед нами домашние радости многочисленной семьи, путешествующей в прицепном автомобильном фургоне, где спит Король (Юрий Кораблин) с дочкой-Принцессой (Лилия Мусина) под портретом «крестной матери всех панков» Патти Смит. А вокруг шныряют ее дети-разбойники с Атаманшей во главе (Анастасия Белинская), загоняющие себя в тупик экзистенциальной проблемой «я там дров наломал»; на полянке перед фургоном расположились хиппи с инструментами, словно в студии звукозаписи, а между ними вечно снует сыщик, скрывающий облетевшей дубовой веточкой свое опухшее от поиска вечной истины лицо.

Никто никуда не едет. Временное пристанище для всех участников хиппи-панк-коммуны давно стало домом, в котором каждый день пытаются вырваться из порочного круга воспоминаний, чтобы, наконец, уже тронуться с места. При этом вопрос «куда?» даже не поднимается. Очевидно, что вся эта разношерстная компания заблудилась «в темно-синем лесу» и всякий раз пытается вспомнить, где же произошел тот самый поворот не туда, который привел их всех к столь печальным последствиям. А без этого припоминания выхода не найти. Дискретная, спотыкающаяся речь героев, словно игла, прыгающая по заезженной пластинке с многочисленными царапинами, оставленными временем на поверхности, казалось бы, когда-то счастливой жизни. И хочется двинуться вперед, да никак не преодолеть глубокой царапины. И вот Рассказчик, устало и не в первый раз, начинает историю заново…

Нет смысла останавливаться здесь на самой истории, она рассказана вполне себе канонически: однажды Трубадур влюбился в Принцессу и сбежал с ней из дворца, однако их совместная жизнь была непродолжительной — девица была поймана и возвращена родителю Королю. Но пылкий влюбленный не оставил своих попыток. Благодаря находчивости и помощи своих друзей-музыкантов — Осла (Анатолий Григорьев), Петуха (Тимофей Мамлин), Пса (Виталия Саянок) и Кота (Александр Шарафутдинов), — он сумел обхитрить Короля и жениться на Принцессе. К этому канону добавлена только сцена драки на свадьбе Трубадура (Арсений Чудецкий) и Принцессы, но тут уж никуда не деться — традиция, которая, кстати, сильно испугала невесту, заставив ее закрыться от коллективной свары в театральном кофре. Такой нетривиальный намек на бегство в искусство.

Неспроста. Спектакль отчасти похож на репетицию любительского спектакля в каком-нибудь провинциальном ДК, с вставными музыкальными номерами местной рок-группы — кстати, в репертуаре почти каждой такой группы обязателен номер из мультфильма «Бременские музыканты». В этом смысле в сценической версии Антона Федорова полно иронии — тонкой, горькой, романтической, едкой, разной. Здесь можно увидеть аллюзии и на актерский коврик Немировича-Данченко, и на любителей песен у костра, и на домашние студии звукозаписи, в которых обретал свой голос и славу русский рок, и прочая, и прочая. Антон Федоров доходит в этой игре вообще до универсальной формулы, вставляя эпизод, когда один из музыкантов решает рассказать анекдот и вдруг останавливается в глубочайшей задумчивости после фразы «Заходит как-то…». В сеттинге спектакля, когда все давно заблудились в лесу, сама интенция, что кто-то куда-то заходит, выглядит нелепо и очень смешно… А броуновское движение панков по компактному автодому в поисках хоть чего-то, меняющего жизнь, выдает в героях неуспокоенность, брожение какой-то искры, которая находится в перманентном поиске топлива.

Темпоритм спектакля идет по нарастающей. Если начало было похоже на замедленную скорость винилового проигрывателя, когда ожидаемый бодрый шлягер вдруг становится элегическим напоминанием о сущем, а мажор неожиданно уходит в минор, олицетворяющий Лету с ее, видимо, таким же неспешным течением, то к финалу скорость возвращается к своим начальным значениям: герои из понурых, бесцельно кочующих по сцене музыкантов превращаются в энергичных профи. В их глазах появляется азарт, надетые на артистов головы животных вертятся из стороны в сторону — кажется, остается только выбрать направление, чтобы уже уехать подальше из этого надоевшего темного леса. Но поскольку за время спектакля никто так и не выяснил, куда, свадьба Трубадура и Принцессы превращается в очередную драку-попойку и жизнь превращается в день сурка. До тех пор, пока солнце не позолотит верхушки деревьев и над ними одиноким, чистым голосом надежды не зазвучит из зрительного зала голос трубы Данилы Кобышева, указывающий на выход из этого темного безвольного леса.

В добрый путь!

Развернутую рецензию читайте в новом, 118-м номере «Петербургского театрального журнала».