Норильск. Фото: Ярослав Никитин / GeoPhoto
Сегодня предлагаем вашему вниманию вторую часть статьи, опубликованную в июне 2020 года, где речь идет о производстве автомобилей, приспособленных для работы в северных регионах, – грузовых и пассажирских, о том, как складывалась система «северных льгот», о Севере как норме, опыте Аляски, «Территории» Олега Куваева и снеге как политическом факторе.
Продолжение. Начало здесь.
12 мая 1964 г. вышло постановление Высшего совета народного хозяйства СССР № 43, обязавшее заводы автомобильной промышленности готовить производство автомобилей, приспособленных для работы в северных регионах, а 31 июня этого же года появился соответствующий приказ директора ЗИЛа. К моменту появления этих документов испытатели провели подготовительную работу по изучению условий труда водителей и мер, принимавшихся для доработки конструкции автомобилей. Оценивались места будущих испытаний. В 1964 году конструкторский отдел сформулировал технические требования к северным автомобилям, а в конце года завершились приёмочные испытания четырёх опытных образцов. Эти испытания, как и большинство последующих, проводились в Якутии…
Завод имени И.А. Лихачёва был первым на севере со своим серийным северным автомобилем ЗИЛ-130С, производство которого организовали на Читинском автосборочном заводе…
При создании ЗИЛ-130С был использован и опыт водителей-северян по утеплению и отоплению кабин [1].
ЗИЛ-130С во время испытательного пробега по Якутии с номерами «10-63 проба» и «10-62 проба» и летучкой сопровождения экспедиции – ЗИЛ-157, 1965 г.[2]
Вслед за грузовиком появились и пассажирские модели:
Автобус ЛиАЗ 677А «Север» – один из пионеров специализированной северной техники – отличался двойным остеклением, теплоизоляцией и четырёхрядной планировкой салона[3]. Обзор советской транспортной техники в «северном исполнении» см. также здесь
Примерно к концу 1960-х складывается и современная система «северных льгот». Особенно интересна её трансформация: изначально предназначенная компенсировать издержки переезда на Север, система северных льгот становится инструментом компенсации проживания на Севере, как бы заведомо неполноценного.
Именно в это время расцветают исследования по полярной медицине, исследования о допустимых сроках проживания на Севере: по сути, происходит «медикализация» понятия Север. Разумеется, все эти отклонения от нормы изучаются в отношении «уроженцев средней полосы России».
Последний фронтир, или «Здесь так принято»
Получается, что уже примерно сто лет в официальной риторике России Север выступает как территориальное воплощение «ненормы», и соответственно, госполитика по отношению к Северу расходится только в вопросе о том, чтобы ненорму «покорить» и сделать «нормой» (в большевистском варианте несколько упрощённой действительности это представлялось несложно: достаточно было создать на Севере «огни городов» и пролетариат) – либо, признав неискоренимость арктического климата и потребность пролетариата в некотором комфорте, «компенсировать» издержки.
Сегодня, после четверти века, на протяжении которой Север был лишён идеологической поддержки романтизацией, для незнакомых с Севером эта «ненормальность» практически очевидна. Не раз приходится слышать вопросы типа «Как там можно жить», или «Скажите, есть там хоть один человек, который хотел бы там жить?». Я спрашивала многих живущих на Севере, приехавших или уже там родившихся, – и в общем, на житейском, бытовом уровне выделяется целая категория людей, для которых Север – норма, а «как можно там жить» – это как раз про Москву.
– Всё-таки, вы высококлассный специалист, у вас такой колоссальный опыт; а почему вы не уезжаете?
– Сложный вопрос. Не знаю, я здесь родился. Тут моя родина, я здесь родился и вырос, у меня тут всё. Куда-то... Я, если честно, не представляю. Вот, море, грубо говоря, река, вода, рыбалка, охота. А куда поехать? В Красноярск? Ну, то есть, ближайший пункт. А чё делать? В Красноярске не порыбачишь, то есть, там рыбы нет. А если она есть, то она вся заразная. Чё делать? Работа-дом? Я так не смогу. То есть, есть люди, которые, я там многих знаю... Работа-дом, работа-дом. Я так не могу. У меня жизнь такая, я такой, в движении.
(Из интервью в Игарке, интервьюируемый – мужчина среднего возраста).
– Мне кажется, в Норильске ты зацепляешься, если у тебя есть что-то помимо урбанистического пейзажа. Если у тебя появляется дело интересное, ты здесь зацепишься, тебя всё это не будет волновать. Девять месяцев зимы. Я совершенно спокойно их переношу. Меня не парит совершенно снег лежачий.
– Я приезжаю в среднюю полосу. Да, это очень красиво. Леса, холмы, реки. Я хожу там день, два. На 14-й день я понимаю, что «Дайте мне горы, водопады, эту природу. Умоляю». Это просто невозможно.
(Из интервью в Норильске, интервьюируемые – женщины моложе 35 лет)
– Дочка у меня одна в Мытищах, вторая в Подольске. Почему? Я всегда говорил, что надо образование получать в столичном городе. Сам я с Донецкой области, учился в Днепропетровске, потом уехал. Семью здесь завёл, теперь они все там. Надо бы и мне уезжать… а мужику тут хорошо: охота, рыбалка. Выйдешь за город – раздолье! Куропатки… Вот краснозобая казарка – символ района, на гербе. У неё мясо пахнет тальником, который она зимой клевала. Вообще-то её нельзя стрелять – но если далеко, подстрелишь, разделаешь…
И Дудинка – она красивая. Главное – комбинат далеко. Вода здесь хороша с озера. Дочки просят привезти в Москву воду.
(Из интервью в Дудинке, интервьюируемый – пенсионер.)
Сегодня люди, ориентированные на жизнь здесь, ценят не столько заработки, сколько особый, региональный образ жизни. Ведущими ценностями его являются возможность постоянного общения с природой, гармония с ней, возможность жизни в экологически чистых районах, сам Север, особый стиль отношений и т.д.
В.П. Серкин. Структура и функции образа мира в практической деятельности. Диссертация на соискание учёной степени доктора психологических наук. М., 2005.
Если бы можно было поставить эксперимент и взять два региона с совершенно разными условиями жизни (как Север и Средняя полоса России, например), было бы совершенно логично ожидать от жителей этих регионов, что они будут иметь несколько разные предпочтения. В США, с их культом территориального разнообразия, подобные различия от региона к региону считаются в порядке вещей. Хочется процитировать здесь Ричарда Флориду, среди всех спорных концепций которого совершенно неоспоримы слова о том, что самое главное решение, которое мы принимаем в жизни, – это решение, где жить. Флорида имел в виду не иерархию мест по возможностям карьерного роста, нет, иначе – он имел в виду, что разным людям просто подходят разные места (и более того, разные места – на разных жизненных этапах).
«Существует множество местных сообществ, и каждое предлагает что-то своё. Главное – найти то место, которое подходит именно вам. Это место, которое делает вас счастливым и позволяет достичь своих жизненных целей. Для кого-то карьера и богатство – важные составляющие счастья, но отнюдь не для каждого. Многие знают людей, которые бросили успешную карьеру юриста или инженера, чтобы заниматься тем, что действительно любят. Другие возвращаются по окончании колледжа в родной город, чтобы помогать в семейном бизнесе или жить поближе к семье и друзьям. Обычно эти люди отлично знают, от чего отказываются, и делают выбор сознательно: они предпочитают семью и общину богатству. Многие люди очень счастливы там, где живут. Вполне возможно, именно они лучше других понимают ценность местных сообществ. Ценность места для них заключается в возможности жить своей жизнью в знакомых городах, среди знакомых людей. Важно помнить, что, когда речь идёт о месте, – равно как и о других важных вещах, нельзя получить сразу всё. Приходится идти на компромиссы. Многие люди, которые переезжают ради карьеры, отказывают себе в радости жить рядом с семьей и старыми друзьями. Те, кто предпочитает держаться рядом с семьёй и друзьями, возможно, лишаются экономических шансов».
Ричард Флорида. Кто твой город? Креативная экономика и выбор места жительства / Пер. с англ. М.: Strelka Press, 2014. Стр. 14-15.
В этом плане Аляска – совершенно удивительный вариант «нормального» (ощущающего себя нормальным) Севера. И дело не в качестве жизни и нефтяных доходах: аляскинские города, кроме даунтауна Анкориджа и столично-туристического Джуно, выглядят никак не лучше вылизанных нефтегазовых городов ЯНАО: огромные растянутые кварталы частной застройки (иной раз и без воды), местами с хорошо знакомыми нам тротуарами из бетонных плит (проезжая часть – всё же асфальт, да), убогонькие общественные пространства (что, впрочем, не мешает быть природе Аляски фантастически красивой). Эти семьсот тысяч человек – примерно как в Мурманской области – сами выбрали жизнь на Аляске. Почему – потому что Аляска славится как «самый свободный штат», «последний фронтир», где контроль государства минимален. Они за этим приехали: кто хотел свободы – поселился на Аляске. Местные власти – вы будете смеяться – чуть не криком кричат: никакие, понимаешь, нормативы не можем ввести, для их же пользы – «Не лезьте, говорят, в мою частную жизнь, я не для того приехал на Аляску, чтобы властям подчиняться…»[4].
Аляска. Фото: Хельге Шульц / GeoPhoto
Относительная свобода от властей, возможности для самореализации – это практически культивируется на Аляске. Нужно видеть, как преображаются «идейные» аляскинцы при рассуждении о «духе Аляски»!
«Аляска и нефть – это немного разные вещи. Если вы задумаетесь, о том, какие люди живут на Аляске, – это поразительные люди. В истории европейской миграции есть категория неугомонных людей, которым никогда нигде не хорошо и которые всегда движутся куда-то на фронтир, – и вот они возникли здесь. Здесь конец всех дорог, The end of the road. А с другой стороны, пятнадцать тысяч лет назад совсем другие люди пришли сюда из Азии и увидели это красивое место, и тоже остались здесь. И вот Аляска – уникальное место на земном шаре, рубеж культур. Две непохожие группы людей, две противоположности встретились здесь! Здесь масса креативности, здесь разные люди не боятся работать друг с другом. Аборигены, технологии XXI века, традиции, креативность, разные расы и языки – это прекрасно».
Джек Хеберт, руководитель Исследовательского центра жилья для холодного климата, город Фэрбанкс (из разговора с автором).
Кому-то важен простор, отсутствие соседей перед окном. Как заметил житель одного «ранчо» в глубине лесов под Фэрбанксом: я тут могу сидеть после купания голый и смотреть на заходящее солнце – представляешь, какой кайф? Нужно заметить, что за этот «кайф» человек заплатил огромным трудом, очистив от леса участок, построив дом, проложив к нему участок дороги (!) и организовав электроснабжение и отопление (солнечные батареи, печь и резервный дизель).
Другие рассказывали про возможность рыбалки, походов в годы, про возможности творческих проектов. Про то, что люди в глубинке, знаете ли, проще и добрее. Довелось даже однажды говорить с отсидевшим аляскинцем: мне тут хорошо, говорит: свитер мне несложно надеть, зато я тут работу нашёл, всё нормально.
Всё это безумно знакомо, и то же самое приходилось десятки раз слышать и на нашем Севере. Никогда не забуду Владимира Владимировича Ларина, основателя Путоранского заповедника. Я долго допытывалась, почему он бросил Москву и навсегда уехал на Таймыр. Мы уже выходили из музея, где встретились, и почти попрощались, когда Ларин вдруг остановился:
– Вы «Территорию» Куваева читали?
– Да.
– Тогда что спрашиваете?
Однако чаще рассказывают о прелестях Севера как-то извиняясь: «да, пора бы уезжать, да Север не отпускает…».
Причин приезда сюда у мужика две:
– профессиональные амбиции;
– раньше длинный северный рубль, а теперь бабло.
Девчонки – за парнем. Каждая вторая девчонка здесь так нарисовалась. Они там снюхались, а его черт на Север понёс… Придурков, которые уедут из Москвы жить в Норильск, – их немного (один из них перед вами).
Из интервью в Норильске.
С точки зрения психологии норма (извиняюсь за тавтологию) – это считать нормой условия того места, где живёшь (если иначе, нужно уезжать туда, где «нормально»). Наоборот, длительное проживание в «ненорме» – это невроз. Долгое время этой темой занимался психолог В.П. Серкин, сам родом из Якутии, с большим стажем жизни на севере.
«Понятия “северный сценарий” и “сценарий отложенной жизни” (СОЖ) введены … для обобщения описания специфики жизненных сценариев северян. Ядром такого сценария является осознаваемое или неосознаваемое предположение северянина о том, что сейчас он ещё не живёт настоящей жизнью, а только создаёт для неё условия. Настоящая жизнь начнётся после того, когда он создаст себе благоприятные условия для переезда в регион с более благоприятными климатическими условиями и более развитой инфраструктурой ("северная мечта", “северный миф”). "Северный сценарий" почти не поддаётся рациональной коррекции, так как воспринимается как естественный десятилетиями, для многих – с самого раннего детства.
"Северный сценарий" широко распространён (во многих северных регионах до 80% взрослых хотели бы уехать в другой регион, если бы была возможность), обусловлен историко-демографическими (некоренное население составляет более 97% населения Севера РФ), социально-экономическими (с начала шестидесятых до конца восьмидесятых годов ХХ века система северных надбавок и льгот была эффективна для привлечения населения на Север и поддерживала распространение "северной мечты") и геоклиматическими факторами. Распространённость "северного сценария" обусловливает его "понимание" и "принятие" окружающими, он даже считается некоторой “нормой” в северных регионах, в то время как, например, для большинства жителей городов центральной России показалось бы странным стремление уехать на старости лет из мест, где прошла вся активная жизнь.
…
Если человек стремится в новых других условиях реализовать прежние или навязанные образы жизни, столетиями складывающиеся в других регионах, его индивидуальный образ жизни не сможет стать основой для конструктивных действий и понимания из-за несовпадения временных циклов образа жизни и реальности, из-за несовпадения целевого пространства с реальностью. Он не сможет считать своими ни колымскую природу, ни окружающих людей. Неизбежен вывод о том, что лучше жить в другом месте (именно там, откуда взят образец). Такой вывод либо заставит человека уехать с Колымы, либо (при невозможности переезда) может привести к развитию “сценария отложенной жизни” (настоящая жизнь начнётся после переезда; вахтовый образ жизни и на работе, и дома; временщики), “северного невроза” и неврозов отложенной жизни.
…
Стремление создавать везде одинаковые условия независимо от разнообразия местных условий является стратегически проигрышным и для адаптации конкретного человека, и в эволюционном смысле».
В.П. Серкин. Структура и функции образа мира в практической деятельности. Диссертация на соискание учёной степени доктора психологических наук. М., 2005.
То обстоятельство, что большинство северян живёт именно в «северном неврозе», в значительной степени и не даёт, самой мысли не допускает о том, что целесообразно затратить средства, силы и время (как в личном, так и в государственном масштабе) на то, чтобы сделать Север – удобным.
Человеческое общество подвержено закономерностям не в меньшей степени, чем мир физики, и один из его законов – это формирование норм и ценностей в Центре власти. Собственно, одно из проявлений власти – это именно формирование ценностей. Но, пожалуй, нигде так остро не ощущается удалённость от центров, как на Севере, – и не столько в километрах, сколько в измерении той самой институциональной удалённости, оторванности от принятия решений.
«Участки пространства увязываются в определённую систему, соответствующую системе социальных отношений: разные участки пространства формируют иерархии – одни оказываются (воспринимаются) как зависимые от других (по принципу “центр – периферия”). Детерминирующее влияние структуры социогеографического пространства можно со всей очевидностью проследить по тому, как смыслы, которыми отдельные участки пространства “нагружены” в определённом сообществе, активно используются в практической деятельности. В частности, именно перемещение в пространстве широко применяется в воспитательных целях: начиная с детского сада и в течение всей жизни провинившегося ставят в угол, выгоняют за дверь, отправляют в колонию, ссылают. "101-й километр" – из этой серии. И ведь такие перемещения в современном обществе чаще всего не несут прямого физического ущерба для наказуемого (ведь ставят просто в угол, а не на горох). Скорее, происходит наказание символическими позиционными свойствами угла, периферии[5].
В некоторых случаях локальный социум настолько “нагружен” определёнными ценностями, “доставшимися” ему от соответствующего места социопространства, что этот символический груз оказывается реальным препятствием, например, при налаживании экономических контактов, при миграции.
"Мой друг уехал в Магадан –
Снимите шляпу[6]", –
Как раз об этом. Спрашивается, зачем снимать шляпу, если человек "просто" сменил место жительства? Значительно легче говорит о переселении героиня американского фильма «Красотка», собравшаяся завязать с ремеслом проститутки и начать трудовую жизнь:
– Да, в Сан-Франциско.
– Но ведь там холодно!
– Ну что ж, буду носить свитер!
Сан-Франциско – не Магадан. Но и дело не в климате, а в случае Магадана даже и не в среде, а в культурных маркерах. А маркеры расставляются властью, "Москвой" в политическом смысле этого слова. Среди прочих функций власти – как раз определение ценностей и расстановка маркеров. "Именно структурирующее действие на социум, которое оказывает та или иная социальная группа, после Фуко понимается как собственно власть: “управлять” в этом смысле означает структурировать возможное поле действия других. Получить власть в таком понимании означает, уже по Бурдье, “изменить категории восприятия и оценивания социального мира, когнитивные и оценочные структуры: категории перцепции, системы классификации”, поскольку “слова, названия, которые конструируют социальную реальность в той же степени, в какой они её выражают, являются исключительными ставками в политической борьбе, в борьбе за навязывание легитимного принципа видения и деления”».[7]
Смысл и ценность Севера определены извне Севера – вот первопричина и «южного» ландшафта северных городов, и северной экономики, да и, по всей видимости, невротического «северного сценария» человеческих судеб. Поэтому Север не будет удобен. Даже не будет позволять себе мысль как бы сделать «себе удобно». И вовсе не потому, что мороз и ветер, – а потому, что периферия. И до тех пор, пока периферия.
Снег как политический фактор
Характерно, как в «тяжёлую годину» коронавируса власть пошла на «стихийный федерализм», делегировав региональным властям право подбирать оперативные решения, наиболее чётко подходящие под местные условия. Так вот, Север и Арктика – территории, всегда, перманентно находящиеся в экстремальных условиях – морозов, ветров, вечной мерзлоты, бездорожья и вынужденных перебоев с доставками. Нигде более так остро не чувствуется недостаток решений «под местные условия» – разных: технологических, управленческих, организационных – как на Севере и в Арктике.
Есть явление «институциональной удалённости», выражающейся в централизованном принятии нормативных актов или иных мер, оправданных в среднем по стране, но неэффективных (а иной раз и вредных) в специфических локальных условиях. За рубежом немало писали об институциональной удалённости как одной из важных бед Севера. Яркий пример такой меры привёл в своих воспоминаниях бывший губернатор штата Аляска У. Хикл. В 1990 г. введение федерального закона США о чистоте воздуха в условиях низких температур на Аляске привело к застаиванию химических веществ, добавлявшихся в виде присадки к бензину, в приземном слое воздуха, что, в свою очередь, достоверно стало причиной увеличения заболеваемости аляскинцев[8].
Так вот, Север и Арктика – территории, самой своей сутью востребующие особого подхода – не только и не столько поправочных коэффициентов (зачастую хочется сказать: «хотя бы коэффициентов»), сколько права на принятие решений. Право на «самость» территорий – какой бы эфемерной ни казалась экономоцентричным политикам эта идея – на самом деле, может снять, как минимум, часть финансовых вопросов, в значительной мере проистекающих из императива достроить Север до «нормы» основной полосы расселения.
***
Надежда Юрьевна Замятина, канд. геогр. наук, ведущий научный сотрудник географического факультета МГУ им. Ломоносова, зам. ген. директора Института регионального консалтинга, специально для GoArctic
[4] Немного вольные пересказ беседы с заммэра боро (аналог района) «Фэрбанск – Норт Стар».
[5] По статье: Замятина Н. Ю. Территориальные идентичности и социальные структуры // Общественные науки и современность. — 2012. — № 5. — С. 151–163.
[6] Фраза из песни В.С. Высоцкого, посвященного другу Игорю Кохановскому, реально переехавшему из Москвы в Магадан.
[7] Замятина Н. Ю. Креативный класс, символический капитал и территория // Общественные науки и современность. — 2013. — № 4. — С. 130–139.
[8] Hickel Walter. Crisis in the Commons. The Alaska Solution. Anchorage. 2002. 290 p.