ПУНКТ

«Женитьба, или Последний пункт одиночества». По мотивам пьесы Н. В. Гоголя.
Театр на Садовой («Приют комедианта»).
Текст и режиссура Андрея Прикотенко, художник Ольга Шаишмелашвили.

Ах, почему провидение не дало мне в руки острое и тонкое перо. Такое, чтобы хотя отчасти напоминало перо несравненного Николая Васильевича. Пожалуй, именно он лучше всех смог бы описать это сценическое произведение его имени. Или хотя бы его герой, восторженный, прекраснодушный помещик Манилов. Каким же еще слогом можно отобразить эту самонадеянную ноздревщину? Увы, судьба не дала ни пера, ни восторга, ни даже таланта записного фельетониста, наделив нравом и манерами Собакевича. Придется довольствоваться тем, что есть: первое слово, возникшее в моей грубой голове и нечувствительном сердце по окончании просмотра, было «чудовищно». Слово это настолько неприязненно и исчерпывающе передавало мое отношение к увиденному, что я некоторое время не знал, что к нему добавить.

Такой спектакль органично смотрелся бы, например, в Курганском драматическом театре, каким я застал его лет сорок назад, в пору чехарды имен сменявших друг друга режиссеров, по очереди съедаемых старожилами, «корифеями» труппы. А на сцене цвело царство пошловатой бытовухи.

Не везет мне как рецензенту со спектаклями Андрея Прикотенко. Не достался, например, на рецензию его очень понравившийся «Серотонин». И ведь ничего переписывать режиссеру не пришлось, только инсценировать. В отличие от Гоголя, в программно сниженном авторском тексте романа М. Уэльбека достаточно своих «жоп» и «трахов». Но не это определяет значительность и актуальность литературного, как ни крути, текста. А глубоко депрессивное исполнение главной роли талантливым Иваном Волковым попадает в самый нерв времени, обеспечивая львиную долю успеха «Серотонина».

Сразу предупрежу: никакого отношения к гоголевской «Женитьбе» переделка Прикотенко не имеет. Начиная с главной темы. Пьеса Гоголя вовсе не о «женском одиночестве», как это представляется режиссеру. В ней и женские персонажи впервые появляются значительное время спустя. В отличие от Подколесина, Степана и Кочкарева. А уж одиноких мужчин достанет на небольшую галерею. Есть ли в «невероятном событии» классика актуальные мотивы? Еще какие! Неспособность человека, независимо от половой принадлежности, совершить поступок, например. Параноидальная боязнь покинуть скорлупку личных жизненных обстоятельств. У Прикотенко этого нет. Его Гафа (Мария Лысюк) готова немедленно сочетаться браком с любым из претендентов, кроме, разве что, одного.

Жила-была в Петербурге еще молодая, но не юная женщина Гафа, Агафья Купердягина, хозяйка салона-ателье свадебных платьев, выдаваемых напрокат. В салоне с ней работали ее подруга Фекла (Наталья Парашкина), дизайнер, и портной-закройщик, большой любитель рыбалки (Игорь Мосюк). Все было у Гафы: и квартира, и машина, и деньги, и прибыльный бизнес. Не было только спутника жизни. Желание найти подходящую партию превратилось для нее в идею фикс. А сердобольная Фекла приняла на себя функцию менеджера по разысканию подходящих кандидатов в интернете. История эта происходила совсем недавно, буквально сегодня или вчера. В диалогах героев даже новейшие правила посещения стран еврозоны российскими гражданами разъясняются подробно и доходчиво.

С актерами, занятыми в «Женитьбе», А. Прикотенко работал и раньше. Отдельные сцены и текст создавались в соответствии с распространенным ныне этюдным методом. При этом исполнители рассказывали режиссеру разные истории из своей жизни, а он использовал их как материал для инсценирования. Что в результате оказалось решающим, репертуарный выбор пьесы или актерские исповеди, неважно. Хотя бы потому, что «событие» Гоголя и «пункт» Прикотенко друг с другом так и не сошлись. Не впервые осенив себя именем классика как крестным знамением, режиссер двинулся дальше по своей очень прямой и достаточно коротенькой дорожке.

Игорь Мосюк исполняет в спектакле все мужские роли: закройщика, предполагаемых женихов, по очереди приходящих в салон знакомиться, врача скорой помощи, приезжающего дважды. Меняет костюмы, иногда надевает парики, не слишком разнообразя манеры и внешность. Подтверждает это даже Гафа, замечающая, что во всех претендентах есть что-то общее. Каскадом мгновенной трансформации его игру, пожалуй, не назовешь. Но выглядит достоверно и держится уверенно. Если гоголевская «Женитьба» — «событие» «совершенно невероятное», то у Прикотенко ничего невероятного нет и быть не может. У него это «пункт», «последний пункт одиночества».
«Пункт» этот, да еще и вынесенный в заглавие, уже сам по себе, как красный сигнал светофора, вопиет об абсолютной литературной глухоте сочинителя. Я не знаю, кто писал на сайте театра анонс-аннотацию о «спектакле, полном эстетики», но вижу, что приютской «Женитьбе» крупно повезло с литературными изысками приложивших руки театральных сочинителей. «Эстетики», как и «реализма» в ней действительно много.

Среди расставленных по периметру сцены свадебных платьев, натянутых на портновские манекены, пьют водку из горлá, доводя героиню до состояния алкогольного отравления, требующего вмешательства профессиональной медицины. Расплачиваются современными пятитысячными купюрами, поскольку тысячной хватит только «на чай». Складывают в уме суммы финансовых накоплений, прикидывая, хватит ли этого на покупку итальянского горного отеля. Лечат межреберную невралгию одного из претендентов на женитьбу с Гафой, оказавшегося и не очень здоровым, и чрезвычайно, до колик, смешливым. В салоне, между «своих», увлеченно обсуждают, не «перекачала» ли Гафа «жопу», посещая тренажерный зал для усовершенствования своей фигуры. Дискутируют о пользе «сексуального тренинга». И так далее в этом роде. С чувством юмора и вкусом у режиссера так же хорошо, как и с литературной одаренностью. И лучше бы ему работать поближе к тексту литературного первоисточника. Только вот с его плодовитостью на всю карьеру «Серотонинов» не напасешься.

Есть, есть в «Пункте» и некоторые «мотивы», точнее «мотивчики». Помните, Подколесин разговаривает со Степаном о заказанном фраке в начале пьесы. Так вот, гоголевских Подколесина и Степана в сочинении Прикотенко нет, а фрак присутствует. Фрак, да еще алого цвета, и белоснежная манишка с кружевами являются рабочим костюмом закройщика салона. Чем не «эстетика». И смешно же? Есть и персонаж по фамилии Яичница, появляющийся в тот самый момент, когда Гафа и Фекла заказали доставку яичницы для ланча. Тоже смешно. Есть и из этого знаменитого «если бы нос… да приставить…». Переделано, конечно, но даже в двух версиях: от Гафы, добавляющей к воображаемому портрету суженого приглянувшиеся ей достоинства соискателей, и от Феклы, высекающей идеальный образ методом вычитания выявленных недостатков.

Фантазии подруг, распивающих просекко под яичницу, режиссер материализует. Идеальный жених, внешне ничем не отличимый от хамоватого первого, но с маниловскими интонациями и прекраснодушием, на все согласный, является на рандеву последним. И зовут его соответственно его драматическому статусу: Львом Львовичем Львовым — тра-та-та-там — Подколесиным. Тоже юмор. Фамилия такая двойная. Львов-Подколесин готов жениться немедленно. Готов оплатить вызов выездного агента, регистрирующего браки. Оставляет Фекле в залог не какую-то шляпу, как у Гоголя, а целый паспорт. Но неожиданно прозвучало по-русски слово «конец», продублированное на английском в проекции на задник — «end»; и ретируется герой мечты, проскальзывая между двух кулис, пока невеста переодевается в свадебное платье. Идиллия не состоялась. В «драматической комедии», как охарактеризовал свой спектакль постановщик, обозначился последний и единственный драматический момент. Доигрывать «драматизм» актерам приходится постскриптум, выходя с постными «драматическими» физиономиями на поклоны.

Когда-то А. В. Эфрос, «переоткрывший» гоголевскую «Женитьбу» для отечественного театра, «ошинелил» непритязательный «анекдот», переведя его в регистр глубокой и многозначной притчи. Андрей Прикотенко проделал ровно обратную манипуляцию, вернув истории стилистику и смысл пошловатого бытового анекдота. Можно, конечно, пофилософствовать о том, что и герои спектакля люди недалекие. Они и у Гоголя отнюдь не высоколобые интеллигенты. Но описывать пошлых людей и пошлые ситуации одноименными средствами — все равно что мазать масло на масло. Тем более, что в нынешней «Женитьбе» нет обычных для Прикотенко чрезвычайных постановочных изобретений, способных отчасти компенсировать конфуз литературного сочинительства. Таких как в «Русской матрице», «Идиоте» или «Одиссее». Даже в «Серотонине» они присутствовали в образе производственной линейки с крюками для разделки убитой птицы, на которых в финале подвешивали детали разобранного рояля. Ничего подобного в «Женитьбе» нет. Нет условного пространства и символической функциональной сценографии, привычных в декорациях Ольги Шаишмелашвили. Салон и салон, со свисающими с колосников как бы свадебными фатами, которые потом оборачиваются деталями выкроек и в финале сыплются на головы незадачливых персонажей.

Я вовсе не ратую за неприкосновенность текстов сколь угодно классических. Но всему есть мера и предел. Когда вы полностью, тотально переписываете текст своими словами, ставьте, пожалуйста, и свое имя как автора. Или у вас не хватает воображения придумать собственную фабулу и несколько значащих имен, но при этом вы беретесь своими словами переписать произведение классика в целом? Вот и А. П. Чехов не чурался шекспировских реминисценций, но ему и в голову не приходило утверждать, что его «Чайка» написана «по мотивам» «Гамлета» В. Шекспира. Впрочем, на этот раз в одном из предпремьерных интервью Прикотенко сам признавался, что в его переделке «от Гоголя мало что осталось» (https://rg. ru/2024/11/21/andrej-prikotenko-chtoby-rasskazat-liudiam-o-tom-chto-zhizn-tiazhela-i-besprosvetna-teatr-ne-nuzhen. html). Но именем все же воспользовался.

Что еще сказать? Актеры играют свою историю бегло, бодро, достоверно, искренне. Саунд, открывающийся песней Волохонского/Хвостенко/ Гребенщикова «Под/Над небом голубым», дальше состоит из соответствующей ситуации эстрадной попсы.

P. S. Когда-то под моей рецензией на «Русскую матрицу» А. Прикотенко в Театре им. Ленсовета верный его учитель В. М. Фильштинский написал, что такие тексты сочиняются исключительно по заказу. В этот раз признаюсь: заказали. Кто? Гоголь Николай Васильевич явился во сне с того света и рассказал, как там у них в писательском кооперативе дело обстоит. «Гомер, — говорит, — из-за его гекзаметров прозрел, прочитал и снова лишил себя зрения, как Эдип. Пропп Бабой-ягой клянется, что Прикотенко в сказках ни бельмеса не смыслит. Достоевский принял обет молчания. Ни слова больше не говорит, чтобы не переделывали. Я теперь представляюсь исключительно как Яновский. Фамилия Гоголь безбожно скомпрометирована».