Отец Никифор колол дрова. Поленца у него получались аккуратные и даже красивые. Это сразу же приметил новый сосед батюшки Родион Спиридонович Вяткин, наблюдая с веранды своего дома. А еще он обнаружил, что пастырь ловко работает странным топором, похожим скорее на кельтскую малую секирку.
Вяткин переехал в новый дом в городке Покровские Поляны всего четыре дня тому назад из казенного жилья на одноименной железнодорожной станции.
Родион Спиридонович, оттрудившийся инженером-путейцем тридцать полноценных лет, вышел на пенсион со стопроцентным сохранением суммы бывшего жалования, на что он и имел неотменимое право по законам империи. И потому и в деньгах стеснен не был.
То, что соседний участок принадлежит настоятелю храма во имя преподобного Иоанникия Великого протопресвитеру Никифору Акустьеву, продавец предупредил сразу. Однако Вяткина это никак не стесняло. Он весьма добродушно относился к православному духовенству, хотя и почитал себя агностиком.
В первые трое суток отрекомендоваться соседу не удалось из-за хлопот с переездом. Но вот теперь вроде и пришло время завязать знакомство, затягивать дольше становилось делом просто неприличным.
Да и повод нашелся примечательный. В местной газете «Уездные ведомости и курьер новостей» Вяткин прочел, что батюшка Никифор в прошлом служил экстраординарным профессором в Александропольском Императорском университете.
Обнаружив, что отец Никифор закончил работу, Родион Спиридонович споро направился к низкому забору, поздоровался и представился. Священник, чуть улыбнувшись, ответил тем же самым. Разговор завязался сам собой.
Вяткин, так сказать, «взял быка за рога» и сразу же задал вопрос:
– Забавный у вас топор, батюшка. Я таких и не видывал ранее.
– Конечно, конечно, Родион Спиридонович. Сей топор мне сделал кузнец из Лесного Дола Ной Авраамович Кельт по старинному образцу. И баланс у него смещен, и лезвие под кельтскую секиру сделано. Я специально заказывал.
– Интересно.
– Ной Авраамович – мастер знатный. Много чего умеет, да и у него не только руки золотые, но и голова светлая. Кельтский дворянин и в университете Лейденском отучился. Математику зело любит. Намедни побывал у меня в гостях да в лавке братьев Прянишниковых книгу по новейшей геометрии господина Лобачевского прикупил.
– Удивительные кузнецы в этом Лесном Доле проживают.
– Ну, кузнец-то он пока один. Старший сын его только учится. Подмастерьем у родителя ходит.
– Простите сердечно, отец Никифор, но вот в газете прочел, что вы тоже не чураетесь наук, в университете преподавали до семинарии и принятия сана.
Протопресвитер рассмеялся.
– Ох, и верно! Фамилия моя бурсацкого происхождения. И отец мой до сих пор служит священником в Троицком соборе Горска. И три брата к духовному сословию принадлежат. Один я непутевым выдался. В гимназии начитался сицилистов и нигилистов, да и отправился в университет. Больно меня астрономия увлекла. Почитай, что и невером сделался. Матушка моя в те годы горько плакала да Господу молилась за неразумное чадо. А с отцом мы и разговаривать перестали. Но Бог знает, как все управить.
– И что же произошло?
– После университета устроился я в Мараганскую обсерваторию. Ее только открыли. Телескоп мощнейший в Валлонии прикупили. Но вишь ты, мало кто пожелал там трудиться. От центральных районов империи почитай полторы тысячи верст на восток, места глухие. До Мараганского плато дорог фактически и нет. Такими тропами через леса и горные перевалы пробиваться приходилось, что до сих пор удивляюсь, как солдатики генерал-губернатора Афанасия Воронцова туда все оборудование дотащили. А ведь еще и дома построили, и само здание обсерватории.
Впрочем, для астрономов это идеальная географическая точка – 307 солнечных дней в году. Однако еще и высокогорье сказывается. И зимой бесснежье и холод такой, что кости скручивает. Первый директор обсерватории, профессор Штерн-Орлецов сбежал в столицу, чем вызвал неудовольствие государя-императора, ибо средства на обустройство выделило министерство уделов.
– А вы своей, выходит, волей поехали?
– Своей. Своей. Новых впечатлений хотелось, да и жалование очень приличное положили. Но должность моя была ординарного астронома-наблюдателя, а начальствовал там академик Мартемьян Романович Махрищев. Фигура известная и за рубежами нашего богоспасаемого Отечества. Его лично упросил возглавить обсерваторию великий князь Диомид Гемеллович.
– Извините, а причем здесь Божья воля?
– Не торопите меня, пожалуйста, дорогой Родион Спиридонович. Сейчас все расскажу по порядку.
– Жду-с.
– Так приключилось, что на Рождественский пост в обсерватории остались лишь директор, аз грешный, комендант, повар и кочегар-рабочий. Людей мало. Все на виду.
Кстати, именно в те месяцы я и научился дрова правильно колоть. Необходимость заставила. Тепла-то хочется, а одному кочегару обеспечить его и не по силам. И академик с комендантом бревнышки пилили. Сбылась мечта сицилистов о гармонии труда ручного и умственного.
– Смешно-с.
– Ныне и мне весело, но тогда что-то радоваться не хотелось.
Но что я приметил: когда после дровишек комендант, кухарь и рабочий отправлялись отдыхать, наш Мартемьян Романович надолго уходил в молельную комнатку. Меня как молнией шарахнуло, что научное «светило» – человек верующий. Изумление мое настолько оказалось велико, что я потребовал от академика разъяснений. И тот не отказался, хотя и мог бы наглеца осадить.
Вот мне Махрищев и поведал шуточную историю, связанную с библейским сюжетом.
– Позвольте, но вам, православным, над Библией насмехаться и нельзя.
– Так там не в Священном Писании вопрос.
Академик подчеркнул, что шутку он по благословению своего духовника иеромонаха Мефодия рассказывал студентам во время лекций.
Итак, Мартемьян Романович предложил мне представить, что за пророком Моисеем и уходящими из египетского плена евреями пустился в преследование некий фараон Псамметих XIII. В Библии имя-то не указано.
Достигает он с воинством Чермного моря, а беглые евреи уже находятся на другом берегу. И что делать? Пуститься за врагом по обнажившемуся дну? А как быть с водяными стенами, поднявшимися до небес? Упадут и утопят или же будут долго стоять?
Псамметих, как поклонник прогресса и науки, вызывает первого ученого мудреца и задает эти вопросы ему. Тот же начинает говорить, что феномен науке неизвестен, нужны дополнительные исследования, приборы требуется привезти, дабы все точно высчитать и измерить.
Фараон, естественно, рассвирепел и велел ученому мужу удалиться с глаз долой.
Вызывает второго. Здесь уже правителю ответствуют по другому: мол, природа позволяет такому явлению быть, а далее ничего не понятно.
Фараон начинает нервничать – мятежники могут уйти. Приглашает третьего ученого. Этот же из страха стал утверждать, что вода вздымается ровно, причин ее падения на дно не имеется.
Псамметих после данных слов отдает приказ: нагнать Моисея и евреев истребить.
Далее открываем Библию и читаем: «И пошли сыны Израилевы среди моря по суше: воды же были им стеною по правую и по левую сторону. Погнались Египтяне, и вошли за ними в средину моря все кони фараона, колесницы его и всадники его… И вода возвратилась и покрыла колесницы и всадников всего войска фараонова, вошедших за ними в море; не осталось ни одного из них» (Исх. 14:22–23, 28).
– Поучительно.
– Без сомнения. Я и понял, что наука – занятие хорошее, но, например, картину мира она меняет примерно раз в 50 лет. При Копернике она была одна, ныне – другая. И часто объяснить многое не может наука. А уж чудо Божие ничем измерить нельзя.
Александр Гончаров