Редактор отдела внешней политики газеты «Коммерсантъ» Леонид Ганкин пишет о своем друге. Умный, порядочный, честный... В общем, противный, как посчитают многие. Не Леонид Ганкин, конечно. Этот-то все разглядел. Да, в номере не хватало истории жизни доброго человека, который был настолько добр, что даже свою девушку автору колонки передал.
Признаюсь честно: такое качество, как доброта, никогда не входило в мою шкалу оценки людей. Другое дело ум, интеллигентность, порядочность… Или, например, талант, за который вообще можно многое простить. Доброта же для меня вещь небезусловная. Хорошо, конечно, когда человек добр. Ну а когда это граничит с всепрощенчеством? С излишне терпимым отношением к хамству, подлости, лжи? Но главное, что добрый человек, как правило, бессребреник. Ради ближнего последнюю рубаху с себя снимет. Это хорошо для окружающих. И не очень — для него самого и его семьи.
Мой близкий друг Мишка, с которым мы в школе сидели за одной партой, был очень добрым человеком. Он пришел к нам в третьем классе, поначалу мне активно не понравился, и в первый же день я начал его задирать: то толкну, то поставлю подножку, то щелкну по затылку. Он вяло сопротивлялся, и наша учительница Нина Андреевна, не разбираясь, кто прав, кто виноват, дважды ставила в угол нас обоих.
«Зачем ты так? Что я тебе сделал? Из-за тебя меня уже второй раз наказывают», — укоризненно сказал мне Мишка. Мне стало стыдно, и уже на второй день мы вместе гуляли на переменке и разговаривали, а потом крепко подружились.
Мишка был очень умным. Он одинаково хорошо учился по всем предметам — и не то чтобы зубрил, а умел вникнуть в суть. Давай порассуждаем, говорил он, и логическим путем приходил к правильному решению. Мишка давал мне списывать на математике, передавал шпаргалки на контрольных по физике и химии. Но особой его страстью была биология — после школы Мишка поступил на биофак МГУ.
У него была странная привычка: говоря, он вертел головой, пожимал плечами, морщил лицо, фыркал, причмокивал. Мне казалось это забавным, даже симпатичным. Но мое отношение к Мишкиным привычкам разделяли не все. Например, нашу географичку Антонину Нестеровну они выводили из себя. Во мне и сейчас все закипает, как вспомню о том, что она прилюдно говорила Мишке: «Ты умный, очень умный. Но я тебя не люблю. Я тебя ненавижу. Потому что ты противный…»
После урока, на котором все это было сказано, я попытался как-то поддержать друга, но ему, как оказалось, этого не требовалось. «Не обращай внимания, — сказал он мне. — Может быть, у нее какая-то беда. Вот она и бесится».
Однажды много лет спустя я попытался напомнить Мишке об этом эпизоде. Он искренне удивился и сказал, что ничего такого не припоминает. И я верю ему — он никогда не врал.
Мишка рано лишился отца, вскоре умерла его бабушка, и они с матерью остались вдвоем в большой трехкомнатной квартире, обставленной изрядно обветшавшей старинной мебелью. Мишка рассказывал, что в конце девятнадцатого века его прабабка спасла его деда во время армянского погрома в Турции — по семейному приданию, она на четвереньках ползла по крепостной стене, держа в зубах сверток с грудным младенцем. Потом дед учился во Франции, а вернувшись, открыл в Москве винокуренный завод, который после революции отдал рабочим, оставшись на нем директором. Так что убранство Мишкиной квартиры — мебель, дорогая посуда, картины — было остатками былой роскоши. Однажды квартиру обворовали. Вынесли картину Коровина, бокалы «баккара», столовое серебро. А Мишка только улыбался и пожимал плечами: «Жалко, конечно, но, может, тем людям нужнее».
Однажды, когда мы уже учились в университете, я отбил у Мишки девушку. Мы встретились с ней на какой-то вечеринке в той самой Мишкиной квартире, понравились друг другу, обменялись телефонами и начали встречаться. Если бы так поступили со мной, я вряд ли простил бы это даже лучшему другу. А Мишка принял мои извинения великодушно. «Знаешь, если бы на ее месте был я, то тоже выбрал бы тебя», — посмеиваясь, сказал он.
Как-то Мишка вступился за девушку, к которой приставали хулиганы, и те его здорово побили. А девушка Аня, которую он защитил, вскоре стала его женой. Кстати — бывают же такие совпадения! — она тоже оказалась микробиологом, и потом они вместе работали в научно-исследовательском институте недалеко от Мишкиного дома. Дневали и ночевали в лаборатории. По словам Мишки, выращивали культуры, «резали ДНК».
Мишка так и не защитил докторскую диссертацию. Ему была интересна практическая работа, а не какие-то карьерные вещи, отвлекающие от главного дела. У него была масса учеников, которые его буквально боготворили. Со временем они становились докторами, профессорами, членкорами, а Мишка все так же резал ДНК. Его не раз приглашали работать за границу, но он всякий раз отказывался.
Мишка с Аней жили очень скромно. Детей у них не было. И вообще не было ничего, кроме доставшейся Мишке в наследство той самой квартиры.
Последний раз мы говорили с ним по телефону в разгар пандемии. Он тогда сказал мне, что коронавирус — он в этом уверен — имеет искусственное происхождение, его вырастили в лаборатории. Мишка был профессионалом и знал, о чем говорит.
По злой иронии судьбы, коронавирус и стал причиной его смерти. Мишку положили в больницу с другим заболеванием, но там он заразился, и ослабленный организм сопротивляться не смог.
Так и умудрился прожить жизнь добрым человеком. Да еще и честным.