Мария Колесникова, кандидат политических наук, доцент МГЛУ
На фоне стремительных событий в Сирии и нарастающего эффекта регионального хаоса кажется естественным обращение к делам и словам давно минувших дней. В поисках исторической опоры для понимания происходящего и, что еще более важно, для проецирования ожиданий на будущее, интернет-пользователи, смахнув пыль со старых книг и ссылок, в своих дискуссиях с тревогой обратились к цитатам из Библии («Вот, Дамаск исключается из числа городов и будет грудою развалин … Не станет твердыни Ефремовой и царства Дамасского с остальною Сириею…»), предсказаниям Ванги («Еще Сирия не пала…») и иным пророчествам, которые пронзительно звонко созвучны нашему времени. Как бы ни была притягательна пугающая художественность таких параллелей, аналитику все же приходится иметь дело с фактами. И хотя в период горячей фазы любых геополитических процессов разумнее отслеживать «общую температуру» накала, чем делать выводы, одним из немногих фактов, едва ли вызывающих у кого-то сомнения, является причастность Турции и ее статус бенефициара от происходящего.
Многие зарубежные и отечественные исследователи сходятся на том, что, хотя Анкара напрямую не вмешивалась в наступление вооруженной оппозиции, она, судя по всему, дала операции зеленый свет. Турецко-сирийская граница издавна является основным путем снабжения умеренной оппозиции, а демпинговая контрабанда нефти через турецкую территорию – важный источник финансирования ИГ (ИГИЛ, "Исламское государство", террористическая группировка, запрещена в России). Последние несколько лет на южном фланге Турции существуют «братские квазиобласти», за устойчивость существования и развития которых негласно, но явно отвечает Анкара, а поддержанием безопасности на этих территориях в тесной координации с турецкой разведкой занимается Сирийская национальная армия (СНА; де-факто – «детище» Турции)[1], которая также приняла участие в «крестовом походе» на Алеппо, Хомс, Хаму и Дамаск. Учитывая, что Идлиб, откуда началось наступление, по сути, герметично изолирован, представляется логичным, что Турция, ввиду ее географического положения, осуществляла соответствующую логистическую поддержку. Кроме того, некоторые обозреватели утверждают[2], что существенная часть турецкой помощи, которая шла в Идлиб для беженцев, оседала в конечном итоге в руках «Хайят Тахрир аш-Шам» (ХТШ; запрещена в России). При этом Анкара продолжала передачу вооружений и финансирование группировок «Национального фронта освобождения» (НФО), которые лишь номинально числились в СНА, а в действительности являлись частью сил альянса «Фатх аль-Мубин», полностью подконтрольного ХТШ. Можно предположить, что именно с помощью этих группировок НФО ХТШ обзавелась дополнительными источниками финансирования и партиями современных вооружений. Едва ли Анкара могла об этом не знать.
Еще 12 лет назад в отчете турецкого Центра международных стратегических исследований находим: «Турция придает повышенное внимание связям с оппозиционными группами, рассчитывая на их приход к власти в период, который наступит после свержения Асада…». Показательны и слова турецкого министра иностранных дел Х. Фидана, произнесенные им в 2014 г. на посту главы Национальной разведывательной организации: «если потребуется, мы отправим в Сирию своих людей»[3]. Наконец, символично заявление Р.Т. Эрдогана всего месяц назад: «В предстоящий период у нас будут хорошие новости для нашей нации, которые обеспечат как безопасность всех наших южных границ, так и безопасность жизни и имущества наших людей».
Говоря о преследуемых Анкарой целях на сирийском поле, следует выделить три наиболее значимые. Во-первых, как отмечает подавляющее большинство аналитиков, к их числу следует отнести подавление сил, аффилированных с Рабочей партией Курдистана (РПК), признаваемой официальной Анкарой террористической, и блокирование их продвижения внутри Сирии. Среди таких сил Партия демократического союза (ПДС) и Отряды народной самообороны (ОНС). Неслучайно сразу после падения Дамаска СНА начала в рамках операции «Заря свободы» наступление на курдов в районе города Манбидж.
Во-вторых, смена власти в Сирии позволила бы смягчить проблему с сирийскими беженцами, проживающими на территории Турции (порядка 3,5 млн. человек), которая вызывает все большее раздражение в турецком обществе. Недаром 29 ноября с.г. на фоне продолжающегося наступления сирийской оппозиции Р.Т. Эрдоган заявил, что теперь «добровольное возвращение сирийских беженцев на родину должно ускориться». По мере дальнейшего продвижения и военно-политических успехов оппозиционных группировок в сходном ключе высказались и турецкие министры внутренних и иностранных дел. Вице-президент Дж. Йылмаз и вовсе объявил, что «почетное, безопасное и добровольное возвращение наших сирийских братьев» будет обеспечено «путем создания безопасной и экономически благоприятной среды в Сирии» (читай – прямая отсылка к роли Турции в послевоенном восстановлении страны).
Наконец, значимы и экономические мотивы. Некоторые эксперты уместно напоминают о некогда существовавшем на бумаге проекте газопровода, который должен был брать начало от крупнейшего в мире нефтегазового месторождения Северное/Южный Парс в территориальных водах Катара и Ирана и проходить, в частности, через Саудовскую Аравию, Иорданию и Сирию в Турцию с перспективой последующих поставок в Европу. При этом данный проект, поддерживаемый Западом, потенциально угрожал российской монополии на газовые поставки в ЕС. При этом нужно напомнить, что еще в 2012 г. Б. Асад принял решение подписать с Тегераном меморандум, в котором были зафиксированы намерения организовать сирийский транзит иранского газа в Европу через Ирак и Ливан, минуя Турцию. В этом документе также оговаривалась возможность строительства завода по сжижению газа на берегу Средиземного моря. В итоге ряд, в том числе, зарубежных обозревателей (например, племянник американского президента Роберт Кеннеди-младший) отметили, что «необъявленная война» Вашингтона против Б. Асада началась после того, как сирийская сторона отвергла идею строительства газопровода через Турцию. В этой связи в преддверии решения вопроса о продолжении поставок газа из РФ через Украину в Европу и на фоне возрастающей агрессивной политики коллективного Запада по обесцениванию российского присутствия на мировом газовом рынке, уместно допустить, что теперь, когда Б. Асад низвержен, проект катарско-ирано-турецкого газопровода может быть реализован.
Неотступно также встает вопрос, почему же все произошло именно сейчас? Некоторые аналитики утверждают, что военное наступление планировалось значительно раньше, на середину октября, однако тогда Турция его остановила и дала добро только после того, как ее усилия по нормализации отношений с режимом Б. Асада были отвергнуты. Впрочем, как представляется, в этой версии есть доля лукавства, поскольку выдвигаемые Турцией требования для нормализации отношений заведомо контрастировали со встречными предложениями сирийского лидера, так что жест «протянутой Анкарой руки» выглядел хотя и красиво, но скорее театрально. Более аргументированной кажется версия об «американском следе» и ожиданиях вокруг избрания Д. Трампа. Как полагают отдельные обозреватели, после победы на президентских выборах в ноябре с.г. новый хозяин Белого дома, очевидно, выдвинул предложение о «политическом обмене» сирийского досье на украинское, вследствие которого снижается вовлеченность Вашингтона в дела Киева, но активизируется американское присутствие на Ближнем Востоке. При этом путь к упрочению позиций США «расчищается» турецкими руками при соблюдении интересов сторон. Такая версия косвенно подтверждается тем, что вскоре после взятия Дамаска Д. Трамп в соцсети Truth Social заявил, что власти Украины хотели бы заключить мирное соглашение с Россией, и призвал к прекращению огня, а в интервью телеканалу NBC News подчеркнул, что Киеву после смены власти в Вашингтоне не стоит рассчитывать на те же объемы военной помощи, которые были при администрации Д. Байдена.
Примечательно, что в самой Турции оценки происходящего достаточно разнятся. Если проправительственные силы ожидаемо выражают полную поддержку действиям своего президента, порой даже в чрезмерно эмоциональных вариациях (дочь турецкого лидера, супруга министра финансов Э. Эрдоган: «Помощь благословенна и победа близка!», «Асад пал, а Эрдоган победил»; Д. Бахчели, лидер Партии националистического движения: «Алеппо-турецкий и мусульманский город. Это говорим не только мы, это говорит истина…»), то парламентская оппозиция (в частности, Народно-республиканская партия, Хорошая партия) призывает вспомнить о заветах Ататюрка и сфокусироваться на решении внутренних проблем, отказавшись от политики интернационализма («Турция должна держаться подальше от авантюр с неопределенным исходом», «Турецкий народ больше не будет умирать ни за кого кроме своей родины и нации»).
Продолжается сирийский оппозиционный марш. Развеваются турецкие, и не только, флаги в разных уголках некогда сирийских земель, которые уже затрагивает короста междоусобиц, приобретающих международное измерение. Но вот уже Израиль впервые за полвека вторгся на территорию Сирии, авиация США нанесла более 70 ударов по ее территории, а группировки оппозиции пристально присматриваются друг к другу, пытаясь понять кто из них будет главный в Дамаске.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
[3] Иванова И.И. Эволюция ближневосточной политики Турецкой Республики (1923-2016). М., 2017. 424 с.
Подписывайтесь на наш Telegram – канал: https://t.me/interaffairs