Пресс-конференция Главы Бурятии состоялась в субботу, 7 декабря.
- Закон об охране Байкала на какой сейчас стадии? Какие проблемы, какие подвижки?
- На этой неделе было совещание в Госдуме у вице-спикера Гордеева Алексея Васильевича. Как раз рассматривали законопроект. Я напомню, что закон не про рубки, а закон про жизнь. И еще раз подчеркну несколько вещей: мы не собираемся лезть в лес, никаких идей не было, устремлений не было. Все эти лозунги про злоупотребления, которые мы слышим, они просто вызывают удивление. Что мы хотим решить, касаемо леса?
Первое - сделать противопожарные разрывы. Есть прямое поручение Президента, Правительства, причем 2017 года: внести изменения в законодательство, обеспечивающие создание противопожарных минерализованных полос и запрет их застройки. Чтобы не сделали полосу, а потом кто-то на нее домик поставил, а потом надо будет еще полосу делать. Нет, вот полосу сделали и все. То есть прямое поручение – не выполнено, его надо делать. Не просто поручение – людям надо создать условия. Мы же понимаем, что в пожароопасный период поселки наши в неспокойной ситуации.
Второе – ремонт дорог. У нас сейчас на трассе «Иркутск-Улан-Удэ» вдоль Байкала которая идет, пять аварийных мостов. В любой момент каждый из этих мостов может «лечь». Движение остановится. Вот у нас в Мухоршибирском районе в этом году наводнение повредило мосты, но мы быстро их восстановили. Но три дня движение было по объездной, а там объездной не сделаешь. Там если встанет в движение - все оно встанет. И как страна-то будет работать? По этой дороге же много чего везется, в том числе и грузы воинского назначения. Поэтому это надо делать.
Селезащита меньше нас касается, больше касается Байкальска. Но надо ее делать. Если сойдет сель – там же тоже два момента. Первый – он столкнет все накопленные остатки БЦБК в Байкал. Кому от этого хорошо? Второе – этот сель перекроет и Транссиб, и автомобильную дорогу. То есть железнодорожно-автомобильное сообщение прервется. Вся наука говорит, что сель вот-вот должен быть, потому что периодичность подошла. Здесь вопрос не про экологию, здесь вопрос про экологическую катастрофу, которая может быть.
Я хочу подчеркнуть, что мы сейчас пытаемся поправить не те нормы, которые вводились в закон о Байкале, и не нормы, которые законодательство, общество, все наше осознанно включало в закон. Закон об охране озера Байкал этих ограничений не предусматривал. В 1999 году, когда закон принимали о Байкале, там было написано, закон о Байкале принимался в соответствии с действующим тогда лесным законодательством: Лесным кодексом и другим нормам. Так вот, в законе о Байкале написано, что запрещены рубки главного пользования, а прочие рубки разрешались. В Лесном кодексе написано, что рубки главного пользования - это коммерческая заготовка древесины. Коммерческая заготовка и сейчас запрещена. По закону нельзя коммерческую заготовку древесины делать. Мы это двумя руками поддерживаем. А прочие рубки, как расшифровывалось в Лесном кодексе – для строительства гидротехнических сооружений, дорог, линии электропередач, санитарные и прочие. Там вообще такой широкий спектр был. Разрешались впрямую законом о Байкале. Потом Лесной кодекс поменяли, а закон о Байкале - нет, и пошло несоответствие. То есть они закон поменяли без привязки к закону о Байкале.
Точно так же с оборотом земли. У нас, вы знаете, у нас в поселках, которые на Байкале: Горячинск, Гремячинск и всех остальных - земля, которая является муниципальной, ограничена в обороте. Те же наши пенсионеры, которые там живут десятилетиями, если они не успели эту землю в собственность оформить, они не могут ее оформить, они детям ее передать не могут. Они живут как на арендованной. И мы там ни бойцам СВО не можем дать землю. В поселке. Не говорю, что в лесу где-то, не за границей, мы не расширяем границы поселка. Внутри поселка не можем. Ни многодетным дать не можем, никому ничего не можем дать. А почему? Потому что в Земельный кодекс внесли в свое время изменения и написали, что ограничены в обороте объекты культурного наследия, храмы, заповедники и объекты, включенные в список Всемирного наследия. Но когда вносили изменения в Земельный кодекс, никто не посмотрел, что у нас в ЦЭЗе 160 населенных пунктов целиком в ЮНЕСКО входят полностью. Даже если почитать Земельный кодекс, видно, что эта норма привязана к памятникам, храмам, отдельным объектам, а не к населенным пунктам. Опять же, это не было осознанным решением. Это юридико-техническая несостыковка двух законодательств. Байкальского и Земельного кодекса.
Мы хотим решить только эти точечные вопросы. У нас нет задачи залезть в лес, что-то вырубить. Даже под ремонт дорог или под линию электропередач, если мы берем какую-то делаем вырубку, законом предусмотрено, пятикратное восстановление. Срубил дерево - посади пять раз больше.
Сейчас это качают, уже утомили, если честно. Знаете, одна активистка из Иркутска кричала, кричала. Ее в клевете обвинили – она суды проиграла. Признали, что она занималась клеветой. Сейчас появилась другая активистка, которая выдает себя за коренное население, живет в Питере, зарабатывает на преподавание английского языка, во время СВО хотела сбежать – не получилось, денег не хватило. Вот такие люди выступают сейчас «защитниками». То есть это такая компания, которой я не понимаю, зачем ее раздувают, ради каких интересов. Говорят: «Вы хотите весь лес срубить». Во-первых, мы не хотим, во-вторых, в этих нормах, в законах этого нет. Не разрешается лес рубить, коммерческая заготовка запрещена и точка. «Вы хотите всю землю отдать китайцам» - вот такие «ципсошные» заявления, которые никак не связаны с действительностью, ни с текстом закона, ни с чем, а для раскачки эмоций у нормальных людей. Если б я не знал, что написано в законе и ситуацию, а слушал бы только тех заявителей, да я бы тоже ходил возмущался: «Какие негодяи тут хотят Байкал чайной ложкой вычерпать, все деревья посрубить». А когда разбираешься в деталях и понимаешь, что написано в проекте закона, на что мы, какие решения, это все нацелено, мне кажется, любой умный человек с этим разберется.
- Как вы думаете в 2025 году будет законопроект принят?
- Ну, все-таки у нас в Госдуме умные люди в абсолютном большинстве. И слава Богу, доведем эту работу и закон. Я просто сейчас не скажу, когда по времени точно. Потому что там абсолютно здравые все вещи: безопасность людей, безопасность экологическая, безопасность в части того, чтобы дорога работала, социальная справедливость, чтобы люди землю в поселке у себя могли оформить.
Еще есть вопрос кладбищ. То есть надо предоставлять землю под кладбища. Как связана эта экология с кладбищем? Да никак не связана. Еще есть проблема наложения лесных кварталов. К примеру, в поселке Сухая. 200 лет поселку. Он полностью находится де-юро в лесном фонде. То есть, де-факто, ему 200 лет, уже границы на кадастр поставлены, все оформлено. Но лесные кварталы лежат сверху. Потому что лесные кварталы оформляли на 1980-х годах. Спутников не было, Глонассов не было. Сидел сотрудник, на карте карандашом нарисовал, оформил. А теперь у нас лесные кварталы, люди там тоже ограничены в правах. Как это связано с экологией? 200 лет поселку. То, что поменяется юридический статус земель поселка, где люди живут, никак с экологией не связано. Связано с социальной справедливостью.
Мы очистные не можем построить. Жизненная необходимость есть. Есть поручение Президента. Чтобы очистные построить, надо выделить землю. Но землю выделить нельзя, потому что чтобы очистные построить, нам нужно три дерева срубить. Байкалу хорошо, чтобы в него неочищенные или плохо очищенные стоки текут? Кто действительно за Байкал, кто действительно за его защиту, за экологию, кто за людей - те понимают.
- Очень высока стоимость покупки и аренды жилья. Я понимаю, что Правительство не имеет права регулировать эти цены, но есть такие возможности, которые могут повлиять на снижение цены, доступные дома для врачей и учителей. Будет ли какая-нибудь программа, кроме того, что уже сейчас делается?
- У нас недвижимость одна из самых дешевых на Дальнем Востоке. Я не говорю, что это дешево, но это дешевле, чем у соседей. У нас по ДФО стоимость квадратного метра – одна из самых дешевых.
В части повышения доступности: мы на арендное жилье сейчас подписали соглашение для специалистов авиазавода, локомотивного завода и Приборостроительного объединения. У нас 468 квартир будут строиться именно арендного жилья. Программа предусматривает, что в течение пяти лет треть стоимости аренды оплачивает федеральный бюджет, треть стоимости - предприятие, треть стоимости - сам человек. По сути, человек получает двухкомнатную мебелированную квартиру где-то за 11−12 тысяч рублей в месяц. Мне кажется, это хорошая цена.
Продолжаем строить по разным программам для специалистов, которые живут на селе. В этом году впервые строим большие дома, восемь многоквартирных домов, плюс там отдельностящие продолжаем строить. У нас сохраняется Дальневосточная ипотека и так далее.
У нас есть программа «100 домов для врачей». Мы за свой бюджет полностью компенсируем ипотечный платеж, но с условием, что человек все-таки работает на селе, привязывается. Не многие хотят, у нас пока, если я не ошибаюсь, 47 таких договоров заключено. Но в целом, по арендному жилью работаем, 448 квартир строим.
- Неоднократно сдвигались сроки ввода Третьего моста через Уду. Когда его достроят?
- Если с очистными мы, в первую очередь, уперлись в качество работ, то тут в первую очередь связано с графиком финансирования. У нас растягивается график финансирования. Я напомню, изначально поручение Президента было: рассмотреть строительство моста на условиях государственно-частного партнерства. То есть должен был строить частный инвестор. Первоначальная модель была, что мост будет платный. Стоимость проезда в одну сторону - 26 рублей. Туда-сюда съездил: 52 рубля, в ценах тех лет. Но мы переиграли, договорились с Правительством, с министерством транспорта, что все-таки сделаем мост без привлечения частных инвестиций, полностью за счет бюджета и он будет бесплатным. Так вот и пошли. В итоге мы привязаны к графику финансирования бюджета, оно немножко растягивается. Но все равно достроим.
Есть вопросы к подрядчику самому. Он пока в авансе. Подрядчик не может сказать, что у него сейчас на текущий момент денег нет. На текущий есть, там дальше по графику – сдвинуто. На текущий момент финансирование обеспечено. Но, повторюсь, за счет того, что мы перешли полностью в бюджетное финансирование, мы по срокам немножко зависим от графика выделения федеральных средств.
Я напомню, что у нас там не только мост. Это и мост, и выход на Трубачеева, и строительство развязки на Трубачеева, и перенос теплотрассы, и строительство очистных, и выход на Лазо, и путепровод под Таранссибом, и две развязки: перед путепроводом, за путепроводом. То есть сложный транспортный объект большой. Поэтому реализация сложно идет.
Сейчас у подрядчика есть проблемы в целом. Он работает по всей стране на многих объектах. Очень надеемся, что он устоит. Поскольку сейчас все подрядчики, которые на больших объектах работают, зависят от кредитования, процентная ставка и условия кредитования тоже на них сказываются. Смотрим сейчас, что происходит. Главное, чтобы все было в тех графиках, которые есть.
- Почему Вы перестали ходить на спектакли, концерты и прочие знаковые события культурной жизни? У нас в культуре все хорошо? У Вас нет вопросов? И второй вопрос: был принят федеральный закон о креативной индустрии. Когда будет в Бурятии принят этот закон? И как Вы сами видите: все-таки каждый регион должен выбрать направление, где будем деньги зарабатывать?
- Почему не хожу: сейчас год особенный, то есть завершение нацпроектов действующих, формирование новых нацпроектов. И во все новые нацпроекты надо по максимуму вписаться, чтобы все наши пожелания по максимуму были учтены. Поэтому вы, наверное, видите, что я дома практически не бываю. Я уже говорил, что у меня времени нет, но стало еще меньше.
У нас премьеры хорошие в театрах запускают: и в театре оперы и балета, и в Бурдраме, и в Русдраме. У нас кинофестиваль прошел, были хорошие фильмы. «Слезы дракона» хороший фильм снят у нас в Бурятии. Тоже не смог сходить посмотреть. Куда сходить - есть. Зачем сходить - есть. К сожалению, возможности нет.
Что касается креативной индустрии: мы не только думаем, мы делаем. У нас открыта школа креативных индустрий. Признана лучшей в России. Сейчас мы масштабируем этот проект. Минкульт России оценивает очень высоко и показывает как положительный пример.
У нас выделено финансирование на создание Центра креативных индустрий - миллиард рублей. Сейчас у нас заключен контракт. Подрядчик работает. В районе Приборостроительного объединения старое здание модернизируется. Будет целый кластер большой в разных направлениях художественных. И шить там будут. Киностудия, студия звукозаписи формируется. Там же размещается «Школа-21». Это проект со Сбербанком - школа для подготовки программистов высокого уровня. Программисты, дошедшие до третьего уровня «Школы-21» разбираются, например, в Yandex и прочие компании. Сбербанк за свой счет нам покупает все оборудование: компьютеры, серверы. Центр креативных индустрий становится у нас центром в прямом смысле слова, где будут и творческие мастерские, и непосредственно создаваться продукция.
- А мультиколония будет строиться?
- Проект пока сдвинулся из-за финансирования. У нас сейчас рядом две колонии стоят. Вместо двух появилась бы одна. Сейчас пока нет этого проекта. Проект ушел из-за того, что не предусмотрено финансирование. Но в целом сейчас по понятным причинам колонии все опустели. Актуальность строительства упала. Для нас актуальность была в том, что наши СИЗО и колонии в центре города требуют ремонта. И если уж их ремонтировать, то лучше было сделать новые и сделать проект развития. Но поскольку сейчас в целом по линии Минюста России на эти направления финансирование сокращено, поэтому проект пока у нас сдвинулся. На какие сроки я не могу сказать, к сожалению. Честно скажу, жалко, что проект сейчас пока сдвинулся.
-В предыдущем году удалось ли добиться прогресса по фенольному озеру?
- По фенольному озеру сделали дополнительное обследование. Там идет, к сожалению, деградация процесса, ухудшение ситуации. Проектные решения сейчас дополнительно ищутся. Поскольку требование по ликвидации никуда не делось, и РЖД продолжает этим заниматься, мы его ликвидируем.
Это наглядный пример негативного влияния безответственного вмешательства в процесс. Я напомню, что был проект, который предусматривал переработку фенольного озера на месте. Были выделены деньги. И, в принципе, три года как жили бы без этого фенольного озера? Но тогда появились необоснованные, лживые заявления о том, что предусматривалось сжигание этого озера на месте. Технология предусматривала не сжигание. Технология предусматривала, грубо говоря, в закрытую бочку помещать эти отходы, внутри повышать температуру, эти отходы разлагались на составляющие нефтепродуктов разные, которые потом шли во вторичный оборот. Что-то ушло бы на печное топливо, что-то еще куда-то. Технология, опробованная в мире, опробованная в России. Но требования дополнительных, еще дополнительных, еще дополнительных экспертиз просто сдвинули все. Потом деньги ушли. В итоге мы сидим у разбитого корыта и ничего не делаем. Поэтому здесь ответственность людей, которые пытаются проявить себя, дезинформируя общественность. Все-таки, мне кажется, надо уже законом предусматривать отдельно ответственность для тех, кто раскачал недостоверную информацию, и это повлияло на конкретную организацию каких-то проектов. Мне кажется, этих людей тоже надо к ответственности привлекать.
-Как Тункинском районе, в селах, люди в этом году приватизировались?
- Мы же внесли изменения в закон об особо охраняемых природных территориях. Напомню, что мы точно так же, как сейчас с Байкалом, упражнялись с Тункинским нацпарком. Нам тоже кто только что не говорил. Что вы хотите достояние природы кончить и так далее. Мы тоже слушались. Тогда я дошел до генерального прокурора. Спасибо генеральному прокурору, выехала целая комиссия. Поехали в Тункинский район, посмотрели, что на месте. И после этого родилось письмо за подписью Игоря Викторовича Краснова на имя Михаила Владимировича Мишустина о том, что срочно надо вносить изменения в законодательство об ООПТ для сохранения и обеспечения конституционных прав жителей ООПТ. В течение двух месяцев в закон об ООПТ были внесены изменения. И эти изменения сейчас предусматривают, что у людей в Тункинском районе есть право оформлять землю. Там путь длинный. Сначала выделить зоны: рекреационные, где ничего нельзя делать и лесо-бытовые зоны, как раз куда у нас попадают поселки. Потом утвердить генпланы поселений. В рамках генпланов поселения утвердить границы. Поставить их на кадастр. Потом в рамках границ этих поселений, поставленных на кадастр, соответственно, земли уже передаются муниципалитету из федеральной собственности. И муниципалитет дальше имеет право уже предоставлять ее людям. То есть весь законный путь, как люди могут оформлять в собственность землю, в законе появился, он сложен, но он реализуется. То есть, по сути, эта работа уже на финише. Поэтому законодательные основы для того, чтобы люди имели право на землю есть. Просто путь такой непростой, он многоходовый, но он реализуемый, и мы этим путем идем. Поэтому там не надо больше никаких изменений. Просто доделать все, что законом предусмотрено. Так что мы с ООПТ отработали. Закон о Байкале тоже отработаем.
У нас, на самом деле, эта работа никогда не останавливалась. Уже много нормативов поменяли тех, которые были необоснованными, реально сдерживающими. По очистным был приказ №63 Минприроды. В нем были требования к очистным, к нашим, Улан-Удэнским, Северобайкальским, ко всем. Они были физически недостижимы. Не было в мире оборудования, которое бы могло очистить воду до такого состояния, которое там требовалось. Там вода требовалась чище, чем на МКС, чище, чем питьевая для младенцев, Н2О чистое, чище, чем в наших ключах, которые 25 миллионов лет текут в Байкал. Требования были безумные. С 2009 года до 2018 года никто не мог приступить к проектированию нормальных очистных, потому что требования были нереалистичные. Мы же поменяли этот приказ. Да, у нас сейчас все равно самые жесткие требования. Там в десятки раз жестче, чем на других территориях. Но они хотя бы физически достижимы. И вот мы сейчас проектируем и делаем самые сложные, самые жесткие очистные в России, потому что они на Байкальской территории. Приказ поменяли, работа началась.
Напомню, что у нас было требование, что все объекты капстроительства на Байкальской природной территории - это вся Бурятия, еще чуть-чуть Забайкальский край - проходили экологическую экспертизу. Если мы делали школьный туалет за 200 тысяч рублей, то мы за 300 тысяч рублей должны были проходить экологическую экспертизу. Проводить ее полгода, писать оценку, как школьный туалет влияет на перелет краснокнижных птиц, какие краснокнижные растения пострадают от того, что мы сделаем школьный туалет, какие компенсационные мероприятия будем делать и так далее. То есть у нас на любой объект, например, цветочный ларек чтобы построить на остановке, у нас требовалась экологическая экспертиза. Тоже дошли до Президента, получили отдельное поручение Президента, внесли изменения в закон для соцобъектов. Любые промышленные объекты делают экологическую экспертизу. Никаких вопросов, делали и будем делать, это нормально. Но хотя бы убирали вот это безумие.
По водоохранной зоне, 643 постановление Правительства по запрещенным видам деятельности на Байкале тоже были. Существенную корректировку сделали, потому что там хлеб нельзя было печь. Когда начинаешь вчитываться между строк, понимаешь, что на Байкале хлеб нельзя было печь. Были крайне сомнительные нормы, которые не имели отношения к водоохранным мероприятиям. Мы уже очень много нормативных документов поправили. И продолжим эту работу. Наша задача - обеспечить защиту Байкала. Без дискуссий вообще, это не обсуждается, бесспорно это надо жделать. И создать нормальные условия жизнедеятельности. Сложная задача, но мы ее будем делать.
- Ранее озвучивались планы о разрешении промышленного лова байкальского омуля. Какой прогресс есть по промразведке?
- Вы знаете, что мы в прошлом году уже разрешили любительский лов омуля, потому что восстановление поголовья омуля идет. И на следующий год смотрим на то, чтоб добавить зоны, где тоже разрешить лов. То есть восстановление омуля идет.
Есть разные оценки. Есть по количеству и по биомассе. Это два разных показателя. Биомасса медленно, но восстанавливается. Поскольку омуль молодой, вес не набрал, поголовье растет, но биомассы еще недостаточно. Но в целом восстановление поголовья идет. В Северобайкальске омуль стал к берегу подходить. Такого не было много лет. Наглядное проявление того, что восстановление популяции идет.
Мониторинг идет постоянно. При нересте идет: сколько заходит на нерест, сколько спускается. Росрыболовство это делает ежегодно. И на основании этих данных разрешили любительский лов.
Я разговаривал с Шестаковым Ильей Васильевичем по вопросу возможности в следующем году начать пробный промышленный лов. Договорились, что мы посмотрим, до марта месяца решения примем. Предпосылки к этому есть, но окончательного решения нет. Разговор у меня такой состоялся, но я сейчас не готов анонсировать какие-то решения. Пока ситуация изучается.
- Все мы знаем, какая ситуация сейчас в минсельхозе разворачивается, и в целом по другим позициям вопрос.
- Кадровая политика – в принципе один из самых сложных вопросов. Здесь роль играет совокупность факторов. В первую очередь, профессиональные компетенции. Второе - это работоспособность. Ну и чисто человеческие качества. Готовность к работе ненормированно и постоянно - одна из ключевых. У нас желающих, грубо говоря, достаточно.
По минсельхозу крайне некрасивая ситуация. Позорная ситуация – по-другому не скажешь. И с ними идет работа компетентных органов. Дойдет все до финала. У меня есть информация об этом. Сейчас не все могу публично озвучивать. В целом системная замена кадров идет в минсельхозе – вы сами видите. Надеюсь, что порядок будет. Там не все так страшно, если брать абсолютные показатели. Но с точки зрения человеческой, конечно, все безобразно.
Что касается Минстроя. Дело касалось Коркина Евгения Александровича по субсидиям за уголь по нашему району. Тоже там не было корыстных умыслов и всего остального. Это уже подтвердили следствие и суд. Судебные тяжбы закончились, и поэтому кадровое решение по министерству будет. Я сейчас не предвосхищаю, но в целом по министерству такая работа велась.
Опять же сильно отличается ситуация с Минстроем и с Минсельхозом. У Минсельхоза были корыстные и некрасивые, а у Минстроя это были производственные и текущие дела. Поэтому по Минстрою до конца января решения будут уже все приняты.
Ну а в целом, кадры – это главное. Самая сложная, самая острая задача. Люди те, кто работает, выгорают, к сожалению. Нагрузка большая, ответственность высокая, рабочий график ненормированный.
Поэтому формирование профессиональной команды – это большой вызов. Мы работаем в рамках программы «Муравьев-Амурский», программы «Лидеры России». Свою команду постоянно возим учиться. Они у нас все возможные курсы повышения квалификации и переквалификации проходят. Поэтому по кадрам вопрос сложнее, чем по деньгам. В целом, команда работает. И я могу сказать, что по эффективности наша команда смотрится неплохо, поскольку постоянно переманивают. Ко мне заходят, говорят: меня пригласили в тот регион. Кого-то приглашали на Ямал, кого-то в Ростов, кого-то в другие регионы. Но пока коллеги работают дома. Это отрадно.
–У нас сейчас зампред и министр – Евгения Юрьевна Лудупова. Сохранится ли эта тенденция или в дальнейшем планируете разделить полномочия?
– Нет, пока не планирую делить. Смотрели этот вариант. Система здравоохранения – одно из ключевых направлений. Сохранение прямого управления с уровня зампреда и министра целесообразно. Были мысли разделить. Даже кандидаты уже были, но сохранили как есть. Пока в ближайшее время к этому возвращаться не будем.