Неделю назад сирийские повстанцыначали наступление на подконтрольные Дамаску территории и быстро захватили их большую часть, в том числе крупнейший город страны Алеппо. Сирия снова под ударом. Следует ли ожидать возврата в 2015 год, «Фонтанка» спросила об этом востоковеда Анатолия Несмияна, известного в блогосфере как Эль Мюрид.
— Среди причин успеха боевиков называют слабость Башара Асада, его неспособность наладить мир внутри страны и отношения с соседями за период относительного мира. Так ли это?
— Ну, во-первых, Асад не субъектен и никогда таковым не был. Поэтому говорить о том, что он что-то мог сделать или не мог, бессмысленно. На территории Сирии есть три силы — Турция, Иран и Россия. Асад же контролирует территорию своего дворца и в лучшем случае какие-то небольшие локации. А раз он не субъектен, то не может ни с кем договариваться.
— В зарубежных СМИ пишут, что Запад хоть и не торопится разговаривать, но готов был бы снять часть санкций, если бы Асад перестал «дружить» с Ираном.
— Много звучало предложений. Например, о создании коалиционного правительства.
Федерализировать, грубо говоря, Сирию и зафиксировать это положение. При этом какие-то территории будут под управлением одной оппозиции, какие-то — другой, какие-то под управлением Асада. То есть это попытка формализовать существующую конструкцию. Но это бессмысленно обсуждать, потому что у всех сил — максимальные требования. Все хотят только одного — чтобы противник потерпел поражение.
— Турция, Иран, Россия — в одной части света союзники, в другой противники/соперники. Сегодня дружим, завтра нет.
— Тут, знаете, сюжет, как у Оруэлла в «1984». Сегодня мы дружим против одного, завтра мы передружимся и дружим против предыдущего друга. В Сирии у каждого свои интересы, поэтому все могут сотрудничать, союзничать и в то же самое время враждовать между собой. Поэтому говорить, что Иран и Россия там союзники, а Турция противник, некорректно.
Там каждый за себя. Особенно, если учесть, из-за чего Россия вообще пошла в Сирию. За четыре года до того, как были введены наши войска, Владимир Путин четко сказал, что сирийский конфликт — внутреннее дело Сирии. У нас там нет ни инвестиций, ни военных баз, поэтому мы в этом конфликте сторонние наблюдатели. А через четыре года мы ввели войска.
Причина в том, что Турция отказалась от газпромовского проекта «Турецкого потока» в четыре трубы. Турки говорили, что готовы принять только две. Введение в Сирию наших войск потребовалось, чтобы вынудить Турцию согласиться с нашим проектом, но, как известно, не получилось. И в 2018 году уже окончательно было решено, что турецкий поток будет состоять только из двух труб.
Что касается Сирии, то кто в текущем формате победит, с тем и будут договариваться. Если явного победителя нет, значит, продолжат воевать дальше. Это может длиться даже не годами, а десятилетиями. То, что сейчас произошло, скорее всего, будет иметь продолжение. Нет смысла фиксировать ситуацию, которая не может быть зафиксирована.
— Но мы по-прежнему в Сирии, и у нас там теперь военная база.
— Все развивается. Хмеймим стал логистическим узлом российских, скажем так, операций в Африке. Потерять его — автоматически означает потерять все проекты в Африке. Интересов российского государства нет, но есть интересы российских корпораций. А государство оказывает этим корпорациям, так сказать, посильную помощь. Через Хмеймим это и работает. И если вдруг по каким-то причинам мы будем вынуждены из Сирии уходить, то и вся африканская история, безусловно, рухнет. Поэтому для России очень волнительно то, что происходит: если сменится власть Асада, другая власть может пересмотреть отношение к российским военным базам.
— Когда все это началось, Асад якобы приехал в Москву. Президент в это время был Казахстане.
— Асад рванул в Москву реактивно, чтобы ему в срочном порядке помогли. Стало понятно, что Алеппо вот-вот рухнет, а у него нет возможностей для удержания территории. Тут некстати и Иран «завис», потому что его группировки, в первую очередь Хезболла — основной боевой ресурс Ирана в Сирии, — были фактически разгромлены Израилем буквально несколько недель назад. А у России — СВО: лишних людей нет, лишних танков и самолетов нет.
На сегодня в Сирии установилось шаткое равновесие, которое связано не столько с возможностями Асада, сколько с тем, что у оппозиции просто нет сил дальше развивать наступление.
— У оппозиции есть Турция, она подсобит же, наверное?
— Турки тоже там не участвуют напрямую, они ведут свою так называемую прокси-войну. А у боевиков все силы задействованы: территорию-то захватили огромную. По мне, это очень сильно напоминает 2014 год, когда «Исламское государство»* захватило Мосул. Это сделали буквально две тысячи боевиков. А затем местные племена к ним присоединились, и они большой толпой пошли на Багдад — сделать из нее хоть какую-то вооруженную организованную группировку сил не хватало. Она накатилась на Багдад и откатилась — толпа же.
Такая же история сейчас происходит и в Сирии: не очень многочисленные группы боевиков, может быть, до 10-12 тысяч человек, «обросли» местным населением, не симпатизирующим Асаду. Получилась толпа, ее невозможно сразу организовать. Боевые действия не то чтобы закончились, но динамику потеряли.
— Стоит ли ожидать возобновления активности? И когда?
— Если боевики смогут организоваться, причем в достаточно короткие сроки, и если турки помогут, то, наверное, вторая серия будет. Есть еще территория, которую они могут захватить — два крупных провинциальных города Хама и Хомс. Если захватят их, фактически отрежут Дамаск от северных анклавов — Хмеймима и Латакии. Плюс территория вдоль реки Евфрат, которая контролируется, с одной стороны, курдами, с другой, подразделениями Хезболлы. Там есть еще шиитское ополчение — пакистанский «Зайнебиюн» и афганский «Фатимиюн». То есть еще возможна достаточно ожесточенная борьба.
Сирийская пустыня, которая занимает, по сути, половину территории Сирии, никому особенно не интересна — там нет ничего, кроме Пальмиры — перекрестка четырех дорог. Вот за нее еще могут повоевать. В пустыне орудует ИГИЛ** — около двух тысяч человек, по последним данным. Обученная партизанским действиям группа людей в этой пустыне живет и воюет, получается, почти 10 лет.
— В ООН представитель Сирийской Республикипри ООНКусей Ад-Дахак обвинил Израиль и Турцию в развязывании боев на севере страны. Странное сочетание. — Прямой координации между этими странами, конечно же, нет. Но Израилю надо разгромить проиранские группировки — у него своя, хоть и странная, война с Ираном. Он сильно заинтересован в том, чтобы прервать снабжение Хезболлы из Ирана по территории Сирии. Значит, разгром Асада для Израиля дает неплохой шанс на то, что Хезболла сильно ослабеет.
У турок — интересы, связанные с газовыми проектами. Вероятно, на этой волне попытаются торговаться с нами за вторую серию «Турецкого потока». Они выставили условия настолько жесткие, что «Газпром» даже в нынешнем сложном положении не хочет на них идти. К тому же, турки рассматривают Иран как своего конкурента в газовой области.
— Если боевики займут сухопутную часть пути из Ирана в Ливан, Иран по-серьезному ввяжется в эту драку?
— Если действующий сухопутный коридор из Хамы в Хомс и в Ливан будет перерезан, то снабжение Хезболлы сильно затруднится. Но все-таки Иран до сих пор воздерживался от прямого участия в этом конфликте. Хотя говорит, что может ввести свои войска, если сирийское правительство попросит.
— Когда говорят, что обострение в Сирии связано со сменой власти в США, это очередная конспирология? Причем одни считают, что к январю нужно подпортить Трампу ситуацию во внешней политике, чтобы отвлечь внимание от внутренних американских проблем. Другие уверены, что в кабинет Трампа номинируются на высокие должности прокурдские политики, поэтому Эрдоган готовится к приходу Трампа, показывая, кто хозяин.
— Я бы не стал так утверждать. Все, что произошло за последнюю неделю в Сирии, было, грубо говоря, спонтанным. Иран ослаблен войной Израиля с Хезболлой, Россия ослаблена СВО. Именно этим воспользовались боевики: напали, когда посчитали, что их противники не способны им противодействовать. Все произошло ситуативно, без серьезного планирования. Можно сказать, что крах Асада стал для боевиков неожиданностью, поэтому они сейчас вынужденно застопорились — не очень понимают, что делать дальше. Ну не ожидали они такого благоприятного исхода событий.
— Изрядно всех напугать получилось. Эрдоган разговаривает с Путиным по телефону, Песков заявляет, что мы Сирию не бросим, СМИ обсуждают встречу «астанинской тройки» — Иран-Турция-Россия — где-нибудь в Катаре.
— Это попытка за разговорами выиграть время. Российская система управления ригидная, не способная на быстрые решения. Требуется время — понять, что произошло, оценить. Никто же не знает, сумеет ли удержаться Асад вообще.
— Стоит ли ожидать в Сирии повторения 2015–2016 годов?
— Да. Слишком много там игроков и все они заинтересованы в том, чтобы стало меньше. Договариваться вдесятером сложнее, чем вчетвером. Они могут прийти к выводу, что Асада нужно сдать — число игроков уменьшится. Если выдавят Иран, еще уменьшится. Все пытаются добить самого слабого. Сейчас таким выглядит Асад, потому что он резко потерял поддержку со стороны Ирана и России. А сам он ничего особенного не представляет, поэтому на него все накинулись. Если удержится, значит, ему повезло, если нет — оставшиеся игроки найдут «нового слабого» и будут пытаться добивать.
— Россия утверждает, что не бросит Сирию.
— Но есть объективная реальность: у нас, действительно, нет военных возможностей, чтобы помочь Асаду. Бомбить мы можем, но самолеты без наземных сил особенного преимущества не дают.
Беседовала Ирина Багликова, «Фонтанка.ру»