В «РИПОЛ классик» вышла книга китаеведа и философа Владимира Малявина «Китайский мир. Корни и крона» — фундаментальное исследование культуры Поднебесной в ее многообразии и цельности. Читайте в материале Алексея Комма о том, почему эта книга — не только для тех, кто изучает Китай.
Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Владимир Малявин. Китайский мир. Корни и крона. М.: РИПОЛ классик, 2024. Содержание
О Китае все больше пишут и говорят по-русски — причины понятны. Но пресловутый «поворот на Восток» едва ли возможен без внимательного всматривания в открывающегося Другого. Люди, сумевшие по-настоящему вглядеться в Китай, по-прежнему редки. Владимир Малявин — один из тех немногих, кто не только знает Поднебесную, но и владеет даром перевода с «поднебесного» на русский.
Первая книга Малявина, жизнеописание даосского мыслителя и поэта Жуань Цзи (не следует путать с Чжуан-цзы), вышла в конце 1970-х. С тех пор им написаны десятки книг, сотни статей, опубликовано множество переводов. Почти все работы Малявина, за редким исключением, посвящены Китаю — и все они словно ведут к новой книге «Китайский мир. Корни и крона». В ней автор суммирует свой исследовательский опыт, выстраивая многоуровневый образ китайской цивилизации — от древности до современности.
Задача на первый взгляд невыполнимая. И не только потому, что одна книга не может вместить всего. Материал, необходимый для такого исследования, должен обладать энциклопедическими масштабами — а значит, есть риск составить именно энциклопедию или «собранье пестрых глав», где части интереснее целого. Но «Китайским мир» Малявина — не справочник, а целостное высказывание, живой текст от «корней» до «кроны».
Книгу объединяет голос автора. Малявин — оригинальный мыслитель и писатель, его китаеведение безусловно авторское, и чтение его текстов похоже на путешествие с опытным проводником. Новая книга не исключение, но в большинстве глав авторский голос сознательно приглушен — не только в пользу информативности. Повествование перетекает от фактов к размышлениям, обеспечивая читателю (и автору) дистанцию от потока исторических событий и культурных явлений. Возникающий зазор дает возможность увидеть Китай в его целостности.
Это не отменяет познавательности. Автор опирается на широкую базу источников, многие из которых им же и переведены на русский. Повествовательный темп бодрый и увлекательный: Малявин пишет как говорит — энергично и плотно. «Китайский мир» — интересное чтение: здесь и феноменология тела, и история тайных обществ, и философия жизни, и даже описание сексуальных практик. Книга состоит из двенадцати обстоятельных глав, каждая может быть прочитана в отрыве от целого — тем более что в каждой, как в капле, отражаются главные интуиции и мотивы мысли.
Первая в ряду исходных интуиций — «практическая и даже, можно сказать, прагматическая ориентация китайской мысли», которая «исходит из самых обыденных наблюдений и простейшего здравого смысла, которые питает сама жизнь». Читателю, желающему понять Китай, с первых строк предлагается ни много ни мало отринуть все то, что «со времен древних греков было прочной основой философии и науки в Европе». Всего-то: отказаться от привычных понятий, оставить на время себя и свое. Если это покажется трудным (а для кого это легко?), то шум китайской кроны скроет все остальное под слоем экзотического декорума. Но тогда, по крайней мере, следует помнить, что мы всматриваемся во внешнее. Это тоже интересно — но Малявин приглашает в глубину.
***
В интервью изданию Rigas Laiks Владимир Малявин говорил:
«Философия должна испытывать собственные границы, свои пределы. Она должна возвращаться к тому истоку познания истины, который формулирует, собственно, философскую проблематику. И что может являться этим истоком? Таким истоком может являться только встреча с Другим, встреча с инаковостью своего собственного существования. Философия становится философией в тот момент, когда она встречается с нефилософией и определяет свои границы».
В 2017 году Малявин стал лауреатом премии имени Александра Пятигорского за лучшее философское произведение. Жюри отметило книгу «Китайский этос, или Дар покоя», в которой Малявин применяет хайдеггеровское понятие «этос» к китайской практике поведения и сознания. Это яркий пример взаимодействия философии с нефилософией, опыт узнавания границ во встрече с инаковостью.
В новой книге Малявин не раз провоцирует читателя оставить свое, чтобы выявить корни Другого. Оказывается, что в китайском мире, к примеру, «нет бытия, а есть только событие, именно со-бытие и в пределе — всеобъемлющая событийность». Как вам это нравится? Или: «в китайском мире нет отдельных сущностей, в нем есть только отношения между вещами». Интересная получается реальность: ни бытия, ни сущностей, ни субъекта, ни объекта — лишь отношения. Встреча.
«Подлинная встреча требует умения уступить, чтобы дать быть другому. Она воспитывает, как говорил Е. Л. Шифферс, нежное отношение к бытию», — пишет Малявин во введении. Так просто? Здесь один из ключей к изначальной несхожести китайского (взятого, так сказать, в идеальном варианте) и европейского цивилизационного опыта: первый опирается на ближайшее, отказываясь от абстрактного, и всегда начинает от корня. Поэтому в китайской традиции нет философии в европейском понимании — и поэтому, наверное, европейские мыслители, начиная с Лейбница, вглядывались в Китай с особой тщательностью.
Сегодня у нас есть книги Владимира Малявина — опыты глубокой адаптации китайской традиции к западному мышлению. Поднебесная становится все ближе — но и все дальше, ведь сегодня как никогда легко утратить возможность реальной встречи с китайской культурой в череде шумных экономических, социальных, политических, массово-культурных и других пересечений, которых будет становиться все больше.
Впрочем, есть надежда на обратное. Как писал Малявин в предисловии к работе «Китайская цивилизация» (2000):
«Настоящая книга имеет целью не только дать справку или разрешить тот или иной вопрос, относящийся к истории китайской цивилизации, но и привести в известном смысле к прямо противоположному результату: помочь читателю лучше осознать глубочайшую проблематичность человеческого бытия, приняв факт неизбежности и неизбывности соприсутствия в нашей жизни другой культуры, другой идеи человечности. В конце концов прошлое будет для человека живым, только когда оно будет для него неудобным».
Что если прикосновение к корням и кроне Китая поможет различить нашу собственную неудобную глубину?
***
«Среди людей на небесах» — гласит надпись на воротах одного даосского храма. Трансцендентное смыкается с имманентным:
«Небо и человек, дух и материя не тождественны, но и не противостоят друг другу. „Небесная истина“ не в мире, но и не вне мира; подобно неведомому алгоритму всех ритмов, она пребывает в пределе всего сущего».
Жизнь в согласии с этим алгоритмом — высшее проявление китайской мудрости.
Здесь открывается простор для спекуляций и подмен: остается шаг до вульгарной эзотерики. Но, как писал Гёльдерлин, «где опасность, там и спасение». Владимир Малявин — практик традиции, давно и всерьез занимающийся духовно-боевым искусством тайцзицюань.
«Это одно из самых совершенных достижений китайского духа, — говорит он. — Вещь одновременное чрезвычайно сложная и очень простая. Сложная потому, что вобрала в себя многотысячелетний опыт развития китайской цивилизации. Но, с другой стороны, вся эта сложная духовная практика — чрезвычайно простая вещь. Как все лучшее, что было сделано в Китае, она позволяет нам вернуться к первозданной, изначальной, простейшей правде жизни как она есть в нас».
Заглянуть в мир, где Небеса присутствуют среди людей, а верный ответ на требование «оставить все» наделяет подлинным богатством по крайней мере утешительно — даже если этот мир существовал лишь в возвышенных интуициях китайских книжников. Но еще больший простор для мысли и вдохновения дарит движение навстречу этому воображаемому Другому: благодаря Владимиру Малявину у нас есть свидетельства его подлинности.