24 ноября родилась англо-американская писательница Фрэнсис Бернетт (1849–1924), автор романов «Таинственный сад», «Маленький лорд Фонтлерой», «Маленькая принцесса».
Фрэнсис Элиза Ходжсон (Frances Eliza Hodgson, Бернетт (Burnett) – фамилия супруга) родилась 24 ноября 1849 года в Манчестере, Англия, в семье состоятельного торговца.
Отец вскоре скончался, мать многодетного семейства пыталась вести дела покойного мужа, ей это давалось с трудом. Семья перебралась в бедный район, теперь они жили в окружении семей фабричных рабочих и шахтеров. Юная Фрэнсис вынужденно знакомилась с жизнью бедняков, всегда была полна внимания и сочувствия к ним.
Учась в частной школе, Фрэнсис начала записывать свои первые рассказы.
В 1865 году мать приняла решение перевезти семью в США, где в Ноксвилле, штат Теннесси, жил её брат-предприниматель. На новом месте жизнь семьи тоже складывалась очень непросто. И тогда Фрэнсис начала писать, чтобы заработать – поначалу держа свою затею в тайне от семьи.
Чтобы разослать рукописи в издательства почтой, требовались деньги, Фрэнсис зарабатывала сбором винограда.
Первый рассказ Фрэнсис «Сердца и бриллианты» был опубликован под псевдонимом в одном из самых популярных британских журналов Godey’s Lady’s Book and Magazine. Это был достойный старт в литературе.
После смерти матери в 1867 году Фрэнсис стала главой семьи. Её рассказы приобрели известность, и семья обрела финансовую стабильность. В 28 лет Бернетт опубликовала свой первый роман – «Эта девчонка О’Лоури», созданный на основе историй манчестерских бедняков.
В 1873 году Фрэнсис вышла замуж за окулиста Свона Бернетта. Родилось двое сыновей – Вивиан и Лайонел.
В 1880-е годы Бернетт – уже известная писательница, автор историй из американской и английской жизни, книг для детей и юношества. Романы выходили в издательстве Scribner’s, которое сотрудничало с Бернетт на протяжении всей её долгой творческой жизни.
Постепенно муж стал литературным агентом Фрэнсис: помогал ей с издательскими делами. Однако позднее брак распался. В 1890 году Фрэнсис вышла замуж во второй раз.
Ф. Бернетт – автор романов «Наш Сосед Напротив» (1878), «Луизиана» (1880), «Очаровательная дикарка» (1881), «Земля Синего Цветка» (1909), «Исчезнувший принц» (1915). Повести Бернетт: «Чистое сердце» (1885), «Вор Эдифи» (1888), «Чудная девочка» (1893), «Таинственный сад» (1911), «Маленькая принцесса» (1905), среди рассказов – «Свет во тьме» (1910), «Два дня из жизни Пичино» (1894).
В 1886 году вышел роман Бернетт «Маленький лорд Фонтлерой», который имел невероятный успех, стал бестселлером своего времени – было продано 43 тысячи экземпляров за первый год. Общий тираж превысил миллион экземпляров! Прототипом главного героя Седрика стал младший сын Бернетт. По роману снято несколько фильмов, поставлены спектакли.
Ещё одно известное произведение Ф. Бернетт – роман «Таинственный сад». Маленькая Мэри не знает, каково это – быть доброй и вежливой. В поместье своего дяди, куда она переезжает, она сталкивается с совсем другой жизнью. В романе описаны обыкновенные события, которые тем не менее воспринимаются чудесными, сказочными. Бернетт рассказывала, что создавая волшебную атмосферу романа, она вдохновлялась своим детством и любовью к природе. Роман многократно экранизирован.
Фрэнсис Бернетт писала на протяжении многих лет. Доходы от продажи книг всё возрастали. Она охотно помогала семье и друзьям.
Поклонниками её творчества были знаменитые англичане и американцы, включая премьер-министра Великобритании У. Гладстона и президента США Дж. А. Гарфилда. Общалась со многими известными писателями, дружила с Марком Твеном, Оскаром Уайльдом и Гэрриет Бичер-Стоу.
В 1890 году Фрэнсис Элиза Бернетт вернулась в Англию, затем в 1909 году вновь перебралась в США. Умерла в Нью-Йорке в 1924 году.
В произведениях Фрэнсис Бёрнетт присутствуют элементы магии, волшебства и приключений, что всегда нравится детям и подросткам. В то же время писательница поднимает серьёзные всевозрастные темы – неравенства, бедности, справедливости, стойкости и силы человеческого духа, доброты и надежды.
Произведения Фрэнсис Бернетт, в особенности «Таинственный сад» и «Маленькая принцесса», стали новаторскими в детской литературе: в них представлены новые непростые персонажи и поднимаются темы, которые заинтересовали и взволновали и детей, и взрослых.
Ф. Бернетт пишет увлекательно и жизнеутверждающе, всегда даёт читателю надежду.
В романе «Маленький лорд Фонтлерой» говорится: «Нет в мире ничего могущественнее доброго сердца». Представляется, что это ключевая фраза для всего творчества Фрэнсис Бернетт.
Фрэнсис Бернетт, Маленький лорд Фонтлерой, фрагмент
Глава первая. Неожиданное известие
Сам Седрик ничего об этом не знал. При нем об этом даже не упоминали. Он знал, что отец его был англичанин, потому что ему сказала об этом мама; но отец умер, когда он был еще совсем маленьким, так что он почти ничего о нем и не помнил – только что он был высокий, с голубыми глазами и длинными усами, и как это было замечательно, когда он носил Седрика на плече по комнате. После смерти отца Седрик обнаружил, что с мамой о нем лучше не говорить. Когда отец заболел, Седрика отправили к друзьям погостить, а когда он вернулся, все было кончено; а мама, которая тоже очень болела, только-только стала подниматься с постели, чтобы посидеть в кресле у окна. Она побледнела и похудела, ямочки исчезли с ее милого лица, а глаза стали большими и грустными. Одета она была в черное.
– Дорогая, – сказал Седрик (так называл ее отец, и мальчик перенял у него эту привычку), – Дорогая, папа выздоровел?
Плечи ее задрожали, и он заглянул ей в лицо. В глазах у нее было такое выражение, что он понял: сейчас она заплачет.
– Дорогая, – повторил он, – папе лучше? Внезапно сердце ему подсказало, что надо поскорей ее обнять, и расцеловать, и прижаться мягкой щекой к ее лицу; он так и поступил, а она склонила голову ему на плечо и горько заплакала, крепко обхватив его руками, словно не желая отпускать.
– О да, ему лучше, – отвечала она с рыданьем, – ему совсем, совсем хорошо! А у нас с тобой никого больше нет. Никого во всем белом свете!
И тогда, как ни был он мал, Седрик понял, что отец, такой большой, молодой и красивый, больше не вернется; что он умер, как некоторые другие люди, о смерти которых он слышал, хоть и не понимал, что это такое и почему мама так грустит. Но так как она всегда плакала, когда он заговаривал об отце, он про себя решил, что лучше не говорить с ней о нем; и еще он заметил, что лучше не позволять ей задумываться, глядя в окно или в огонь, играющий в камине. Знакомых у них с мамой почти не было, и жили они весьма уединенно, хоть Седрик этого и не замечал, пока не подрос и не узнал, почему их никто не навещает.
Дело в том, что, когда отец женился на его маме, мама была сиротой и у нее никого не было. Она была прехорошенькая и жила в компаньонках у богатой старухи, которая плохо с ней обращалась, и однажды капитан Седрик Эррол, приглашенный к старухе в гости, увидел, как молоденькая компаньонка в слезах взбежала по лестнице; она была так прелестна, нежна и печальна, что капитан не мог ее забыть. И после всяческих странных происшествий они познакомились и полюбили друг друга, а потом и поженились, хотя их брак кое-кому не понравился.
Больше всех разгневался старый отец капитана – он жил в Англии и был весьма богатый и знатный аристократ; он обладал весьма дурным нравом и ненавидел Америку и американцев. У него было два сына, старше капитана Седрика; старшему из этих сыновей по закону надлежало унаследовать фамильный титул и великолепные имения; в случае смерти старшего сына наследником становился второй; капитан Седрик, хоть он и был членом такой знатной семьи, не мог надеяться на богатство. Однако случилось так, что природа щедро наделила младшего сына всем, в чем она отказала старшим братьям. Он был не только красив, строен и изящен, но и отважен и великодушен; и обладал не только ясной улыбкой и приятным голосом, но и на редкость добрым сердцем и, казалось, умел заслужить всеобщую любовь.
Старшим братьям во всем этом было отказано: они не отличались ни красотой, ни добрым нравом, ни умом. В Итоне никто с ними не дружил; в колледже они учились без интереса и только даром тратили время и деньги, не находя и здесь настоящих друзей. Старого графа, своего отца, они без конца огорчали и ставили в неловкое положение; его наследник не делал чести фамильному имени и обещал стать просто самовлюбленным и расточительным ничтожеством, лишенным мужества и благородства. Граф с горечью думал о том, что младший сын, которому предстояло получить лишь весьма скромное состояние, был милым, красивым и крепким юношей. Порой он готов был рассердиться на него за то, что ему достались все те достоинства, которые так подходили бы пышному титулу и великолепным именьям; и все же упрямый и надменный старик всем сердцем любил своего младшего сына.
Однажды в порыве досады он отправил капитана Седрика в Америку – пусть себе попутешествует, тогда можно будет не сравнивать его постоянно с братьями, которые в то время особенно досаждали отцу своими выходками. Однако спустя полгода граф начал втайне скучать по сыну – он отправил капитану Седрику письмо, в котором велел ему возвращаться домой. В это же время капитан тоже послал отцу письмо, в котором сообщал, что полюбил хорошенькую американку и хочет жениться на ней. Граф, получив письмо, пришел в ярость. Как ни суров был его нрав, он никогда не давал ему воли так, как в тот день, когда он прочитал письмо капитана.
Он так разгневался, что камердинер, который находился в комнате, когда принесли письмо, испугался, как бы милорда не хватил удар. В гневе своем он был страшен. Целый час он метался, как тигр в клетке, а потом сел и написал сыну, чтобы тот никогда больше не показывался ему на глаза и не писал ни отцу, ни братьям. Может жить как хочет и умереть где хочет, а о семье пусть забудет и пусть до конца дней не ждет от отца никакой помощи.
Капитан очень опечалился, прочитав это письмо; он любил Англию, а еще больше – красивый дом, в котором родился; он любил даже своего своенравного отца и сочувствовал ему; однако он знал, что теперь ему нечего надеяться на него. Поначалу он совсем растерялся: он не был приучен к труду, опыта в делах у него не было; зато у него было вдоволь решимости и мужества. Он продал свой офицерский патент, нашел себе – не без труда – место в Нью-Йорке и женился. По сравнению с прежней его жизнью в Англии перемена в обстоятельствах казалась очень велика, но он был счастлив и молод и надеялся, что, прилежно трудясь, достигнет многого в будущем. Он купил небольшой дом на одной из тихих улочек; там родился его малыш, и все там было так просто, весело и мило, что он ни разу ни на миг не пожалел, что женился на хорошенькой компаньонке богатой старухи: она была так прелестна и любила его, а он любил ее.
Она и вправду была совершенно прелестна, а малыш походил и на нее и на отца. Хоть он и родился в таком тихом и скромном доме, казалось, что счастливее малыша не найти. Во-первых, он никогда не болел, а потому не доставлял никому забот; во-вторых, характер у него был такой милый и вел он себя так очаровательно, что всех только радовал; а в‑третьих, он был на удивление хорош собой. Он появился на свет с чудесными волосами, мягкими, тонкими и золотистыми, не то что другие младенцы, которые рождаются с голенькой головкой; волосы у него вились на концах, а когда ему исполнилось полгода, завились крупными кольцами; у него были большие карие глаза, длинные-предлинные ресницы и очаровательное личико; а спинка и ножки были такие крепкие, что в девять месяцев он уже начал ходить; вел же он себя всегда столь хорошо, что залюбуешься. Казалось, он всех считал друзьями, и если кто-нибудь заговаривал с ним, когда его вывозили в коляске погулять, он внимательно смотрел своими карими глазами, а потом так приветливо улыбался, что не было по соседству ни одного человека, который не радовался бы, завидев его, не исключая бакалейщика из угловой лавки, которого все считали брюзгой. И с каждым месяцем он все умнел и хорошел.
Когда же Седрик подрос и начал выходить, волоча за собой игрушечную тележку, на прогулку, то вызывал всеобщее восхищение, так он был мил и ладен собой в своей короткой белой шотландской юбочке и большой белой шляпе на золотистых кудрях. Вернувшись домой, няня рассказывала миссис Эррол о том, как дамы останавливали коляски, чтобы посмотреть на него и поговорить с ним. Как они радовались, когда он весело болтал с ними, будто век был с ними знаком! Более всего пленял он тем, что умел без труда подружиться с людьми. Происходило это скорее всего из-за его доверчивости и доброго сердца – он был расположен ко всем и хотел, чтобы всем было так же хорошо, как ему. Он легко угадывал чувства людей, возможно оттого, что жил с родителями, которые были любящими, заботливыми, нежными и хорошо воспитанными людьми. Маленький Седрик никогда не слышал недоброго или грубого слова; его всегда любили, о нем заботились, и детская его душа исполнилась доброты и открытой приязни. Он слышал, что отец называл маму нежными и ласковыми именами, и сам называл ее так же; он видел, что отец оберегал ее и заботился о ней, и сам научился тому же. И потому, когда он понял, что отец больше не вернется, и увидел, как печалится мама, им понемногу овладела мысль, что он должен постараться сделать ее счастливой. Он был еще совсем ребенком, но думал об этом, когда садился к ней на колени, целовал ее и клал свою кудрявую головку ей на плечо, и когда показывал ей свои игрушки и книжки с картинками, и когда влезал на диван, чтобы прилечь рядом с ней. Он был еще мал и не знал, что бы еще ему сделать, но делал все, что мог, и даже не подозревал, какое он для нее утешение. Однажды он услышал, как она говорит старой служанке:
– Ах, Мэри, я вижу, что он хочет на свой лад меня утешить. Он иногда смотрит на меня с такой любовью и недоумением в глазах, словно жалеет меня, а потом вдруг подойдет и обнимет или покажет мне что-нибудь. Он настоящий маленький мужчина, и мне, право, кажется, что он все знает!
По мере того как он рос, у него появились свои привычки, которые необычайно забавляли и занимали всех, кто его знал. Он проводил так много времени с матерью, что она почти и не нуждалась более ни в ком. Они и гуляли, и болтали, и играли вместе. Читать он научился очень рано, а научившись, ложился обычно вечером на коврик перед камином и читал вслух – то сказки, а то большие книги для взрослых, а то так даже и газеты; и Мэри в таких случаях не раз слышала у себя в кухне, как миссис Эррол смеется над его забавными замечаниями.
– И то сказать, – сообщила Мэри как-то бакалейщику, – послушать, что он говорит, так и не хочешь, а рассмеешься. Уж так-то забавно он все говорит и так обходительно! А вот в тот вечер, когда выбрали нового президента, явился он ко мне на кухню, стал у плиты, ручки в карманах, картинка, да и только, а личиком-то строг, как судья. И говорит: «Мэри, говорит, меня очень интересуют выборы. Я, говорит, республиканец, и Дорогая тоже. А ты, Мэри, республиканка?» – «Нет уж, говорю, извините. Я, говорю, демократка, да из самых крепких». А он глянул на меня так, что сердце у меня сжалось, и говорит: «Мэри, говорит, страна погибнет». И с той поры дня не проходит, чтобы он со мной не спорил, все убеждает сменить взгляды.
* * *
Мэри очень привязалась к малышу и очень им гордилась. Она поступила в дом, когда он только родился; а после смерти капитана Эррола она была и за кухарку, и за горничную, и за няньку, и делала все по дому. Она гордилась Седриком – его манерами, ловкостью и здоровьем, но больше всего – его золотистыми кудрями, которые вились надо лбом и падали прелестными локонами ему на плечи. Она трудилась, не покладая рук, и помогала миссис Эррол шить ему одежду и содержать ее в порядке.
– Он у нас настоящий аристократ, а? – говаривала она. – Право слово, другого такого ребенка даже на Пятой авеню не сыщешь! И как хорошо выступает в черном бархатном костюмчике, что мы из хозяйкиного старого платья перешили. Голову держит высоко, а кудряшки так и летят, так и сияют… Ну прямо маленький лорд, право слово! Седрик и не догадывался, что выглядит словно маленький лорд, – он и слова-то такого не знал.
Самым большим его другом был бакалейщик из угловой лавки – сердитый бакалейщик, который, однако, на него никогда не сердился. Бакалейщика звали мистер Хоббс, и Седрик его уважал и восхищался им. Он считал мистера Хоббса очень богатым и могущественным: ведь у него в лавке было столько всяких разностей – инжир и чернослив, печенье и апельсины; а еще у него была лошадь с тележкой. Седрик любил и булочника, и молочника, и торговку яблоками, но мистера Хоббса он любил больше всех и так с ним дружил, что каждый день его навещал и частенько подолгу сидел у него, обсуждая последние новости. О чем только они не говорили! Ну, вот хотя бы о Четвертом июля.(Национальный праздник США: 4 июля 1776 г. была принята Декларация независимости.) Стоило разговору зайти о Четвертом июля, как конца-краю ему уже не предвиделось. Мистер Хоббс отзывался весьма пренебрежительно о «британцах», излагал всю историю Революции, вспоминал удивительные и патриотические истории о жестокости врага и отваге героев Борьбы за независимость и даже цитировал большие куски из Декларации независимости. Седрик приходил в такое волнение, что глаза у него сияли, а кудри прыгали по плечам. Вернувшись домой, он с нетерпением ждал, когда они отобедают – так ему хотелось пересказать все маме. Возможно, от мистера Хоббса он и перенял интерес к политике. Мистер Хоббс любил читать газеты – и Седрик теперь знал обо всем, что творится в Вашингтоне; мистер Хоббс не упускал случая сообщить ему, выполняет президент свой долг или нет. А однажды, во время выборов все шло, по его мнению, прямо великолепно, и конечно, если б не мистер Хоббс с Седриком, страна бы просто погибла. Мистер Хоббс взял его с собой посмотреть на большое факельное шествие, и немало горожан из тех, кто несли в ту ночь факелы, вспоминали потом полного мужчину, что стоял у фонарного столба, держа на плече красивого мальчика, который что-то кричал и размахивал шапкой.
Вскоре после выборов (Седрику в это время шел уже восьмой год) произошло одно удивительное событие, разом изменившее всю его жизнь. Любопытно, что в этот день он как раз беседовал с мистером Хоббсом об Англии и королеве, и мистер Хоббс весьма сурово отзывался об аристократии – особенно он возмущался всякими графами и маркизами. Утро выдалось жаркое; наигравшись с товарищами в войну, Седрик зашел в лавку передохнуть и увидел, что мистер Хоббс с мрачным видом листает «Иллюстрированные лондонские новости».
– Полюбуйся, – сказал мистер Хоббс, показывая Седрику фотографию какой-то придворной церемонии, – вот как они сейчас развлекаются! Но погоди, им еще достанется, когда восстанут те, кого они поработили, и они полетят вверх тормашками – все эти графья, маркизы и прочие! Этого не избежать, пусть поостерегутся!
Седрик устроился на высоком табурете, на котором он обычно сидел, сдвинул шапку на затылок, а руки, в подражание мистеру Хоббсу, сунул в карманы.
– А много вы маркизов и герцогов встречали, мистер Хоббс? – спросил Седрик.
– Нет, – отвечал с негодованием мистер Хоббс, – нет уж, уволь! Пусть бы хоть один попробовал сюда заявиться – увидел бы тогда! Я не потерплю, чтобы эти жадные тираны сидели тут на моих ящиках с печеньем!
И он с гордостью огляделся и вытер лоб платком.
– Может, они отказались бы от своих титулов, если бы знали, что к чему, – предположил Седрик. Ему было немного жаль этих несчастных аристократов.
– Ну, нет! – фыркнул мистер Хоббс. – Они ими гордятся. Такими уж они родились. Подлые душонки!
Так они беседовали – как вдруг дверь отворилась и в лавку вошла Мэри. Седрик подумал было, что она забежала купить сахару, но ошибся. Она была бледна и казалась чем-то взволнованной.
– Идем-ка домой, голубчик, – сказала она, – хозяйка тебя зовет. Седрик соскользнул с табуретки.
– Она хочет, чтобы я пошел с ней гулять, да, Мэри? – спросил Седрик.
– До свиданья, мистер Хоббс. Скоро увидимся.
Он удивился, заметив, что Мэри глядит на него во все глаза и почему-то качает головой.
– Что с тобой, Мэри? – удивился он. – Тебе нехорошо? Это от жары, да?
– Нет, – отвечала Мэри, – странные у нас дела происходят.
– Может, у Дорогой голова от солнца разболелась? – забеспокоился он. Но дело было не в этом.
Подойдя к дому, он увидел у дверей коляску, а в маленькой гостиной кто-то беседовал с мамой. Мэри повела его побыстрее наверх, нарядила в выходной костюм кремового цвета, повязала красный шарф вокруг пояса, и расчесала ему кудри.
– Ах, вот как, милорды? – бормотала она. – И знать, и дворяне… Да провались они! Еще чего не хватало – лордов всяких!
Все это было непонятно, но Седрик не сомневался, что мама все ему объяснит, и не стал ни о чем расспрашивать Мэри. Когда туалет его был окончен, он сбежал по лестнице вниз и вошел в гостиную. Худощавый старый джентльмен с умным лицом сидел в кресле. Перед ним, бледная, со слезами в глазах, стояла мама.
– Ах, Седди! – вскричала она и, кинувшись к нему, обняла и поцеловала его с волнением и испугом. – Ах, Седди, голубчик! Высокий худой джентльмен встал с кресла и кинул на Седрика проницательный взгляд, гладя подбородок костлявыми пальцами. Вид у него был довольный.
– Так вот он, – произнес худой джентльмен медленно, – вот маленький лорд Фонтлерой.