Очутившись на ином краю земли, шеф-редактор «РП» Игорь Мартынов обнаруживает, что и нежить там какая-то иная. Духи, лешаки, химеры — все не те, все как неродные. Подвернувшимся способом внедряясь в тайскую потустороннюю среду, шеф-редактор встречает профильных специалистов. Коллекционеров — можно и так сказать. Но они там тоже те еще — под стать среде.
Летающих тараканов ели? Ели, шелкопрядом закусывали.
В закат, сложившись циркулем, ныряли? Было и такое — помнит героев мыс Промтеп.
И на туманной горе входили в мшистый, как изнанка мира, лес.
И запускали в небо горящий шар — карамболем, чтоб сдвинуть светила в лучшую сторону.
А сейчас, в потоп, когда из фермы сплыли сотни крокодилов, которых не успели ошкурить на борсетки, — не мы ли храбро ходим босиком, хотя их челюсти блестят из каждой лужи?
Казалось бы, чего ж еще? Про все написано и сказано. Черств мякиш изгнания — да не нам роптать, жуем и помним.
Но вдруг кто-то положил руку на плечо. Оглянулся: никого. Только воздух колыхнулся. Только чавк послышался.
А, ну конечно! Про них-то позабыли — до сих пор ни слова, ни строчки! Потусторонние. По-тай-сторонние. А ведь это не какие-нибудь квелые привидения типа Дракулы, в замке запертые. Тут они повсеместны. Как в фильме детства про югославских партизан: «Нас много на каждом километре». Да что там — на каждом метре! Днем банановое дерево — ночью фея в зеленом шушуне. Днем вентиляторы для овеивания риса — а ночью на них, сразу на двух, как на пропеллерах, летит мужик в набедренной повязке — дабл-Карлсон, с таким и самый бравый Малыш знаться забоится, сбежит в ближайший бункер.
А тут еще австралиец экспат Питер, который за пару лет запустил пару дюжин (а то и чертовых) стартапов, из которых самым удачным вышел ремонт соляриев, и то только потому, что тут вообще нет соляриев ввиду переизбытка солнца — так вот, сей баловень фортуны сообщил, что будем делать подкасты. Спросил:
— Ты ведь блогер?
— Нет, я по старинке: журналист-международник.
— Тоже сойдет. Присоединяйся.
— Какая тема?
— Жара, леденящая кровь.
— А конкретнее?
— Привидения… исчадия… весь этот паноптикум.
— Чужие призраки?
— Вот именно! Главное — не скупись на прикладную лексику. Чтоб кровь стыла в жилах. Можно и не только в жилах… Начни с Красу, раз уж ты по старинке.
Итак, Красу.
«По просьбам выживших, из уважения к погибшим — я никуда не уйду, я буду смел и останусь».
«Он проснулся внезапно. Вроде бы, все как обычно: за москитной сеткой струится из окон неоновый свет от рекламы госпиталя RAM.
Урчит кондей в экорежиме.
Но чувствуется постороннее присутствие…
Что-то капает на лоб. Дрожащим пальцем стирает он капли, подносит к лицу: кровь.
Прошиб холодный пот. Что было накануне? Чекушка соджу… разговор с потешным австралийцем… банальный вечер в тропиках.
Что-то колышется, движется под потолком — он откидывает малярийную сетку.
“Включи свет!”— слышит не просьбу, но приказ. Нашаривает выключатель возле тиковой двери в ванную.
Зажмуривается, включает.
А когда открывает глаза — оказывается лицом к лицу с нею. Красу во всей красе! Так вот ты какая, королева местных призраков… Бледное лицо — как у той, из притчи мельника, что сперва была похожа на привидение, а потом стала тенью белее белого… Идеальная линия подбородка, изящная переносица переходит в длинный тонкий нос… Миндалевидные глаза, с идеальными, как от фотошопа, черными бровями… Полные, чувственные губы приоткрыты. Видны белоснежные зубы, с клыков (номер три по нумерации дантистов) стекает свежая кровь.
— Когда-то я была красавицей, — демоница заводит речь неожиданно нежным, ангельским голоском.
— Ты и сейчас… — подхватил было он, но далее язык не повернулся.
Ниже тонкой конической шеи Красу, без всякой телесной оболочки, висят внутренние органы — как будто бы голову резко выдернули из тела. Открытые трахеи, пульсирующее сердце, желудок, опутанный кишечником, который полон мяса, — сок капает из обнаженного сфинктера, след кровавый стелется.
— Вы — завоеватели, вы — обладатели. Взяли добычу, использовали — бросили. Раньше я в отместку убивала нерожденных детей во чревах изнасилованных, но теперь меняю правила — я вырываю корень зла, пока он ничего не натворил. В момент вожделения — ты ведь уже хочешь меня?
— Конечно, о прекрасная! — говорит он, пятясь к прикроватной тумбочке.
— Куда пошел, фаранг?
— Сниму часы, они мне больше не понадобятся.
А сам рукой нашарил шершавые страницы той единственной русской книжки, которую удалось найти у букинистов Чиангмая. Самое время. Он начинает читать — громко, четко, поверх языкового барьера, с места в карьер: “Он дико взглянул и протер глаза. Но она точно уже не лежит, а сидит в своем гробе. Он отвел глаза свои и опять с ужасом обратил на гроб. Она встала… идет по церкви с закрытыми глазами, беспрестанно расправляя руки, как бы желая поймать кого-нибудь. Она идет прямо к нему. В страхе очертил он около себя круг. С усилием начал читать молитвы и произносить заклинания, которым научил его один монах, видевший всю жизнь свою ведьм и нечистых духов. Она стала почти на самой черте; но видно было, что не имела сил переступить ее, и вся посинела, как человек, уже несколько дней умерший. Хома не имел духа взглянуть на нее. Она была страшна. Она ударила зубами в зубы и открыла мертвые глаза свои. Но, не видя ничего, с бешенством — что выразило ее задрожавшее лицо — обратилась в другую сторону и, распростерши руки, обхватывала ими каждый столп и угол, стараясь поймать Хому… Но в то время послышался отдаленный крик петуха. Труп опустился в гроб и захлопнулся гробовою крышкою”.
— Хватит цитировать своего бога, фаранг! Слова его бессильны здесь, на холмах и в лесах королевства Ланна! — рычит Красу.
Между тем солнце вставало над городом. Отразившись от реки и тростника, донеслись звуки первых утренних мотоциклов, пересекающих мост Наварат. По проводам засеменили белки.
Она подплывает к окну, клыками отпирает щеколду:
— Хочешь стать единственным увидевшим меня и выжившим? Можем повторить!
И с ангельской улыбкой вылетает.
По окровавленному липкому полу идет он в душ, ногтями соскребает с тела подтеки.
А когда возвращается в комнату, там светло и чисто. Ни капли крови. Только под ногтями…»
Поставил точку и отправил Питеру. В ответ СМС: «Мужик, неплохо! Давай сразу, с разгона, возьми нимфу Тани. Она призрак дикого банана. У нее зеленоватые глаза и губы цвета спелой тыквы. Эта без расчлененки, в полной комплектации — только слегка парит над землей, сантиметров на десять». — «Не всё сразу. Надо от предыдущей отойти».
И я отправился в магазин подарков для монахов. Мы недавно переехали в новый дом, значит, надо проставиться в доме духов. Домик духов — это такой скворечник возле каждого строения, от лачуги до небоскреба. Чтоб договориться с духами, туда несут кто во что горазд. Порцию манго с рисом или свиную голову. Початую бутылку колы или сосуд с драгоценным соком Нони. Игрушки, наборы отмычек, косметику… Амулеты, фигурки — такие можно найти в магазине подарков для монахов. Я забрел туда случайно, из любопытства — но теперь захожу регулярно.
Тут ведь какая система? Не та, что в северной стране, откуда я родом: там практикуются денежные пожертвования. Здесь тоже возможны, но, если вы хотите покрепче осчастливить местное сообщество духов, понадобятся посредники, которые будут транслировать ваши желания и читать молитвы от вашего имени, гарантируя, что духовный мир удостоверится, что от вас исходят только позитивные вибрации. Монахи в оранжевых тогах ходят по городу, особенно с утра пораньше, но как побудить их молиться от вашего имени так, чтоб это не выглядело подкупом святых людей? Нужно сделать подарок. Востребованный. Правильный.
Итак, в рейтинге правильных подарков на третьем месте — электрическая рисоварка. На втором — набор из шарфа и варежек, предназначенный монахам в горном монастыре, которые будут зимой проводить четырехчасовые медитации от вашего имени, сидя на кафельном ледяном полу. Но на первом месте в этом году — ведро, доверху набитое принадлежностями, необходимыми для повседневной жизни. Ведро упаковано в подарочный оранжевый целлофан. В нем содержатся: рулоны туалетной бумаги, зубная паста, щетка, печенье, салфетки, фруктовый сок, пластиковые шлепанцы, ультрапастеризованное соевое молоко, ароматические палочки, батончики из злаков, растворимый кофе и даже порошковый шоколад, чтоб подсластить общение с потусторонним.
В лавке меня уже знают обе продавщицы. Возможно, я тут единственный посетитель-иностранец. Спервоначалу они, скорее всего, полагали, что я один из тех, кто нашел любовь в Таиланде, женился, а жене лениво самой покупать свечи и петарды, вот и посылает меня. Но однажды я зашел в магазин со своей совсем не тайской женой — и четкая схема треснула. Теперь они решились прояснить ситуацию.
— Ооо-ооо-вааа! — встречают они восклицанием, которое часто издают тайцы, особенно женщины: «О, кого я вижу!» В музыкальном плане восклицание представляет собой идеальное трезвучие: начинается с большой терции, поднимается до квинты, а затем разрешается тоникой. Очень музыкальный язык.
— Кхап, кхап, кхап, — говорю я непереводимое слово, которое использую всегда, а в данном случае — для пущей вежливости.
— Миссионер? — спрашивают они, приступая к расследованию. Хотя произнесли это слово не так, а нараспев: «Мишен-ар-ри», с понижением тона в конце.
— Май, — отвечаю я, что значит «нет» (хотя на самом деле я сказал «май кхап»).
— Учитель? — продолжают они.
— Май кхап, — повторяю я.
— Маг? — «Ма-джи-шен?»
— Май кхап.
«Ооо-ооо-вааа!» — хором пропели обе, как на уроке пения. Наступила пауза. Все более-менее правдоподобные причины моего появления в магазине, видимо, исчерпаны. Тогда одна из них набралась духу и выпалила сразу всё:
— Missionarytеachermagician?
Я рассмеялся:
— Mai, mai, mai khap.
Дамы не на шутку встревожены. Я понимаю, что они ждут чистосердечного признания. Недавно я прочитал новость, как некий чиангмайский коллекционер купил на блошином рынке амулет за сто тысяч батов, а к нему пришел эксперт и сказал, что это подделка и цена такому пятак. Коллекционер решил перепроверить и выпрыгнул вместе с амулетом с 13-го этажа. Амулет не спас. Наверное, и правда подделка… В общем, история на слуху, и я сказал:
— Я коллекционер. Коллекционер амулетов.
— Ооо-ооо-вааа! — пропели они облегченно. — Амулеты там, в глубине.
А я туда и шел. В глубине я и прежде залипал надолго, разглядывая миниатюрные фигурки. Теперь же, на правах коллекционера, могу вообще оттуда не уходить.
Когда-то, в пионерские лета, был у меня набор пластмассовых пиратов и папуасов из ГДР. С мушкетами, попугаем, бочкой рома и мешком пиастров. Но мой остров сокровищ быстро рассекретили. Ко мне напросился в гости Маркиз — тогда еще он был на свободе, сел за изнасилование учительницы пения чуть позже.
— В секу будешь? — спросил он, доставая потертую колоду карт.
— А что это? — спросил я доверчиво.
Маркиз покопался в колоде, достал оттуда три шестерки, вложил их мне в руку:
— Шесть на три сколько будет?
— Восемнадцать, — блеснул я арифметикой, не подозревая, что сам себе вынес приговор.
Маркиз вытащил из колоды три туза, взял их себе:
— А три туза — это сколько?
— Не знаю.
— Тридцать три. Что это значит?
— Что?..
— Что ты проиграл, — сказал Маркиз. И добавил: — Десять рублей.
— А мы разве уже играли?
— Но ты же взял карты в руки? Значит, все, ты в игре.
— Ну откуда у меня десять рублей?!
— Ну… придумай что-нибудь на замену. Говорят, есть у тебя такой наборчик… йо-хо-хо и бутылка рома… Тащи.
Я принес коробку. Сверху лежали папуасы.
— Негров себе оставь, — щедро поделился Маркиз. — Белых давай.
И удалился с добычей.
Кстати, потом, когда он откинулся с зоны, его насмерть переехал трактор в кукурузном поле, где он задремал после портвешка. Тракториста оправдали. Я тогда подрабатывал в местной газете «Вперед» и свой репортаж из зала суда начал так: «В тот день судьба сдала погибшему три шестерки».
Теперь я бы подобрал другие слова. Теперь передо мной ряды и ряды крошечных и не очень, фарфоровых и пластиковых моделей разнообразных животных — особенно много петухов, тигров, львов, лошадей, буйволов, жирафов, черепах, обезьян, слонов и зебр. Ассортимент человеческих фигурок тоже завораживает. Мужчины с нарисованными вручную усами. Скрюченные старушки с клюками невероятной детализации. Женские фигуры, покрытые пайетками. Младенцы. Дети. Молодые пары, держащиеся за руки, — их сияющие блестками лица устремлены в счастливое будущее. Конечно, есть необъятный выбор пластиковых богов. Будда в разных обличьях, тонны Ганешей, много Шив, куча Брахм, несколько Лакшми.
На верхней полке представлены крупногабаритные изделия для серьезных энтузиастов святилищ: метровый Будда, лежащий в стеклянной шкатулке, сверкающий золотым листом. Также метровое дерево Бо из золотой проволоки и полудрагоценных камней.
Для своего подношения домику духов я составил такой набор: старая леди с наклоненной головой и пожилой мужчина, сидящий в традиционной позе на коленях. Подумав, добавил к ним фарфоровые фигурки кроткой молодой пары, а также несколько петушков, слонов и маленькую зеленую черепаху. На зеленую черепаху я давно глаз положил, только места ей не находилось.
В домике духов я выставил композицию: на первом плане, естественно, старая леди с наклоненной головой и зеленая черепаха. За ними мужчина на коленях и молодая фарфоровая пара. Вся живность — по краям, как обрамление.
Осталось только узнать мнение Кхун Сонтхая. Он сторож кондоминиума и добровольно принялся опекать нас буквально с первого дня. Он разбирается во всем — в сушеной рыбе, в банковской системе, в фазах Луны. Но особенно в нежити.
На следующее утро Кхун Сонтхай и его жена Кхун Ной принесли глиняный кувшин и фарфоровый набор чашек.
Кхун Ной в традиционном тайском стиле встала на колени перед святилищем. Налила воду из кувшина в чашки в качестве подношения духам.
Кошки, зевая и потягиваясь, наблюдали за процедурой из тени тамариндового дерева.
— Теперь вам точно повезет, — сказала Кхун Ной.
Но Кхун Сонтхай хмурился. Он явно был чем-то недоволен. Отвел меня в сторону:
— Игорь, меня беспокоит старая леди.
— Старая леди?
— Мне кажется, она наклонила голову неестественно. Я думаю, она бракованная. Просто у мастера дрогнула рука. Подумай об этом! Из-за такого пустяка вся жизнь может пойти наперекосяк…
Как бы там ни было, но на следующий день я заметил, что старая леди стоит уже без головы. Куда пропала голова, наверняка знала зеленая черепаха. Но она умеет хранить тайны. На нее можно положиться.
Тайский оккультизм конкретен, осязаем. Нет в нем абстрактности, нет трансцендентности, как в русском оккультизме калибра Блаватской, Гурджиева. Однажды я попал на съезд кружка Гурджиева на окраине Парижа.
«Кузя, свои!» — впуская в дом, хозяйка съезда уняла шумную болонку, и я ринулся в зал, попутно уронив гардину, прикрывавшую проем. Выпутавшись, обнаружил сидящих вкруг на полу, на пуфиках людей — трое примерно из тридцати возвышались над остальными в креслах. Съезд был в разгаре. Вот мужчина извлек из коробки бумажку, развернул: «Кто задаст вопрос? И кто на него ответит?»
В зале воцарилась тишина, делегаты что-то напряженно обдумывали. Только болонка Кузя, выбежав в центр круга, пытался разрядить обстановку, пообщаться, но на скулеж его никто не реагировал.
— Я отвечу на вопрос! — внезапно сказала женщина с пуфика.
Наступила тишина иного, более глубокого уровня. Кузя метнулся за пробегавшей кошкой.
— Но кто задаст вопрос? — как будто спохватившись, спросил мужчина.
После пятиминутной паузы та же женщина сказала:
— Я отвечу на вопрос. Значит, я его и задам.
Делегаты одобрительно переглянулись. Очевидно, здесь и сейчас происходило что-то важное, может быть, судьбоносное.
— Итак, я задаю вопрос… — с каким-то даже вызовом сказала женщина.
Напряжение съезда, похоже, достигло апогея.
Сердце забилось от эффекта присутствия. Так вот она, знаменитая гурджиевская Работа! Вот оно, наглядно, все, что доселе я знал лишь понаслышке: «разделение внимания», «самовспоминание», «трансцендентное озарение», оппозиция «личности» и «сущности», да мало ли что еще! Зашкаливающая духовность.
— …и я отвечаю на вопрос! — торжественно завершила свое выступление женщина.
Вздох облегчения пронесся по залу. Дело сделано. Худшее миновало.
А вот в тайской ирреальности такая эфемерность невозможна: нужны вещдоки, нужны улики. Голыми словами не отделаешься.
…В подкасте появлялись новые эпизоды, новые призраки: Пхи Пхонг, Пхи Тай Хун, Мае Нак. Краханг, днем рядовой сельский житель, в темноте превращается в призрака, летает на длинном песте рисовой лопатки, используя как несущие винты два крадонга — круглые корзины для овеивания риса. Может столкнуть с истинного пути в обрыв, утопить в реке, напугать до смерти. Например, в деревне Нонг-Плонг (провинция Бурирам) девушка вечером пошла в дощатую душевую кабинку принять душ. Подняла взгляд и заметила, что сквозь щель в потолке за нею кто-то подсматривает. Пронзительный ее крик спугнул наблюдателя — и, по свидетельству самой девушки, тот буквально взмыл и улетел. А на подобное способен только Краханг. Деревенские мужчины устроили засаду. И скоро — снова на крыше душа — призрак был пойман. Точнее, пойман был наркоман и вуайерист из соседней деревни. Но в полицию сдавать не стали — ведь он же не виноват, что к ночи в него вселяется Краханг.
Таков подход и в государственном масштабе. Например, когда строительство нового аэропорта в Бангкоке выбилось из графика, было проведено расследование и установлена причина. Оказалось, что камень в фундаменте, заложенный королем, завален мусором. Следовательно, для планомерного строительства нужно просто очистить камень. Что и было торжественно исполнено. Хотя и не помогло. Потом оказалось, вся проблема в том, что святилище возле аэропорта слишком маленькое. А потом — что деревянные слоны не в ту сторону хоботами машут… Но нам ли судить? Не мы ли чуть что оглядываемся в зеркала, плюем через левое плечо, обходим черных котов, не свистим дома, не выносим мусор на ночь и т. д.? Избегаем 13 этажа? Кстати, в тайских лифтах нет кнопки «13».
Конечно, мы с Питером решили перепроверить городскую легенду о том, что в двенадцатиэтажном здании госпиталя RAM есть 13 этаж, куда перемещают неучтенных и невостребованных мертвецов.
Выходим из лифта на двенадцатом. Дети кидаются друг в друга, а потом и в нас пластмассовыми кеглями. Медсестры, покачивая бедрами, проплывают как сампаны. По возможности минуя камеры наблюдения, находим витую лестницу куда-то наверх.
«Одиннадцать, двенадцать, тринадцать!» — налегли на железную дверь. И оказались на крыше.
Хороший вид на старый город. Но точно не для нашего подкаста.
— Ты ведь знаешь Хесуса? — спрашивает Питер, когда мы спускаемся.
Еще бы! Хесус всегда здоровается полусогнутой рукой с поднятой вверх ладонью — как будто приглашает к армреслингу. Он весь, досконально, покрыт татуировками. Хотя татуировками здесь сложно удивить: это самая распространенная и (наверное) самая действенная защита от злых духов. Из аварийных уличных сцен: столкновение такси с частным автомобилем. Водилы выскакивают из машин как разъяренные звери — очевидно, вопрос вины и ответственности будет решен hic et nunc; один из двоих вряд ли выживет. Разборки тайцев свирепы — см. «муай-тай». Но происходит нечто не предусмотренное в других культурах. Водитель такси снимает футболку, его обнаженный торс под полуденным чиангмайским солнцем переливается замысловатыми татуировками, он поворачивается, чтобы было виднее, — его спина покрыта витиеватой вязью. И противник прыгает в свою машину, бесславно покидая поле несостоявшегося боя. Волшебная сила тайских татуировок: дезертир осознал, что ему не одолеть врага, у которого такие первосортные янтры.
Хесус решил подраться в муай-тай на главной городской арене. И надо сказать, на четыре поединка защитной силы его татуировок хватило. Но пятым на ринг вышел какой-то шкет лет двенадцати и сразу убрал Хесуса ударом ногой в лобешник.
— Головой надо думать! — первое, что услышал Хесус, когда пришел в себя. Так сказала ему его девушка. Но он истолковал слова по-своему. Голова была единственным участком поверхности Хесуса, не тронутым татуировкой. И он пошел к Аджарну Су, учителю, и сказал — сделай мне татуировку на голове. Это самая высокая из всех высоких буддийских татуировок. И самая болезненная.
— Я был ассистентом, — рассказывает Питер. — Я видел, как страдает Хесус, — он еле сдерживал крик… Аджарн Су периодически останавливался и говорил: «Ты должен еще немного подраться». Учитель не разменивался на сострадание, не шел на поводу — он сохранял свое автономное присутствие. Духи вынуждены с таким считаться. Потом мы сходили на кладбище, он провел ритуал, чтоб закрепить силу татуировки. Постучал по краю ямы кремации, и кто-то откликнулся. Зашуршали опавшие листья, как будто шаги приблизились к нам, а потом удалились… Аджарн Су посетовал, что работать магам стало сложнее. Еще лет десять назад не принято было сжигать тех, кто умер насильственной смертью или покончил с собой. Поэтому у магов было достаточно человеческого материала, необходимого для ритуалов. Частенько в гроб вместо отрезанной головы подкидывали арбуз. И порядок. Но теперь сжигают всех подряд. Вот и приходится осваивать новые практики, методики… Когда Аджарн Су ушел, на Хесуса пролилось солнце. Голова его засветилась. «Теперь я знаю, зачем я это сделал», — сказал он. А я слышал, как учитель шепнул Хесусу, наклонившись к его свежетатуированной голове: «Тебе не надо больше драться. Ты и так сильный».
…Здесь, среди городских экспатов, не встретишь бухгалтера или клерка. Зато полным-полно бывших дипломатов, отставных спецагентов, олимпийских призеров (четверо — только по синхронному плаванию), ученых-ракетчиков, лауреатов фестивалей, охотников за привидениями, укротителей ураганов. Недавно я познакомился с швейцарским метеорологом, который всю жизнь летал сквозь ураганы, работая на какую-то секретную программу от инопланетян. Теперь он создает кооператив органического земледелия, пытаясь освободить от пестицидов земли племени хилл. Но чаще всего события развиваются по следующему сценарию: экс-герой женится на стареющей тайской барменше Фан. Довольно скоро все его сбережения тонут в новом баре у дороги, который он открыл для Фан и для (от силы) пары клиентов. После неизбежного банкротства он проявит необычайный интерес к буддизму, купит пару мешковатых рыбацких порток, сбреет все волосы и исчезнет в монастыре. Там он научится принимать задумчивый и отстраненный вид и вернется — истинно говорю — уже как гуру медитации. И раз уж мы заговорили о призраках — ну чем не призрак? Чем не фантом? Вымышленные биографии, мнимые способности… Иногда мне кажется, что можно смотреть сквозь нас, экспатов, как сквозь призрачный дымок. Местные так и смотрят. Улыбаясь. Не втягиваясь в сострадание.
…Погружение в потустороннее неизбежно приведет на территорию Чиангмайского университета. Почему? Во-первых, потому, что, если трижды объехать вокруг университетской часовой башни против движения, нарушая правила, можно попасть в другое измерение. А во-вторых, там нас ждет доктор философии Вирадж Интанон. Четырнадцать лет он был монахом. А теперь преподает не только философию, но и теологию, эсхатологию и физику.
— Почему тайские легенды такие жестокие и кровавые? — переспросил доктор Вирадж, и его очечки блеснули хищно, по-вивисекторски. — Так ведь их записали совсем недавно, всего-то полвека назад… Коллекционер фольклорист Сатира Косет ходил по селам, слушал устные рассказы, фиксировал. Устные — значит, неподцензурные, неотредактированные. И пока еще они не переварены культурой, как плацента пищеводом Красу, — доктор Вирадж зыркнул на меня, проверяя, в курсе ли я, о чем речь, а я покивал с таким отвлеченным видом, как будто и не я на днях выковыривал ее кровь из-под ногтей. — А кто сказал, что легенды должны быть стерильны, как детские сказки? Легенды — это первозданный ужас. Первобытный трепет.
— Но как это — уж простите за прямоту, господин доктор, — как язычество уживается с буддизмом?
— Видите ли, тайская цивилизация сразу из архаики попала в эру пять-джи, проскочив промежуточные стадии… Конечно, бросается в глаза неистребимость первобытных суеверий в одной из самых технологически развитых стран Азии. Но я вижу ребенка в поддельной дизайнерской футболке, прижавшегося сопливым носом к витрине магазина золотых украшений. Он юн, он вырастет, повзрослеет, перестанет пугаться Красу и кормить духов в домике. Мир станет правильным. Мир, где вместо сказочных призраков — космическая пустота. И вечное одиночество. Пусть перед этим — неизбежным — нагуляется…
— Доктор Вирадж, и все-таки, как вы полагаете, если объехать часовую башню трижды, против потока, — можно ли попасть в другое измерение?
— Можно попасть в госпиталь RAM. Сразу на 13 этаж.