В «Новом Театре» – премьера в постановке худрука Эдуарда Боякова.
В «Новом Театре» – премьера «Розовое платье» в постановке худрука Эдуарда Боякова. Три года назад он уже ставил эту пьесу Натальи Мошиной на сцене МХАТа им. Горького – спектакль начинался сразу после реконструированных «Трех сестер» Владимира Немировича-Данченко.
В особняке Салтыковых – Чертковых, ставшем для «Нового Театра» домом, основную часть тоже предваряет отдельный аттракцион: нечто вроде исторической справки, в которой озадаченных гостей проводят по старинным анфиладам и рассказывают обо всем сразу.
Об Антоне Чехове, умершем в 44 года, его жене и актрисе Ольге Книппер и соратнике Немировиче-Данченко, навсегда вписавшем имя писателя в историю театра. О трех сестрах и их незадачливой невестке Наташе, играть которую так опасаются молоденькие выпускницы театральных вузов.
Публика делится на несколько групп – у каждой свой маршрут и свои проводники, которых затем можно будет увидеть и на сцене. Но в творческий процесс они включаются сразу и окутывают каждого своим вниманием, экзальтированно говоря о том, что волнует их самих. Иногда разыгрывают импровизированные сценки и даже заходят на территорию стендапа, что, разумеется, тоже работает на сокращение дистанции.
По дороге в зал у всех желающих появляется возможность сделать шаг в сторону и оказаться в чеховском пространстве. В одной комнате ярко и весело полыхает камин, в другой все готово к вечернему чаю, в третьей стену украшает винтажная афиша «Трех сестер». Все эти атрибуты появятся и на сцене – в ту секунду, когда Наташа Прозорова начнет вспоминать о былом. Ирина Линдт мгновенно сбрасывает груз прожитых лет – безумный взгляд становится нежным, голос теряет хрипотцу, а бесформенная телогрейка уборщицы сменяется алым платьем, обхватывающим стройный девичий стан.
«Розовое платье» – внушительный, почти полуторачасовой монолог об очаровании и разочаровании, жизни, любви и их отсутствии. При первой встрече с генеральским семейством Наташа не может сопротивляться флеру нездешности, который буквально источают Прозоровы, вынужденные уехать из столицы.
Но она, в том числе и в силу возраста, не меньше пленена собственными романтическими иллюзиями, хотя отличает героиню небывалый прагматизм. И даже сложно сказать, провинциальная ли это черта, продиктованная материальным стеснением, или индивидуальная, изначально заложенная в несгибаемый ее характер.
Так или иначе, на мир Наташа смотрит широко открытыми глазами и видит то, чего сами сестры упорно не желают замечать: их незрелость, вздорность, неумение жить здесь и сейчас. Ее же земные страсти и желания, поначалу вполне невинные и даже естественные, генеральские дочери принимают за плебейскую натуру. А еще завидуют тому, как свободно и открыто она готова заявлять на них свои права.
Разумеется, столкновение двух миров приводит к тихим мучениям. А затем и к полноценному краху: чеховское ощущение страны накануне катастрофы проявляется здесь так же выразительно, как и в оригинальном произведении. И если большой беды избежать было невозможно, малая случилась по нелепой случайности, недосмотру, порыву, полному юношеского безрассудства.
Но молодость здесь не прощает ошибок. Девичье сердце Наташи превращается в женское, изнывающее от окружающего его холода. Затем – в материнское, разорванное в клочья страшной трагедией. Ее окружают призраки, бессловесные фантомы, которым даже не нужно открывать рот, – спустя десятилетия мучительно лишь одно их присутствие.
Появляется на небольшой сцене (ее пространства, впрочем, хватает и для светской гостиной, и для городского катка) и розовое платье, в котором Наташа впервые оказалась в доме Прозоровых. Оно одновременно служит символом счастья и несчастья. Любви, принесенной в жертву и пронесенной через всю жизнь.
К финалу происходящее все сильнее напоминает крик в пустоту, и напоследок Наталья Ивановна, почти очнувшаяся от грез, обращается к самому Антону Павловичу, давно покинувшему мир земной. «Сам умер и нас оставил страдать», – бросает она в сердцах, но в этих словах нет ненависти. В конце концов, заботы возвращают героиню в реальность. Монолог окончен. Можно наконец выдохнуть.