КиноБизнес изнутри с Ренатой Пиотровски: «Фильм рождается в кинотеатре» — интервью с режиссером Никитой Высоцким

Генеральный продюсер проекта: Аниса Ашику
Фото: Евгений Смирнов
Выражаем благодарность ресторану Medi за помощь в организации съемки.

В прокат вышла масштабная драма «Любовь Советского Союза» — история о поколении смелых и красивых, частично основанная на биографии Валентины Серовой и ее супруга Константина Симонова. Один из режиссеров картины Никита Высоцкий рассказал Posta-Magazine, о том, как снималась картина, о молодых актерах и о красивой эпохе, а еще — о музее его отца Владимира Высоцкого.

Жанр — не самоцель

Жанр — не самоцель, но истории, которые интересуют нашу компанию, «Дирекцию кино», — всегда масштабные, и они жанр диктуют. Сюжет «Любовь Советского Союза» трудно рассказать вне исторического контекста, вне этой архитектуры, вне легенд или реальных историй о том предвоенном времени. Мне очень понравилось, как сказал один из наших продюсеров: это по жанру — сказка, но… основанная на реальных событиях.

Мужество быть счастливым

Это историческая драма, в центре которой — человек, у которого было все и который все потерял. У Киплинга есть фраза: «Все потерять — и вновь начать сначала». И вот это история не просто о второй попытке, а о том, что каждому нашему зрителю этот момент потери в чем-то знаком. Такие потери кого-то закрывают, кого-то делают циничными, кого-то пугают и заставляют жить, сжавшись в комок в стиле «второй раз я такого не переживу». Но многие находят в себе мужество вновь стать счастливыми.

Время строить, а не разрушать

Никогда — и даже Пушкину — «не дано предугадать, как наше слово отзовется». Но для многих людей, кто снимает кино, самый желанный результат — это затронуть душу зрителя, заставить его меняться и действовать. Люди все разные, время тревожное, и не всякое действие желательно, но мне кажется, что эта картина настраивает на позитивное действие, а не на борьбу ради борьбы. Я хочу, чтобы после просмотра этого фильма человек захотел что-то сделать для того, кто с ним рядом, чтобы в этом было не желание разрушить врагов с мечом-кладенцом и к Кощею Бессмертному прорваться, а сделать что-то созидательное. Мне кажется, время разбрасывать камни закончилось — и сейчас время их собирать, сейчас — время строить, время давать, а не отнимать.

Народ, умеющий любить

Когда на год-два входишь в какое-то время, создавая пространство картины, это время тебе кажется самым интересным. Когда я писал «Союз спасения» — мне казалось, что это самый главный исторический поворот, рубеж для нашей страны. Казалось: какие мелкие проблемы поднимают другие кинематографисты! И эпоха фильма «Любовь Советского Союза» — 30-е — меня тоже очаровала. Это действительно было удивительно стильное, красивое время, эпоха невозвратных потерь — но в то же время и счастья, и любви. И в фильме любовь — это не только про женщину, в которую был влюблен весь Советский Союз, но и про огромный народ — многонациональный, многоконфессиональный, который умеет так любить.

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью

Кажется, все, что произошло с нашей страной в XX веке, должно было страну уничтожить — ее, язык, культуру. Но этого не случилось из-за невероятной способности народа и конкретного человека к любви. Да, ненависть — это оборотная сторона любви, поэтому ненавидеть мы тоже умеем, но наш фильм — о любви. И это абсолютное счастье видно и в творчестве художника Дейнеки, который, безусловно, задавал стиль эпохи, и в архитектуре — в этом новом мире, который за считаные годы был построен. Не все было радужно, но в каких-то местах сказку удалось построить. Ощущение полета к счастью — вот что это была за эпоха.

Из того времени

Кастинг был долгий, но в итоги мы собрали артистов, которые будто попали к нам из того времени. Это современные ребята, которые почувствовали эту красоту эпохи. А выбрать было сложно. Когда выбор есть — его сделать трудно. Хочется убедиться, попробовать, перепроверить. Но, по-моему, мы в итоге с нашим любовным трио попали в десятку.

Энергия на экране

У меня с актерами всегда довольно сложные отношение. Во-первых, я сам актер. Во-вторых, я верю в поиск, а не ситуации, когда режиссер приносит в кармане какое-то готовое золотое решение, а артист его дисциплинированно выполняет. Так можно снять профессионально, но не будет энергии на экране. И иногда, кстати, эту энергию дает не взаимный поиск, а взаимный конфликт, когда режиссер ненавидит актера или актрису — и вот они вынуждены друг друга терпеть. Так тоже бывает. Я не думаю, что меня сильно актеры не любят, но мне сложно с теми, кто, приходя на площадку, уже точно знает, что будет делать. Это «технические» люди.

Люди из той эпохи

С Романом Мадяновым мне было максимально легко работать — это абсолютное счастье, что он себя понимает. Он невероятно пластичный актер, он остановит вовремя, если ты перегибаешь, и возьмет то, что ты ему дал. А Ангелина Стречина, на которую я зубами на съемках поскрипывал, в итоге сделала все, что мне от ее героини было нужно. В «Любви Советского Союза» молодые актеры были очень внимательны к этому времени. Когда их лица стали частью рекламного постера, стало ясно — да, мы угадали, это люди из той эпохи. Я вот не оттуда, я более поздний, а они — оттуда. Они все сумели на себе сконцентрировать чужие усилия — режиссера, гримера, костюмера — и потом это выдать в кадр.

Недостаточно люблю

Я человек не киношный. Потому что я люблю театр, а кино, наверное… недостаточно люблю. И кино мне платит взаимностью, потому что оно не любит, когда с ним флиртуют, но не влюбляются. Для меня больше важен процесс, важно, куда мы шли, важно, что мы искали. А для кино важнее результат: сделайте, чтобы нам было хорошо.

Любовь всегда одинаковая

Я уже прилично лет прожил, и у меня ощущение, что человек меняется в десятки, может быть, в сотни раз медленнее, чем меняются социальные условия, то, что мы называем временем, эпохами. Человек 1825 года и человек 2024 года разные потому, что у нас есть мобильные телефоны, автомобили, опыт передвижения за несколько часов на другой край земли. Любовь всегда не похожа ни на что — и всегда одинаковая. И именно с этой мыслью я над этой картиной работал. Любовь сейчас, любовь 100 лет назад и любовь в «Ромео и Джульетте» — это одна и та же любовь. И эту любовь человеку надо беречь. Первая любовь дается всем. А вторая приходит — но случается только у тех, у кого достаточно сил и желания. Первая любовь, поскольку она почти всегда ничем не заканчивается, человека закрывает, и второй раз человек может испугаться и не признаться себе, что секунда этой любви важнее, чем вся оставшаяся жизнь — потому что это небезопасно. А тот, кто делает этот шаг дальше, — получает любовь. Вот об этом картина.

После пяти лет

Мне кажется, что возраст нас не меняет. Кто-то сказал, по-моему, Корней Чуковский, что после пяти лет человек не меняется. До пяти лет человек формируется — и потом уже не изменится. Но это не значит, что я упертый баран, который говорит: «Я не поменяюсь, пусть вокруг меня хоть что творится». Нет, жизнь, конечно, меняется.

Легкость не нужна

Я не думаю, что простота — мы такие легкие, подвижные, мы сегодня здесь, завтра там, мы женились и расходимся — это единственный способ жить в современном мире. Я думаю, что есть вещи, с которыми эта легкость не нужна. И есть друзья, которые с тобой «с горшка» и на всю жизнь — и у меня такие друзья есть.

Высоцкому музей не нужен?

Дом Высоцкого на Таганке — по времени самая важная часть моей жизни. Вот «Любовь Советского Союза» мог бы снять кто-то другой — она была бы другая. Но есть вещи, которые можешь сделать только ты. У меня есть взрослые дети, и есть маленькие дети — и есть вещи, которые именно я должен делать для них, а не кто-то. Семья — это вообще очень важно. И я долго этого не понимал, считал: пусть разбираются другие. Думал, что есть люди, которые лучше понимают, как делать музей. Но в какой-то момент я увидел, что никто не делает, что самые близкие его друзья не делают — они готовы помочь, но они делать не будут. А делают какие-то другие люди — не очень талантливые, не очень умелые, не очень старательные, и, главное, у них не очень получается. И тогда, я помню, родители отца сказали мне и брату: «Вы должны это сделать. Это ваш отец, это наш сын».

И я в это дело пошел, хотя считал, что музей Высоцкого не нужен и нужно отдать архивы в театральный музей. Потому что настолько он живой был, настолько несовместим для меня с какими-то фотографиями на стенах или женщиной с указкой, которая что-то рассказывает и показывает. Мне казалось, это… не его формат. А потом я понял: надо начать и кончить. И я многих смог привлечь и стал той фигурой, вокруг которой объединились люди, которые друг другу руки не подавали. А в итоге они помогали сделать этот музей — и Любимов Юрий Петрович, и Губенко Николай Николаевич, например.

Кто был рядом

Я очень любил отца как артиста, для меня он был абсолютно великим именно как артист, как исполнитель. Я бывал на его концертах — и это тоже был спектакль. Он был не просто вокалист. Думаю, что по-настоящему я задумался о том, насколько для меня важно его творчество, уже после его смерти. Имея, не храним, а потерявши, плачем. Сначала это было слишком близко, слишком доступно — а мне было слишком мало лет, плюс Высоцкий — все же не детский поэт. Хотя у него есть детские вещи — достаточно яркие и хорошие. А после его смерти я задумался, кто был рядом. И сейчас безусловно есть специалисты по творчеству Высоцкого, которые лучше знают, больше помнят наизусть — а я все еще двигаюсь в сторону этого целостного понимания. И это процесс, который не остановить. Я должен этот музей продвигать — а мои дети и дети Аркадия, я верю, подставят плечо в будущем, если музей будет в них нуждаться.

И уничтожили

В стране был странный период, когда мы свою кинотрадицию почти разрушили — и уничтожили собственный прокат и производство. Я помню, как в 90-е попал на «Мосфильм» — а там в павильонах были склады китайских кроссовок. А каких специалистов мы потеряли… Я вижу, как сейчас записываются шумы — да, есть суперпрофессионалы, но таких, как раньше, нет… Раньше это были люди невероятно изобретательные, остроумные, они точно чувствовали изображение. Сейчас мы воссоздали индустрию худо-бедно, научились рекламировать: я вижу плакат — и да, хочу пойти. Мы заново научились работать, продавать, снимать разное и детям, и взрослым. Наше кино вполне конкурентоспособно — и наше кино встало на ноги. Но эти 15 лет, которые потеряли и мы, и зрители, еще чувствуются…

Не бойтесь смотреть серьезное кино

Раньше люди ходили в кино — и ждали от кино и развлечения, и смеха, и совета. А сейчас мы как будто потеряли зрителя, культура хождения в кинотеатр утеряна. Просят запретить попкорн? Да пусть и попкорн, и кока-кола, что угодно — но приходите смотреть серьезное кино, не бойтесь смотреть серьезное кино!

Фильм рождается в кинотеатре

Я преподаю и вижу, что молодые ребята, хоть и смотрят кино онлайн, все же и в кинотеатры ходят, привычка ходить в кинотеатр у этого поколения есть. Фильм вообще… рождается в кинотеатре. Мы работали, у нас было время, мы спорили, ссорились, радовались, нам казалось: получилось… Но сейчас придет зритель — и скажет: получилось или нет. Вот это самое важное.