Главным словом, характеризующим российскую экономику сегодня, становится перегрев. ЦБ повышает ставку до рекордной, и возникает вопрос, что же случилось с экономикой, что потребовались столь жесткие меры. Что сулит перегрев, как правильно охладить экономику? Об этом в рамках осенних Просветительских дней в РЭШ поговорили зампредседателя Банка России Алексей Заботкин, профессор РЭШ Олег Шибанов, а также главный экономист группы ВТБ Родион Латыпов. Forbes приводит главное из их разговора
— Что считается перегревом, как определяется это состояние и чем чревата для экономики повышенная температура?
Олег Шибанов: Обычно перегрев экономики подразумевает, что у вас деловая активность слишком большая по сравнению с теми трендами, которые должны были быть. Когда вы думаете, например, что рост ВВП потенциальный, то есть тот, которого вы можете достигать, в экономике ноль, но при этом растете вы на 2% — это перегрев. Что такое потенциальный рост? Когда вы пытаетесь сказать что-то конкретное, вам приходится опираться на модель. Кто-то пользуется моделью Солоу, ее модификациями, кто-то пытается какими-то другими трендами описывать то, что происходит в экономике. Например, если вы смотрите на те оценки, которые даются для разных экономик, то разброс потенциального роста для некоторых стран может быть довольно большим. От 1% до 2% для развитых экономик, в зависимости от того, какие предположения про рабочую силу, про накопление капитала, про технологии вы будете в свою модель вставлять. Поэтому каждый раз, когда мы говорим о перегреве, нам в численном смысле его оценивать не так просто. Но, наверное, если у вас рост экономики большой по сравнению с трендами недавнего прошлого, вы можете задуматься о том, что у вас в экономике слишком много деловой активности, несоответствующей потенциалу.
— Чем это чревато, такой разрыв?
Олег Шибанов: Это еще более дискуссионный вопрос по сравнению с тем, как вы оцениваете потенциал. Обычно это означает, что у вас компании вынуждены чуть-чуть больше работать, чуть-чуть переплачивать сотрудникам и из-за этого чуть быстрее увеличивать цену. В состоянии перегрева экономики вы обычно должны наблюдать повышенную инфляцию. Безработица должна быть, скорее всего, пониженная, повышенный темп роста зарплат и, может быть, какие-то другие явления, которые вы не наблюдали до этого, например слишком быстрый рост потребления в определенных сегментах.
— Что случилось в экономике, что ЦБ был вынужден так поднять ставку? Назовите, пожалуйста, слагаемые этого перегрева со стороны спроса, со стороны предложения.
Алексей Заботкин: Начну со стороны предложения. События 2022 года и последующих двух с половиной лет, в первую очередь, конечно же, санкции, заметно ухудшили для России условия внешней торговли. Что такое условия внешней торговли? Это в самом простом смысле та пропорция, в которой мы обмениваем товары и услуги нашего экспорта на товары и услуги, которые нам требуется закупить по импорту. И вот эта пропорция, она изменилась не в нашу пользу. То есть на заданное количество тонн нефти, стали, леса, зерна мы покупаем меньшее количество, мы можем теперь приобрести меньшее количество автомобилей, станков, телефонов и так далее. И процесс пока продолжается. По факту это вычет из потенциала экономики. Соответственно, это ограничение на стороне предложения для экономики, тот уровень спроса, который она может при прочих равных удовлетворить, становится ниже.
Telegram-канал Forbes.Russia
Канал о бизнесе, финансах, экономике и стиле жизни
Против этого, естественно, работает то, что в принципе потенциал растет и производственные возможности расширяются благодаря инвестиционному процессу. Но основной фактор, который перевел экономику в состояние значительного перегрева начиная с середины прошлого года это, конечно, динамика спроса, значительное его расширение. Спрос начал восстанавливаться очень быстро, буквально через несколько месяцев после событий весны 2022 года экономика уже пошла по траектории быстрого восстановительного роста. И это происходило как в части государственного спроса из-за дополнительной потребности государства, так и в части инвестиционного спроса в силу необходимости перестройки производственных цепочек, организации внутри страны, производства того, что ранее мы без особого труда закупали по импорту. Так же происходило в области кардинального изменения логистики, транспортных потоков, которые потребовали инфраструктурных инвестиций, но и в части потребительского спроса, который был поддержан активным ростом доходов и теми же программами поддержки льготной ипотеки и так далее. И рост кредита стал дополнительным фактором, который поддерживал расширение спроса. Здесь сыграло роль то, что хоть мы и достигли низкой инфляции с 2016-го по 2020-й, за эти пять лет средняя инфляция была как раз 4%. Но до этого были 25 лет высокой, очень высокой или даже гиперинфляции.
И поэтому когда за постковидным ускорением роста цен 2021 года последовал 2022 год с двузначной инфляцией, то инфляционные ожидания вновь взлетели, и пока они отказываются снижаться. Из-за этих высоких инфляционных ожиданий по факту денежно-кредитные условия, то есть та степень привлекательности кредита, если хотите, они оказались мягче, чем мы предполагали. И поэтому даже двузначные номинальные ставки не выглядели столь уж обременительными в свете ожидания сохранения вот этой высокой инфляции, которая сильно ускорилась в 2021–2022 годах. И это на фоне сохранения стимулирующей бюджетной политики в течение 2022, 2023, 2024 годов.
Часто приходится слышать, это последняя ремарка, наверное, что дефицит на рынке труда, который сейчас наблюдается, это, наверное, один из наиболее ярких моментов, который отличает нас от прошлого. Безработицы 2,4%, такого не наблюдалось никогда в современной истории. Очень часто приходится слышать, что дефицит на рынке труда — это фактор предложения. На самом деле, да, рабочая сила — это фактор, определяющий производственные возможности, и в этом смысле это фактор стороны предложения. Но сама нехватка свободных рук и рост зарплат, который опережает рост производительности труда, — об этом все-таки правильнее думать, как об отражении перегрева спроса, на который предприятия реагируют в очень жесткой конкуренции друг с другом за свободные рабочие руки, которых практически не осталось.
— Как сейчас оценивается разрыв выпуска? Какой, в принципе, нужен экономике рост?
Алексей Заботкин: Все-таки свидетельством перегрева является не рост сам по себе. Свидетельством перегрева является высокая инфляция. Оценки разрыва выпуска или перегрева мы не публикуем, так как единственной правильной оценки не существует.
Есть некоторое количество оценок экономистов инвестбанков, и их диапазон, не то чтобы он полностью совпадает, но в целом согласуется с диапазоном наших рассуждений на этот счет. И я хочу еще раз подчеркнуть эту историю, что перегрев — это не про рост как таковой, это про инфляцию. Если бы мы в этом году имели тот же рост ВВП на 3,5–4%, который мы, скорее всего, получим по итогам 2024 года, но при этом инфляция и ее устойчивые компоненты показывали бы темп роста цен вблизи 4%, то не было бы вообще никаких оснований нам сегодня обсуждать перегрев.
По поводу того, какой рост нужен, — экономике нужен именно устойчивый и сбалансированный рост, который достигается при низкой инфляции, полной занятости, умеренном уровне процентных ставок. А при высокой инфляции часть роста — это тот самый временный перегрев, после которого потребуется перерост, наоборот, охлаждение и рост медленнее потенциала. Если какие-то метафоры применять, то это как бегун на длинную дистанцию, марафонист. Он, конечно, может прибавить темп, чтобы быстрее преодолеть подъем или обойти кого-то на повороте, но потом должен будет на какое-то время снизить темп, чтобы выровнять свой пульс, а иначе до финиша он может просто не дотянуть.
— Уже все упоминали про ситуацию на рынке труда. В резюме, например, обсуждения ставки, говорится о том, что данные рекрутеров демонстрируют снижение количества вакансий при росте количества резюме. Но интерпретировать эти данные как признаки охлаждения, пока преждевременно.
Алексей Заботкин: Вы подметили справедливо, что в резюме отмечен сюжет о том, что по данным HeadHunter последние полтора-два месяца есть некоторая тенденция в сокращении числа размещаемых вакансий. Это в целом обычно рассматривается как смягчение жесткости рынка труда, но пока это изменение небольшое в контексте того, насколько они приросли в предыдущие 12 месяцев. И второй момент: из диалога с компаниями мы слышим, что некоторые из них просто убирают вакансии в силу неспособности их заполнить. Вопросы про укомплектованность работниками мы задаем раз в квартал. Опрос, который проводился в начале октября, показал, что в третьем квартале укомплектованность работниками еще больше снизилась по сравнению со вторым кварталом. Поэтому пока о каком-то развороте в динамике жесткости рынка труда, того, что он становится более приветливым для работодателя, говорить не приходится.
— Насколько такая ситуация, когда факторы предложения превалируют над охлаждением спроса, осложняет задачу обуздать инфляцию? На что в таких условиях способна высокая ставка? Как ограничены ее способности?
Олег Шибанов: Когда-то считалось, в тех моделях, которые я изучал, когда учился в магистратуре и затем на PhD, что шоки предложения не то, на что центральный банк должен реагировать. Потому что исторически считалось, что они менее постоянные, то есть они длятся недолго. Но со временем стало понятно, особенно после пандемии, что шоки предложения могут быть совершенно такими же, как и шоки спроса по длине. То есть, вы можете, в принципе, видеть их очень долгоиграющую природу. И вопрос, как на них реагировать, стал более острым.
С моей точки зрения, консенсус, конечно, в том, что вы не можете давать инфляции разворачиваться, даже если она основана на шоках предложения. Другой вопрос, как работать с шоками предложения. И я читал недавнюю очень забавную, с моей точки зрения, статью, в которой обсуждалось в очередной раз, что в Канаде инфляционные ожидания довольно сильно зависят от шоков продовольственных. И изменение цен на продовольствие определяет чуть ли не 60% вариации, то есть изменчивости в инфляционных ожиданиях граждан. И там давались рекомендации, что, может быть, стоит обратить на это больше внимания и также работать с этими шоками предложения продовольствия более проактивно.
Я хочу ремаркой отметить, что часть шоков предложения, которые мы видим, тарифные. Один из шоков, который нам приходится относить условно к шокам предложения, потому что они, очевидно, влияют примерно, как такие шоки, это изменение утильсбора, изменение ЖКХ и так далее. То есть тех цен, которые, вообще говоря, входят в наш стандартный пакет потребления. И вот с подобного рода шоками особенно сложно обсуждать, как же правильно или оптимально должна реакция Центрального банка выглядеть.
— Что могут или не могут центральные банки, когда мы говорим о шоках предложения?
Алексей Заботкин: Центральные банки должны реагировать на все, что способно повлиять на устойчивую инфляцию. Потому что наша денежно-кредитная политика воздействует на экономику с существенными лагами, и понятное дело, что реагировать и погасить колебания, которые происходят из месяца в месяц или даже из квартала в квартал, просто в силу этих лагов денежно-кредитная политика не может. Но она может в полной мере стабилизировать инфляцию на низком уровне, если она адекватно реагирует на такие вот факторы, которые в конечном счете имеют длящийся характер.
Проблема с повторяющимися шоками предложения состоит в том, что люди не вдаются в подробности, они просто видят высокую инфляцию, которая возникает в результате того, что сегодня произошло одно, завтра произошло другое, послезавтра третье. И они не задаются вопросами, что это временно или постоянно, они просто закладывают это в свои более высокие инфляционные ожидания. И вот на это уже денежно-кредитная политика должна в полной мере реагировать.
Степень реакции сильно зависит от стартовых условий. Если мы находимся в ситуации, когда инфляционные ожидания сильно отклонены, то, что называется, разъякорены, находятся на высоком уровне, то в этом случае, конечно, реакция должна быть гораздо более выраженной. И здесь важно, конечно, то, что нам говорят, но зачем же реагировать на то, что вы не можете изменить. Вы же не можете поменять погоду, или вы не можете поменять урожай, или вы не можете обратно сдвинуть тарифы. Но здесь, наверное, хорошая аналогия может быть такая, что, если корабль идет по океану и попадает в сильное течение, которое начинает его сносить, конечно, ни капитан, ни рулевой, ни штурман не могут как-то изменить силу этого течения или его направления. Но то, что они могут сделать, это скорректировать курс корабля так, чтобы он в итоге все-таки попал в тот порт, куда ему положено попасть.
— В этом перегреве, какую роль сыграл бюджет? И какую роль дальше будет играть бюджет, если исходить из того проекта бюджета, который у нас есть?
Родион Латыпов: Бюджет сыграл большую роль в перегреве экономики и существенно усложнил Банку России возможность достичь цели по инфляции в 2023–2024 годах. У нас бюджетная политика выстраивается вокруг бюджетного правила. То есть Минфин разрешает себе тратить те нефтегазовые доходы, которые он собирает при цене на нефть, которая называется «ценой осечки в бюджетном правиле».
Когда в 2022 году бюджет нарастил расходы, мы увидели существенное ускорение инфляции. Бюджетный импульс, ну, как его считает Минфин, в 2022, 2023 годах составил примерно 10% ВВП. То есть это то, насколько совокупная бюджетная система, расходы и квазирасходы совокупной бюджетной системы отклоняются от нормальных значений. Это 10% ВВП суммарно. Более того, бюджет существенно нарастил субсидирование процентных ставок, например действовала масштабная льготная ипотечная программа, кроме того, есть еще косвенное влияние дефицита бюджета на то, сколько потребляет экономика в целом. Это, наверное, канал благосостояния, то, насколько внебюджетный сектор или частный сектор ощущает себя богаче, когда бюджет тратит больше. Если бюджет наращивает расходы и люди, которые получали раньше 40 000, теперь получают 200 000–400 000 в месяц, им при прочих равных доступен больше кредит.
И вот этот капитал, который бюджет им дарит, компании и частный сектор используют для того, чтобы при прочих равных привлечь кредит еще больше. А банки, видя, что экономика в целом, частный сектор за счет бюджета становится богаче, они гораздо более охотно им этот кредит выдают. В итоге бюджетный вклад вырос не только за счет непосредственно роста расходов, но и за счет вот этих косвенных эффектов в виде субсидирования ставок и эффекта того, что частный сектор при прочих равных теперь чувствует себя богаче, и им при прочих равных доступен больше кредит за счет того, что бюджет сделал их богаче.
Поэтому я повторю свой тезис, я думаю, что бюджет играет существенную роль в том, что происходит с инфляцией в России.
Если говорить про числа, то, совокупная бюджетная система тратила примерно 34% ВВП, сейчас она начала тратить примерно 37% ВВП. И бюджет нужно сбалансировать, вспомнить, что у нас бюджетное правило, которое подразумевает, что у нас структурный первичный баланс должен быть нулевой, а чтобы его соблюдать, нам нужно каким-то образом нарастить доходы.
Если думать, какой эффект оказывает бюджет на экономику, мы должны сравнивать вторичные эффекты того, что баланс бюджета будет нулевым с 2025 года. Важно думать о вторичных эффектах и сравнивать то, насколько высоко проинфляционное влияние допрасходов в размере 3% ВВП против того, что было до 2022 года, и то, насколько сопоставимо дезинфляционное влияние допдоходов. Половина дополнительных доходов в бюджете — это изменение цены отсечки в бюджетном правиле, которое никакого влияния на инфляцию на самом деле, на мой взгляд, почти не оказывает.
Другая половина — это рост НДФЛ и налога на прибыль. Про эту налоговую нагрузку, я думаю, как скорее вычет из будущих сбережений, нежели чем сокращение будущих расходов. Потому что если мы берем и увеличиваем налоговую нагрузку на богатых, на 3% плательщика НДФЛ, то все, что мы получим в итоге, — меньше накопления сбережений в будущем.
Эффект дезинфляционный от роста НДФЛ по модулю значительно меньше, чем сохранение расходов, например в части национальной обороны. Бюджет нам обещал, что расходы на национальную оборону сократят на 1,5% ВВП, они остались на том же уровне, и проинфляционный эффект того, что бюджет продолжает использовать ресурсы, в том числе в виде рабочей силы, он, на мой взгляд, гораздо сильнее, чем дезинфляционный эффект от роста НДФЛ и налога на прибыль.
Можно подумать о том, как финансируется дефицит бюджета. На мой взгляд, большая разница между тем, что Минфин, например, закрывает дефицит бюджета заимствованием в ОФЗ с фиксированной доходностью или, например, используя остатки федерального бюджета, накопленные с прошлых лет. Или, например, когда он использует средства ФНБ, не продавая валюту в рынок. Способ финансирования дефицита бюджета — это тоже очень важная история, которая должна менять траекторию ключевой ставки. Если сейчас Минфин возьмет и сообщит всем, что в остаток года он исполнит план по заимствованию в ОФЗ с фиксированным купоном, то доходность ОФЗ вырастет на процентный пункт, а то и на два. И это будет автономное ужесточение денежно-кредитных условий, которое при прочих равных позволяет Центральному банку, на мой взгляд, меньше повышать ставку.
И третий сюжет, важный, это то, как мы распоряжаемся дополнительными ненефтегазовыми доходами. Тоже очень большая разница между тем, чтобы дополнительные ненефтегазовые доходы, особенно которые мы получаем в перегрев, направлять на сокращение плана по заимствованиям или дальше расходовать. Вот министр Силуанов нам недавно сказал, что Россия стала развитой экономикой и ненефтегазовые доходы в составе доходов бюджетной системы вырастут до трех четвертей на прогнозном горизонте. Это означает, что, на мой взгляд, из этого следует, что бюджетное правило тоже должно быть более современным, и раз у нас доля нефтегазовых доходов теперь сильно меньше, то и, наверное, стоит подумать над тем, чтобы и бюджетное правило модифицировать таким образом, чтобы ненефтегазовые доходы тоже выполняли роль контрциклического стабилизатора.
Еще важно понимать, что на самом деле доходы собираются выше плана всегда в номинальном выражении, а если их смотреть на долю к ВВП, то на самом деле, по итогам 2024 года, случится недобор в 2% к ВВП.
— Как ЦБ оценивает дезинфляционный эффект от повышения налогов? Каким образом способ финансирования дефицита сказывается на инфляции? А также сейчас бюджет на 2025 год предполагает сбалансированную политику, но в 2024 году вносятся поправки, и бюджет становится более проинфляционным, на полтора триллиона увеличиваются расходы. Есть ли у ЦБ сценарий на тот случай, если в 2025 году бюджет резко поменяется и окажется более проинфляционным, чем обещается сейчас?
Алексей Заботкин: Более высокие налоги всегда создают дезинфляционные эффекты, при прочих равных. Повышение налогов само по себе — это всегда дезинфляционные моменты, это фактор, безусловно, повышения налогов, которое наступает в силу с 1 января этого года, это тот фактор, который будут вычитать из инфляции в следующем году.
Инфляция — это всегда монетарное явление. Это утверждение не означает, что в каждый отдельный месяц инфляция исчерпывающим образом описывается изменением денежной массы в этот месяц. Мы уже детально поговорили, что есть масса факторов на стороне предложения, которые создают дополнительные шумы, колебания цен. Но и главное, что связь между денежной массой и спросом не настолько тесная, чтобы влиять синхронно каждый месяц, как ситуация развивается. Но на значимых промежутках времени инфляция — это всегда результат роста денежной массы, а с ней и номинального спроса, то есть спроса, выраженного в триллионах рублей, который опережает расширение физического предложения товаров и услуг. Видимо, об этом думаем, как о реальном ВВП. И финансирование не только бюджета, а любых экономических агентов, будь то граждане, бизнес, компании и так далее, то финансирование, которое создает дополнительную денежную массу, оно заведомо более проинфляционное, чем иные инструменты привлечения таких же объемов финансирования. А что создает денежную массу? Все то, что создает новые остатки на банковских счетах и депозитах. Это может быть банковский кредит, это может быть покупка банками облигаций, неважно, ОФЗ или корпоративных облигаций, перечисление в банковскую систему средств ФНБ, использование остатков бюджета для финансирования дефицита. При этом покупки облигаций и акций не банками денежную массу дополнительную не создают. Если вы или я купим облигацию, мы отдадим уже существующие в экономике деньги тому, кто выпустил эти облигации, будь то государство или какой-то корпоративный заемщик. В результате этого мы откажемся от своего потребления в пользу того, чтобы проинвестировать в соответствующий финансовый инструмент, и откажемся на длительный промежуток времени, пока эта облигация не погасится. И в этих условиях это не создает дополнительного спроса в той мере, в которой такой спрос создает банковский кредит или покупка облигаций банками. Я думаю, основное разграничение проходит в этой плоскости.
Что касается бюджета, мы исходим из внесенного проекта бюджета на трехлетку, выполнение объявленных в нем параметров бюджетного правила. Отклонения случаются не только в части бюджетной политики, но и в массе других факторов, которые влияют на экономику. Правительству очень хорошо известно, что предсказуемость бюджетной политики важна для эффективности денежно-кредитной политики. Нам по максимуму хотелось бы знать все про будущее, хотя бы на ближайшие год-два, для того чтобы на этом горизонте действия денежно-кредитной политики точнее попадать в цель. Но когда происходят какие-то отклонения, хоть в предпосылках по внешним условиям или если какие-то изменения в части бюджетной политики случатся, то мы на них, конечно, будем реагировать. Но еще раз хочу подчеркнуть, что по своей конфигурации бюджет 2025 года в том виде, в котором он сейчас внесен, он существенно дезинфляционный, бюджетный импульс в нем сильно снижается по сравнению с 2024 годом, и в этом смысле он будет, конечно, способствовать замедлению инфляции в следующем году.
— Каким же образом правильно охладить экономику так, чтобы не переохладить, не заморозить ту неполучающую часть экономики, которая существует в рыночных условиях, и насколько большая часть экономики существует в менее рыночных условиях и, соответственно, менее чувствительна к ставке?
Алексей Заботкин: Хочу развеять очень, наверное, укоренившееся ощущение, что часть экономики и кредита, которая не чувствительна к ставке или мало чувствительна к мерам денежно-кредитной политики, является доминирующей. Это совершенно не так. Это меньшая часть экономики. Я так расплывчато скажу, что это не 50%, не 30%, даже не 20% ВВП. Скорее всего, это заметно меньше, но больше, конечно, чем было до 2022 года. Это необходимо учитывать, когда мы думаем по поводу масштаба изменения ключевой ставки, которая требуется, чтобы при прочих равных, при аналогичных степени отклонения спроса от устойчивого роста потенциального уровня обеспечить тот же эффект.
Перегрев относится к экономике в целом. Почему это так? Разделять на две части на самом деле неправильно. Они очень сильно переплетены. И в первую очередь через тот спрос, который обе части экономики предъявляют на физические ресурсы, из которых товары и услуги производятся. Ресурсы и трудовые, и транспортные мощности, и производственные площадки, сырье, материалы — и далее по списку. Как вы сами уже верно сказали, они перемещаются внутри экономики свободно. И инфляция является эффектом, который присущ всей экономической системе и отражает ограничения, которые и та и другая части экономики испытывают в части доступности свободных ресурсов, когда уже ресурсы полностью задействованы. Для того чтобы спрос вернулся к потенциальному уровню, он не обязан упасть. Он должен просто какое-то время умерить свой пыл, чтобы потенциальные ВВП, производственные возможности нагнали этот спрос. Но наши меры воздействуют на всю экономику в целом.
В какой степени отдельные части экономики отреагируют на денежно-кредитную политику — это зависит во многом от чувствительности спроса на соответствующие товары и услуги к нашей политике. Там, где спрос менее чувствителен, это, видимо, те направления, где есть наиболее острая потребность в достижении результата здесь и сейчас. И в условиях ограниченных ресурсов это означает, что остальные сегменты спроса будут удовлетворены в меньшем объеме или более постепенно. Какие-то покупки будут отложены, потому что люди будут из-за высоких ставок больший объем своих доходов сберегать. Какие-то инвестиции, которые менее горящие, они будут сдвинуты вправо на то время, когда производственные возможности возрастут, и часть неэластичного спроса схлынет. Одним из примеров такого неэластичного к ставке спроса, на самом деле, является та же история с льготной ипотекой после ее истечения в середине этого года. Соответственно, часть ресурсов, которая была направлена на удовлетворение вот этого спроса на квартиры, предъявлявшаяся за счет льготной ипотеки, теперь может быть использована на других направлениях, например для строительства коммерческой недвижимости или логистических центров, в которых тоже наблюдается очень жесткий дефицит сейчас.
— Не рассматривает ли Центробанк возможность повысить таргет по инфляции, учитывая необычность экономической и геополитической ситуации?
Алексей Заботкин: Спасибо. Очень популярный вопрос в последнее время. Ответ на него короткий — нет, не рассматриваем. Мы рассчитываем, что, когда инфляция вернется к нашей цели, что произойдет где-то на рубеже между 2025 и 2026 годами, мы вернемся к обсуждению, которое было обозначено в обзоре денежно-кредитной политики в прошлом году о сроках возможного пересмотра цели в сторону ее снижения. Потому что, на наш взгляд, 4% — это предельный уровень цели по инфляции, который может рассматриваться как долгосрочная ценовая стабильность.
— Не потребуется ли, чтобы достигнуть эту цель, устроить экономике рецессию?
Родион Латыпов: Это зависит от ваших собственных оценок разрыва выпуска, который сейчас есть, и от того, что вы думаете про потенциал. По моим расчетам, если думать, что сейчас разрыв выпуска, допустим, 2–3%, и достаточно оптимистично думать про то, что потенциал в следующем году вырастет на 2%, то разрыв выпуска в следующем году не схлопывается без рецессии. Я хотел бы быть неправым в своих расчетах, но я думаю, что тот разрыв выпуска, который сейчас имеется, а именно то, насколько совокупный спрос превышает возможности предложения, сейчас настолько высок, что, чтобы устойчиво прийти к цели по инфляции уже со следующего года, разрыв выпуска должен схлопнуться так быстро, чтобы в следующем году случилась небольшая, но рецессия. Но, конечно, у Центрального банка здесь могут быть свои собственные оценки и, скорее всего, более правильные.
— Чем чреват для населения перегрев?
Алексей Заботкин: Перегрев для населения, как и для всех, чреват высокой инфляцией, которая разрушает покупательную способность сбережений, в конечном счете вычитает из покупательной способности доходов и влечет за собой период высоких процентных ставок. Поэтому прекратить состояние перегрева требуется, не откладывая это в долгий ящик.
Период охлаждения — это период, когда денежно-кредитная политика мотивирует граждан в большей степени направлять свои доходы в сторону сбережений, нежели текущего потребления. Собственно говоря, этот повышенный уровень нормы сбережений, он в том числе позволяет поддержать более высокую инвестиционную активность, которая способствует расширению потенциала и закрывает вот этот разрыв выпуска уже со стороны предложения. И в конечном счете, главный посыл, это то, что и перегрев, и высокие ставки, связанные с этим, они временные, а вот, к сожалению, инфляция, если уже цены выросли, то они выросли навсегда. Поэтому, поверьте мне, временный период высоких ставок гораздо лучше, чем непрерывный рост цен при высокой инфляции.
Олег Шибанов: Я думаю, что всем гражданам — это не инвестиционный совет, и я их давать и не могу, и не умею — но нужно посмотреть на ставки в банках, особенно в каких-нибудь хороших банках, устойчивых банках, и все положить на депозиты, чтобы можно было заработать на этом невероятные проценты.