«Видел такое, во что невозможно поверить»: красноярский художник — о путешествии в пустыню Гоби и выставках в Лувре

Николай Рыбаков пишет картины уже больше полувека. Путешествует по дремучим территориям. Его работы ценят в современных художественных галереях российских и зарубежных. Выставляют в Москве, Париже, Лондоне. И он один из самых закрытых и непубличных людей, практически не общается с посторонними и никогда не рассказывает о личной жизни. Для корреспондентов NGS24.RU Алексея Тайганавта и Марии Ленц он сделал исключение.

Кочевник

Художник Николай Рыбаков, кажется, добился почти всего, о чем может мечтать человек из мира искусства. Престижные выставки в российских городах и за рубежом. Покупатели в частные коллекции по всему миру. Звание «Заслуженный художник России», десятки премий и медалей от музеев и художественных академий. А он в свои семьдесят семь продолжает уходить в деревни, дикие поля и леса.

В Красноярске Николая Рыбакова трудно застать. Жизнь расчерчивает маршрутами между творческими лабораториями — из сельского дома в Емельяновском районе работать над картиной в Москву, оттуда к себе в Хакасию, и мимоходом снова Красноярск. Сейчас в город — в свою первую мастерскую — он приезжает ради встречи с нами.

Поднимаемся на последний этаж. Его квартира за железной дверью как будто затаила дыхание, ожидая возвращения художника. Простор высоких потолков и огромных окон упирается в засохший букет роз в банке на подоконнике.

— Город давит, он шумный, агрессивный. Я уже давно устал здесь. В Москве снял в аренду мастерскую в тихом спокойном месте, в лесу. Там проще и писать, и, главное, выставляться потом, — говорит Николай Рыбаков. — Живу по полгода в столице, возвращаюсь в свой дом в деревне. Вот так в разных пространствах работаю.

Лувр, золото, буря в пустыне

Николай Рыбаков выпускник Суриковского художественного училища. И тогда, и сейчас, чтобы писать картины, он много путешествует. Экспедиции на Таймыр, в Эвенкию, на юг края, в Хакасию и Туву, в Монголию.

— Я кочевник. И в своих путешествиях видел такое, во что невозможно поверить. Только если сам прикоснулся к этому. В природе есть нечто нам недоступное, накопленное за миллионы лет, за которые она сама себя усовершенствовала до предела. Великолепная гармония в необъятных ландшафтах. Какие-то элементы, которые мы никогда не сможем понять, — объясняет художник, но больше оставляет невысказанным.

В путешествиях он собирает этнографические и археологические материалы, пишет статьи в научные журналы, исследует наскальные рисунки. В Хакасии нашел особенные петроглифы — последователей одной из древней, теперь уже забытой религии. В свое время она чуть было не стала одним из мировых течений, и, как считает Николай Рыбаков, через Южную Сибирь её адепты добрались до Китая. Место с древней живописью хранит в секрете, чтобы не разрушили вандалы.

— Я долго мечтал побывать в пустыне Гоби. И лет 10 назад нанял семейную пару из монголов. Они меня возили на своей машине. Я спал в машине, а они в палатке. Значит, я позавтракаю, беру термос с собой, фотоаппарат и бумагу, и иду на весь день в место, которое мне понравилось, работаю. Там же холмы-холмы, дали и ничего больше. Это настолько пронзительно. Какая-то вселенская глубина, где ты можешь в ней остаться. Мысли приходят совершенно другие, для творческих людей это важно, — говорит Николай Рыбаков. — В Гоби я впервые в жизни испытал, что такое настоящая буря в пустыне. Это очень страшно. Ветер очень-очень дует, идет жар градусов 30 и потом стена песка. Мы в автомобиле почти сутки просидели безвылазно. А потом поехали и машина глубоко зарылась в песок. Начали откапывать, а она всё глубже погружается. У водителя вместо нормальных инструментов, оказалась какая-то пионерская лопатка — вот они чуть в итоге ли не руками выгребали песок. Нашли кустарник, и так подкладывая ветки, потихоньку выбрались… Здесь в Сибири пару лет назад меня один охотовед завез в таёжную избушку, чтобы мог один поработать. Это тоже была такая мечта у меня. Я в лесу 10 дней провел, это, конечно, сказка. Вот только мыши одолевали сильно — боялся, что в спальник мне проберутся.

Начиная с 2012 года Николай Рыбаков выставляется в Лувре, в старейшем художественном салоне, который работает уже на протяжении почти полутора веков. На выставку туда привозят работы несколько сотен художников со всего мира. Когда красноярец участвовал первый раз, получил серебряную медаль от Национального общества изящных искусств Франции. Спустя пару лет — золотую.

— Наш «Аэрофлот» подставил меня — сам я прилетел, а багажа, в котором и холсты, и подрамники не оказалось. Представляете, а у меня выставка в Лувре на носу. За 12 часов до открытия еле как нашелся багаж, я быстренько успел собрать. Дали мне золото, — рассказывает Николай Рыбаков. — Потом я перестал там участвовать. Затратно и по времени и по деньгам.

У себя в Красноярске он тоже уже почти не выставляется. Говорит, здесь это стало никому не нужно. Может потому что больше сам по себе и слишком не публичен, может из-за заоблачности своих картин. Поэтому Москва ближе и чаще.

Тяга к жизни

— Общения мало сейчас, как такового. Чем старше человек становится, тем больше на нет это всё сходит, — говорит Николай Рыбаков. — Есть те, кто всю жизнь преподают, ходят, читают лекции и так далее. Они пытаются молодиться. Но мне не страшно, что я быстро постарею, я просто много работаю.

— А вот, смотрите, это моя собачка Чумашик, — говорит художник, показывая в телефоне дворнягу. — Чудо такое на коротеньких ножках. Бог знает откуда она взялась… Она дает нам смысл, любая собачка. Им отведено-то 15-16 лет всего. И когда ты смотришь на нее, как она живет — надо этому учиться. Она вся живая, естественная, летит куда попало, стремится, в общем, вот эта тяга к жизни. Последние два-три года вместе с ним выезжаем. Нахожу место, где мне нравится, ставлю шатёр. И получается тут меня очаг, там собачка, один столик для работы, другой для пищи. Хорошо пишется.

Палеодиета и жесткий распорядок

— Я просыпаюсь в четыре утра. Занимаюсь гимнастикой и иду на прогулку. На завтрак пью чай с кокосовым молоком, ем оливки и авокадо. На обед яйца, мясо, потом второй обед у меня до 3 часов и всё. Ужина нет. Система такая: восемь часов пища, шестнадцать часов отдых — этот принцип давно отработан и ему следуют многие кто ведёт здоровый образ жизни, — рассказывает Николай Рыбаков. — Я придерживаюсь палеодиеты. Наши ранние предки, особенно северная нация, кушали жирное мясо, кое-что из растительной пищи, пили воду и всё, этим и жили. То есть, должно быть мясо и 50% жира, вот это самый лучший вариант. Испытал, думаю, холестерин, прыгнет: немножко приподнялся, не до опасной степени. Сосуды мои чистые. А у нас о чем говорят? «О, жир нельзя есть». Но это при условии, знаете, когда найден баланс между углеводами и жирами. Ну, а вообще доказано, что углеводы быстрее приближают нас к концу. Я не кушаю хлеб, картошку и сахар. Нужно беречь ресурсы организма, с возрастом открываются еще больше возможностей, идей и мыслей, а вот сил уже не хватает за все браться.

Получается только пятая работа

С полок и стеллажей Николай Рыбаков поочередно достает полотна. Написанные двадцать-тридцать лет назад. Кажется, некоторые за прошедшее время как будто обрели новый смысл и он видит их заново. Уже завершенные и те, на которых только-только ухвачены непередаваемые словами образы древних сибирских и азиатских пространств. Наверное, если бы камлание доисторических шаманов-кочевников или молитвы ранних христиан-гностиков в пустыне можно было передать в цвете, то они бы выглядели как на его работах.

— Мне всегда хочется делать картину такой, какой я вижу её в воображении. Мне хочется быть и современным, и в то же время очень древним, язычником. Иногда выходит, но чаще нет. Как говорил наш классик Андрей Геннадьевич Поздеев: «У меня только пятая работа получается», — рассказывает Николай Рыбаков. — У меня примерно так же. Бывает из тридцати работ лишь одна, которую я оставляю себе, как свой маленький шедеврик. Правда, один раз картина из таких «ушла», по-моему, сейчас она в частной коллекции на Тайване. Теперь немного жалею, что расстался с ней.