Фото О. Сосницкого. Mos.ru
Выставка открыта до 22 декабря.
Выставка «Пушкин у Тропинина» в Музее В.А. Тропинина и московских художников его времени посвящена 225-летию со дня рождения поэта, которое широко отмечают в этом году. Экспозиция — результат сотрудничества трех культурных учреждений, в подготовке также приняли участие Всероссийский музей А.С. Пушкина в Санкт-Петербурге (его президент доктор культурологии Сергей Некрасов стал одним из кураторов) и Музей МХАТ. О том, как смотреть выставку, mos.ru рассказала Татьяна Прохорова, куратор, кандидат искусствоведения, заведующий экспозиционно-выставочным отделом Музея В.А. Тропинина.
История создания произведения
Речь на выставке идет о важнейшем событии для русской культуры второй четверти XIX века — создании одного из двух самых удачных портретов Александра Пушкина. Этот, известный как халатный, написал лучший портретист Москвы того времени Василий Тропинин.
В первом зале посетители знакомятся с историей произведения — практически детективной. Первым его владельцем был друг Александра Пушкина Сергей Соболевский. Дело в том, что ни один из ранее написанных портретов поэта Соболевскому не нравился, что неудивительно — похожего мнения придерживались многие современники. Во-первых, Пушкин не любил позировать, во-вторых, его внешность была очень сложной и фактурной: характерные черты лица, подвижный взгляд, невероятно живая мимика. На всех более ранних портретах динамичный образ поэта казался застывшим — приглаженным, как говорил Соболевский. Поэтому, по одной из версий, он решил заказать портрет у Тропинина. Согласно другой версии портрет заказал сам Пушкин: хотел отблагодарить друга, у которого жил во время памятного визита в Москву в зимний сезон 1826–1827 годов, и ходил позировать в мастерскую художника на Волхонке.
«Потом Пушкин преподнес портрет Соболевскому — “с различными фарсами”, как описывает адресат. Пушкин взял пустую раму и сел так, чтобы самому оказаться в ней, а готовый портрет велел держать слуге. Когда Соболевский вошел, Пушкин стал в свойственной ему манере кривляться, корчить напыщенные гримасы, раздувать губы и вращать глазами. Соболевский хохотал — презентация ему очень понравилась. Понравился и сам портрет: на нем он видел друга таким, каков тот есть в жизни. Вероятно, поймать эту живость мог только лучший московский портретист», — рассказывает Татьяна Прохорова.
Дальше начинается детективная часть истории. Уезжая в Европу, Соболевский заказал копию портрета художнице-любительнице Авдотье Елагиной, а подлинник оставил в ее доме на хранение. Вернувшись, он обнаружил в раме только плохо сделанную копию, а сам портрет пропал, и Соболевский был безутешен.
Прошло около 20 лет, и портрет в лавке старьевщика случайно обнаружил Михаил Оболенский. Он приходился внучатым племянником Ираклию Моркову, помещику, бывшему хозяину Василия Тропинина: до 40 лет художник был крепостным, но портрет Пушкина писал, уже став свободным человеком. Увидев портрет, Оболенский сразу его узнал, потому что сам с детства позировал Тропинину, забрал и принес в мастерскую. Для художника момент был волнительный, он уже почти не верил, что спустя столько лет его работа найдется, но портрет признал. Тропинин ни в коем случае не согласился его подновлять, как просил Оболенский, только почистил и покрыл лаком для нового владельца.
В первом зале представлен детский портрет Михаила Оболенского, а также автопортрет самого Василия Тропинина: на нем он изобразил себя в том возрасте, когда ему позировал Пушкин. Это авторское повторение картины 1824 года, сделанное в 1855-м.
Выставка о портрете… без самого портрета
Выставка, говорит Татьяна Прохорова, концептуальна в том плане, что рассказывает о знаменитом портрете, не показывая его: портрет составляет ядро постоянной экспозиции Всероссийского музея А.С. Пушкина на набережной реки Мойки (дом 12), он невыездной.
«Но коллеги любезно предоставили нам две подготовительные работы к портрету — карандашный эскиз и живописный этюд. Мы можем наблюдать, как Тропинин искал образ Пушкина. В маленьком этюде (такие Тропинин делал практически перед каждым большим портретом) он пытается уловить живость натуры поэта. Когда работа была окончена, в “Московском телеграфе” писали, что сходство с героем поразительное. А в карандашном рисунке художник ищет общий образ — позу, прорабатывает в деталях халат. В большом портрете нашло отражение и то, и другое», — поясняет Татьяна Прохорова.
На знаменитом портрете Пушкин изображен в халате, и здесь он не просто домашняя одежда, а важный символ свободы. В литературе того времени это уже вошло в обиход: философ Дени Дидро писал, что халат — одежда свободного человека. Друг Пушкина Петр Вяземский посвятил халату несколько стихов: писал о нем как о символе свободного творчества, противопоставляя чиновничьей ливрее и мундиру, застегнутому, как правило, на все пуговицы.
Что касается свободы, то Пушкин и Тропинин легко могли бы найти общий язык: опыт несвободы к тому времени был у обоих (хотя, конечно, его сложно сравнивать). Несвобода аристократа Пушкина была связана с вольнодумством и цензурой и ограничилась только пребыванием в ссылке, а приезд в Москву и чтения здесь новаторского «Бориса Годунова» как раз ознаменовали ее окончание. Если проводить параллели с Тропининым, то за три года до встречи с Пушкиным он получает вольную — и сразу представляет на суд публики главное программное произведение, «Кружевницу», тоже в своем жанре новаторское. Зрителей поразила красота крепостной девушки, живость и любовь, с которой ее изображает Тропинин. Художник получает звание назначенного в академики, за три года, проведенные в Москве, становится родоначальником жанра портрета-типа и лучшим портретистом города, получает много заказов.
Халатные портреты у Тропинина были и раньше, но, как говорят литературные источники, после того как он написал Пушкина, на них возникла мода, а художник стал мастером именно в этом жанре. Когда ему заказывали мужские портреты, непременно добавляли: «Пожалуйста, в халате». На выставке представлено еще два халатных портрета кисти Тропинина — композитора Александра Алябьева и московского дворянина Владимира Раевского.
Визит в Москву и круг друзей
Второй зал выставки посвящен визиту поэта в Москву осенью 1826 года, когда был написан портрет. После скоропостижной кончины Александра I на престол взошел Николай I, и Пушкин написал новому императору прошение о помиловании. Тот вызвал поэта на аудиенцию в Чудов монастырь — в Москве Николай I был по случаю коронационных торжеств. Пушкин, находясь в бессрочной ссылке в Михайловском, очень серьезно готовился к встрече и ожидал непростого разговора: уже произошло восстание декабристов на Сенатской площади, с него, по сути, и началось правление Николая I.
Поэт и император проговорили два часа. Судьбоносная встреча, много изменившая в жизни Пушкина, закончилась тем, что Николай освободил его от ссылки и пообещал стать ему личным цензором. Тем же вечером император был на приеме у французского посла, где сказал, что «сегодня говорил с умнейшим человеком России». В толпе зашептали имя Пушкина, Москва распахнула поэту гостеприимные объятия. В домах и салонах он читал только что написанную драму «Борис Годунов», которую встретили овациями. Эйфория свободы (ее иллюзии, как выяснилось несколько позже) кружила поэту голову.
На одной из стен второго зала расположена карта Москвы того времени, на ней ключевые адреса, по которым Пушкин бывал в ходе этого визита. Рядом витрина — своеобразная инсталляция, являющая предметный мир пушкинской эпохи: здесь чернильницы, курительные трубки, подсвечники, бокалы для шампанского и многое другое, что позволяет лучше почувствовать атмосферу и дух старой Москвы.
На другой стене акварельные и графические портреты московских друзей и знакомых поэта с отсылками к адресам на карте. Конечно, здесь не все, с кем общался Пушкин, но очень важные для него люди. Например, в конце 1820-х начали издавать журнал «Московский вестник», главным редактором которого был Михаил Погодин, историк и архивист. Ближайший литературный круг Пушкина — Василий Жуковский, Антон Дельвиг, Петр Вяземский — журналу не сочувствовал, а Пушкин с Погодиным был достаточно близок и нашел в этом журнале свою трибуну.
Можно увидеть портрет Екатерины Семеновой. Бывшая крепостная актриса в это время уже была княгиней Гагариной, переехала из Петербурга в Москву, вела светскую жизнь и лишь изредка участвовала в любительских спектаклях. Пушкин был ее горячим поклонником и утверждал, что когда речь заходит о русской трагедии, то говорить можно только о Семеновой. Они встречались в Москве, и позже, когда «Борис Годунов» был впервые издан, на рубеже 1831–1832 годов, Пушкин подарил ей книгу и подписал: «Актрисе от сочинителя, Семеновой от Пушкина». Первое издание книги представлено в витрине — такую же Пушкин подписал Семеновой.
Зинаиде Волконской Пушкин тоже посвящал восторженные строки, называл ее царицей муз и красоты. Во время приезда в Москву в 1826 году он много бывал в ее салоне, где Александра Сергеевича встречали с почетом: Волконская, прекрасная певица, вышла к поэту, исполняя романс на его стихи «Погасло дневное светило».
Брат Пушкина Лев Сергеевич был его литературным секретарем, обладал феноменальной памятью и знал наизусть буквально все произведения. Когда Лев Пушкин умер, говорили, что вместе с ним ушла часть поэзии Александра Сергеевича, потому что многие вещи не были записаны, черновики не сохранились, а его память хранила все.
«Борис Годунов»
Московский визит 1826 года Пушкину приходилось прерывать — в это время он ездил в Михайловское по делам, а также вынужден был объясняться там с главой третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии Александром Бенкендорфом по поводу чтений «Бориса Годунова». Иллюзия свободы и отсутствия цензуры рухнула. Николай I, получив через Бенкендорфа рукопись драмы, написал рецензию: рекомендовал переделать произведение на манер исторического романа в духе Вальтера Скотта. На это Пушкин ответил, что не имеет обыкновения переписывать то, что уже однажды написано.
Из Михайловского Пушкин вернулся в Москву, где его вновь встречали в салоне Зинаиды Волконской. Там происходило историческое событие: провожали в Сибирь жену декабриста Сергея Волконского Марию. Пушкин написал тогда знаменитое «Во глубине сибирских руд», наутро приехал с готовым стихотворением, но Волконская уже уехала. Его передали в Сибирь позже, с другой женой декабриста Александрой Муравьевой.
Чтения «Бориса Годунова» продолжались. Драма стала абсолютным новаторством, в ней Пушкин отходит от принятого во французской традиции распевного декламационного стихосложения и очень красиво и поэтично пишет, что говорится, простым русским языком. Это поражало. Михаил Погодин так рассказывал о том, что чувствовали слушатели, когда Пушкин читал им «Бориса Годунова»:
«Мы услышали простую, ясную, внятную и вместе пиитическую, увлекательную речь. Первые явления мы выслушали тихо и спокойно или, лучше сказать, в каком-то недоумении. <…> …мы все просто как будто обеспамятели. Кого бросало в жар, кого в озноб. Волосы поднимались дыбом. Не стало сил воздерживаться. Один вдруг вскочит с места, другой вскрикнет. У кого на глазах слезы, у кого улыбка на губах. <…> Кончилось чтение. Мы смотрели друг на друга долго и потом бросились к Пушкину. Начались объятия, поднялся шум, раздался смех, полились слезы, поздравления. “Эвон, эвое, дайте чаши!” Явилось шампанское, и Пушкин одушевился, видя такое свое действие на избранную молодежь».
Научный консультант выставки историк литературы и искусства Елена Архипова тоже убеждена, что Пушкина нужно не только читать — его обязательно нужно слушать. Поэтому создатели сделали во втором зале особую инсталляцию.
«В ней “Бориса Годунова” можно видеть: перед зрителем рукописи Пушкина, его почерк. Драму можно слышать: Музей МХАТ предоставил нам радиоспектакль, а мы использовали колонки направленного звука, чтобы можно было погрузиться в поэзию. Надеемся, наши зрители почувствуют то же, что описывает Погодин. Так что по прошествии практически 200 лет мы можем сказать: Пушкин вновь у Тропинина», — говорит Татьяна Прохорова.
Выставка в Музее В.А. Тропинина и московских художников его времени открыта до 22 декабря.