Сторонникам либеральных взглядов пора поменять установку и осознать, что нужно быть в диалоге с остальной частью российского общества, потому что ни та, ни другая сторона победить не может, считает экономист Александр Аузан, автор концепции о двух Россиях — индивидуалистической и коллективистской. В интервью Forbes Talk он рассказал о реваншизме в прошлом депрессивных регионов страны, о том как бизнес платит за геополитику и где заканчиваются границы договора между обществом и властью
Александр Аузан — доктор экономических наук, декан экономического факультета МГУ им. Ломоносова. Автор множества научных трудов, учебника по институциональной экономике и научно-популярной книги «Экономика всего. Как институты определяют нашу жизнь». Имеет многолетний опыт консультирования правительств различного уровня, участвовал в разработке стратегий социально-экономического развития страны, возглавлял Общественный совет при Министерстве экономического развития России. В 2021 году на сайте Forbes в рамках совместного проекта с изданием Arzamas вышла серия колонок Александра Аузана «Культурные коды экономики».
Кто защищает релокантов
«Финансовый и экономический блок правительства, как и Центральный Банк, начиная с марта 2022 года, на мой взгляд, различались не позицией, а может быть энергичностью этой позиции. Если Министерство экономического развития по понятной причине отстаивает снижение административных барьеров, снижение издержек на малое и среднее предпринимательство, то для Минфина, конечно, задача стоит по-другому, при этом Минфин выступал вместе с Минэком по важным вопросам. Например, по вопросу продолжения работы релокантов — чтобы они могли работать из-за границы.
Мы слышим самые разные резкие заявления, но финансово-экономический блок правительства прекрасно понимает, что этот человеческий капитал нужен стране, и нужно поддерживать условия [для уехавших россиян]. Я это знаю, [что власти сознательно защищают релокантов]. Я участвовал в этих разговорах, в том числе с председателем правительства [Михаилом Мишустиным]. И тот же председатель правительства как раз искал возможные способы и ходы для того, чтобы ценные для страны люди могли продолжать работать на нее.
Конечно, в 2024 году эта проблема стоит уже не так остро, как в 2022-м, когда, наверное, от полутора до двух миллионов человек передвинулось за пределы границ Российской Федерации. Но точно больше половины вернулось, я полагаю, что даже ближе к двум третям вернулись, а многие живут на две страны, передвигаясь туда-обратно. Поэтому я считаю, что должны продолжаться действия для [поощрения] возвращения этих умов».
The Globals — telegram-канал о релокации
Канал о людях, которые строят бизнес и жизнь по всему миру
Граница общественного договора
«Мне кажется, что принципиального изменения общественного договора со времен Крымского консенсуса не произошло. Это по-прежнему геополитический социальный контракт. Но в чем он изменился? С 2014 по 2020 год в этом договоре была какая проблема? Падали реальные доходы населения: то есть фактически люди платили рублем за свое желание быть геополитически значимыми. В нынешних условиях это не так. Потому что с 2022 года реальные доходы населения не падают. Более того, они начинают расти, потому что пришел дефицит на рынок труда и так далее. Поэтому если раньше желание восстановления величия страны оплачивалось звонким рублем, то теперь все сложнее.
С одной стороны, рубль вроде бы от широких слоев населения пока не требуется. Это не значит, что он от бизнеса не берется. Потому что, конечно, геополитическая установка стоит немаленьких денег. Люди вроде бы не участвуют в политике, но при этом появились другие формы вовлеченности. Во-первых, выросла оборонная промышленность и развился институт военного контракта. Это привело к тому, что [экономист] Наталья Зубаревич назвала новой экономической географией периода СВО. Впервые за 30 лет поднялись депрессивные, а точнее говоря старые промышленные регионы — те, которые связаны с оборонкой. Но не только они, потому что военный контракт можно заключать в разных местах. И мы понимаем, насколько резко отличаются цены по контрактам от средней заработной платы в отстающих российских регионах. Это второе важное изменение.
И третий момент: поскольку СВО требует не только денег, но и людей, то военный контракт обеспечивает не только деньги семьям. Он по сути представляет собой форму такого расширяющегося найма по собственному решению людей и их семей — что они идут на военную операцию.
Касательно бизнеса: я бы сказал, что здесь два других аспекта. Первое: бизнес должен быть лоялен. То, что приняли за национализацию, — это на самом деле, как теперь видно, скорее перераспределение от нелояльных или неопределенно настроенных групп бизнеса и лиц к тем, кто лоялен. Покажи, в чем ты лоялен. Тут донорство, тут поддержка, тут билборды и так далее.
У бизнеса есть еще одна обязанность в этом социальном контракте: налоговая достройка происходит. Для большого бизнеса это простая постановка вопроса: если вы понимаете, что мы можем забрать все, вы отдайте бОльшую часть вашей прибыли, чем отдавали раньше. Пока не так, чтобы очень много. Но осознайте, что отдавать придется больше.
И вот тут, мне кажется, мы подходим как раз к границе того социального контракта, который существует. Мы понимаем, что он не просто сложился в 2014 году и такой вот живет. Не просто в 2022 году как-то достроился и все, замер. Нет, он все время движется. Но вопрос: где граница? На мой взгляд, границей этого социального контракта является возможность или невозможность мобилизации. Повторение мобилизации осени 2022 года — вот это не вписывается в социальный контракт».
Танк на рынке
«Давайте посмотрим на обычную работу экономики и на работу экономики при так называемом военном кейнсианстве — это использование государственных затрат для развития экономики в условиях военных действий. В обычной ситуации человек заработал деньги и одновременно произвел какие-то товары или услуги. Не важно, образовательные услуги или булочки выпек. Он фактически, зарабатывая деньги, создал и то, на что деньги можно потратить.
В новой ситуации что получается? Прекрасные инженеры поработали в оборонной промышленности, получили большие деньги. Они произвели товар, который может выйти на потребительский рынок? Нет. Потому что они, например, модернизировали танк, который поедет, слава богу, не на потребительский рынок и где-то с немалой вероятностью будет уничтожен. Возмещение не произошло. В итоге, чем больше работает оборонка, тем больше зазор между спросом и предложением. А дальше что может произойти? Может завертеться спираль гиперинфляции. Этого боится Центральный Банк и пытается избежать. Либо может возникнуть пузырь на рынке недвижимости, потому что люди говорят: «Ну, черт, тут ничего не купишь, пойду-ка я квартиру куплю!»
В итоге начинаются вот такие негативные эффекты. И главное, что пытаются сделать центральные банки, они пытаются охладить эту ситуацию. Поэтому наши нынешние высокие темпы роста [ВВП] под 4% — это отчасти температура, которая свидетельствует о заболевании организма».
О двух Россиях
«Примерно в 2016-2018 годах мы с коллегами занимались исследованием по регионам социокультурных факторов, которые влияют на инновационное развитие. Мы искали одно, а нашли совершенно другое. Когда мы это обсудили, я говорю: «Ребят, а вы понимаете, что мы нашли ответ на вопрос, почему 200 лет спорят западники и славянофилы, либералы и социалисты про Россию?»
Про что спорят-то на самом деле? Про то, кто такой русский человек. Он общинник или личность развивающаяся? Он индивидуалист или он коллективист? А мы обнаружили, что в стране два культурных ядра — две страны в одной. Причем последующие полевые исследования эту концепцию все подтверждают и подтверждают.
Я это называю И-Россией и К-Россией. У нас есть Россия индивидуалистическая: это все мегаполисы, и Урал, и все на восток вплоть до Дальнего Востока. Сахалин, кстати, — столица русского индивидуализма. А остальное — это коллективистская Россия, три четверти населения страны.
Индивидуалист — это человек, который действует, не спрашивая разрешения. А коллективист спрашивает разрешения у авторитета, у семьи, у начальника. Правда, зато коллективист готов вложиться в идею, в движение, в судьбу города, деревни. Даже решение конфликта выглядит по-разному: в К-России пойти в суд — неприлично, надо идти к авторитетному человеку. А в И-России это нормально: пусть юристы скажут, как правильно решить вопрос. Поэтому одна Россия хочет свободы, предпринимательства, демократии, модернизации, а другая — государственного участия, справедливости, перераспределения.
В ближайшие исторические перспективы К-Россия не станет И-Россией, и И-Россия не станет К-Россией. Нам пора привыкнуть к этой мысли. И-Россия, конечно, выросла со времен Петра I, сейчас она составляет 25% населения и дает примерно 75% валового продукта страны. А К-Россия, соответственно, наоборот — 75% населения и 25% валового продукта. Но я не думаю, что в обозримом промежутке И-Россия станет мейнстримом. Это очень медленные процессы. Поэтому, мне кажется, нам надо менять для себя установку и понимать, что нам с К-Россией нужно жить во взаимопонимании и диалоге. Потому что ни та, ни другая сторона победить не может. Разные периоды истории показывали доминирование то тех, то других. И последние 30 лет, если честно, доминировала И-Россия. Потому что регионы К-России были просто брошены. Они как раз сейчас во время СВО стали подниматься и что-то такое испытывать положительное. Но мне кажется, надо внутреннюю войну заканчивать. Вообще войны пора заканчивать, а уж внутреннее противостояние двух Россий [тем более]».
Также в интервью Александра Аузана: кто из чиновников активнее всего отстаивает рыночную экономику, способствую ли цифровые платформы доверию и как экономика объясняет, почему люди часто платят за фитнес-абонемент, но не ходят в зал. Полную версию смотрите на канале Forbes в YouTube.