Эксклюзивное интервью с главой жюри международного фестиваля «КиноБраво».
Для людей, которые снимают, изучают и любят кино, Марко Мюллер – живая легенда. Фабрикант фестивалей, как он сам себя называет, Мюллер курировал смотры в Турине, Роттердаме, Локарно, Венеции, Риме и Китае. На его счету не один десяток книг и спродюсированных фильмов, а его вклад в продвижение в мире советского и российского кино невозможно переоценить. Теперь маэстро едет в Сочи, чтобы возглавить жюри международного фестиваля «КиноБраво».
Фестиваль «КиноБраво» пройдет в первый раз, что заставило поверить в этот проект?
— Тот факт, что наконец появился серьезный фестиваль, представляющий фильмы со всех уголков света. Я всегда интересовался картинами и из Западной Европы, и из Восточной, из Северной и Латинской Америки, Центральной Азии, Африки, из арабских стран и бывшего Советского Союза. В Китае мы неоднократно пытались организовать фестиваль участников БРИКС, да так и не смогли. Зато на «КиноБраво» приедет масса кинематографистов из множества государств – лучшее подтверждение того, что такой смотр необходим.
В фестивале примут участие картины и из не самых кинематографичных стран. Кино какого региона представляет для вас особый исследовательский интерес?
— Повсюду снимают что-то любопытное. На протяжении последних сорока лет я защищал новые течения в кинематографе, которые возникали в Средней Азии, Иране, Китае и, конечно, в России. Моя карьера неразрывно связана с советским и российским кино. Когда в 1980-х я работал директором смотра в Пезаро, то специально выделил два фестивальных блока под полноценную панораму кинематографа СССР.
Есть ли страны, не исследованные вами с точки зрения кино? Недавно, скажем, мир с удивлением открыл для себя Нолливуд – кино Нигерии.
— Я постоянно исследую новые территории – такова моя задача как человека, который создает и курирует фестивали. За нигерийским кино слежу с тех пор, как побывал на смотре FESPACO в Буркина-Фасо. В африканском кинематографе нечасто появляются свежие яркие имена, но даже среди лент Нолливуда, что попадают сразу на видео, есть очень достойные экземпляры.
В 2015 году в интервью «Российской газете» вы сказали, что «у России есть шанс сформировать новый тип кинофестивалей». С тех пор многое изменилось. Каким может и должно быть это движение в нынешних условиях?
— Несмотря на существование ММКФ, играющего важнейшую роль благодаря своей истории и престижу, России нужен фестиваль, который стал бы мостиком между Азией и Европой. Вот почему меня привлек фестиваль «КиноБраво» – этот смотр действительно может наладить подобную связь. В России испокон веков предпринимались попытки поддержать диалог Востока и Запада. У Китая, например, такой возможности не было. Россия же – это Евразия, сплав двух миров.
У вас огромный опыт отбора картин для престижных кинофестивалей. Что, безусловно, непросто. Но отсмотр конкурсной программы в сжатые сроки и беспристрастный выбор лучших фильмов – тоже испытание. Что сложнее?
— Работа в жюри всегда в радость. Позволю себе процитировать моего старого друга, режиссера Джузеппе Торнаторе, которого однажды спросили: «Вас не смущает тот факт, что на Венецианском кинофестивале вам предстоит посмотреть двадцать один фильм?» А он ответил: «Какое счастье, что мне придется смотреть по три картины в день!» Это полностью отражает и мое отношение к присутствию в составе жюри. Приятно смотреть фильмы и обсуждать их за обедом с коллегами, беседовать с ними о кинематографе в целом и конкурсных лентах в частности. А вот позиция директора фестиваля – совсем другое дело. Вы должны быть уверены, что ваш выбор фильмов не обусловлен сиюминутным состоянием рынка, что вы в силах привлечь внимание к чему-то новаторскому и неизученному.
Вы впервые побывали в нашей стране в начале 1980-х и с тех пор внесли весомый вклад в продвижение нашего кино за рубежом. Что больше всего привлекало и продолжает привлекать вас в российском кинематографе?
— Советские кинематографисты не боялись исследовать новые направления в творчестве, но и сегодня вашему кино присуще разнообразие. Каждые два или три года мы наблюдаем всплеск свежих течений то в Сибири, то на Кавказе. Конечно, немало замечательных режиссеров появляется в Москве, Санкт-Петербурге и других крупных городах. Но помимо этого я был счастлив обнаружить, например, целую плеяду одаренных постановщиков в Кабардино-Балкарии.
Как, на ваш взгляд, за последние десятилетия изменилось наше кино?
— Когда тут начали формироваться законы рынка, они сразу стали оказывать существенное влияние на кинематограф. Избранным режиссерам удалось совместить вызовы, брошенные коммерческим кино, со своим уникальным почерком, с исследованиями, которые они проводили в авторских работах. В детстве я смотрел и мультики, и вестерны, и продукцию Голливуда. Но первым фильмом, по-настоящему поразившим меня, стала «Сказка о царе Салтане» Александра Птушко. Я неожиданно открыл для себя нечто, не похожее ни на что из увиденного мною прежде. Качество спецэффектов было потрясающим. В общем, в российском кино всегда имелась тенденция снимать жанровые картины с изюминкой.
Работа с Россией сегодня – это масса возможностей или скорее риск для профессионала?
— Возможностей хватает, главная – шанс найти новые рынки. Не знаю точно, сколько российских фильмов выходило в прокат в Западной Европе за последнее десятилетие, но, полагаю, не очень много. Это неслыханно. Когда я рос в Италии, советские фильмы там регулярно крутили. Образованная молодежь любила открывать для себя ваше кино, и после распада Советского Союза этот интерес не иссяк. Сейчас стоит приложить усилия для распространения российских проектов в Китае, поскольку с точки зрения кассовых сборов он становится важнейшим мировым рынком.
Появление стримингов оказало колоссальное влияние на сериальную индустрию и кинематограф. Как это грамотно использовать?
— Приведу в пример еще одну мощную кинематографическую державу – Индию. Едва она завязала сотрудничество с Netflix и Amazon, как сразу же стали появляться новые творения режиссеров, которыми мы восхищаемся. Это и болливудские авторы, и деятели артхауса, преуспевшие именно благодаря партнерству со стримингами.
При этом в проекты стриминговых платформ вливаются большие деньги, что не всегда оправданно. Однажды может разразиться финансовая катастрофа.
— Подобные риски я отчетливо вижу в Китае. Все больше фильмов там создается на основе видео из ТикТока: с короткими кадрами, в которые нужно многое втиснуть. Полнометражные ленты превращаются в наборы роликов – без всякого развития истории. Это общая беда, характерная не только для Китая, но и для прочих стран. Задача у них одна: привлечь молодую аудиторию. Ведь подростки, люди до двадцати лет – ключевая категория зрителей.
Для тех, кто увлекается кино, вы — легенда. А кто является легендой для вас?
— Я обретал наставников в самых разных частях света. Во Франции я многому научился у Сержа Данея, уважаемого кинокритика, долгое время возглавлявшего журнал Les Cahiers du cinéma. В США – у критика Джонатана Розенбаума. В Японии – у Хасуми Сигэхико и Яманэ Садао, научивших меня ценить жанровое кино. Раз уж мы беседовали об Африке, упомяну и Тахара Чериа, основателя Карфагенского фестиваля. А мое восхищение советскими и российскими фильмами было бы неполным без посещения Музея кино.
Вы много путешествовали, а где живете сейчас?
— В Шанхае. Наконец-то мне удалось отдать должное китайской половине моей натуры. Ведь моя жена – китаянка. Большую часть времени день ото дня я говорю и думаю на китайском, который учил с шестнадцати лет.
Сколько всего языков вы знаете?
— Бегло говорю на семи.
А как поживает ваш русский? Его вы тоже учили.
— Если мы завяжем разговор на общие темы, значительную его часть я пойму. Но если начнем обсуждать кино – потеряюсь. Я пока не очень улавливаю специфическую терминологию на русском языке. Хотя в русские фильмы погружен много лет. В 1980-х я ежегодно выделял месяц, в течение которого день за днем смотрел пять-шесть русских лент. Их перевод был фрагментарным, пришлось во всем разбираться самому. Это и помогло мне лучше понять язык. А Россия, безусловно, была и остается для меня одним из важнейших мест в мире.
Как вы проводите свободное время? Есть ли оно у вас вообще?
— К счастью, да. У меня подрастает маленькая дочурка, ей пять, и я делаю все, что она пожелает. Но при этом я рад работать в Шанхайском университете, управлять исследовательским центром, где я могу отвлечься и полностью отдаться фильмам на несколько часов. А потом возвращаюсь домой – в распоряжение дочки.
Регламент фестивалей предполагает, что при выборе лауреатов члены жюри должны принять решение единогласно. Как этого добиться, если у вас не только разные взгляды на прекрасное, но даже язык?
— Глава жюри должен обладать дипломатическими способностями, прислушиваться к разным голосам и находить между ними баланс, не навязывая своей точки зрения. Однажды я руководил жюри с участием Кена Лоуча и Пола Моррисси, соратника Энди Уорхола. Людей с четкой политической позицией там хватало. И вдруг между левыми и правыми назрел кризис. Правые объявили о выходе из жюри. Но я наладил между ними диалог и убедил принять решение – не единогласно, но на основе мнения большинства. Моррисси это оценил и произнес фразу, которую я не забуду: «Если бы страна под названием Кино подала заявку на вступление в ООН, надеюсь, ты стал бы ее послом».