Есть у меня одна необременительная привычка — заходить на братское воинское захоронение, если вдруг оно встречается на пути. Тянет магнитом — постоять несколько минут в тишине возле камня-обелиска с именами.
РИА Новости/Сергей Аверин
Наверное, у тысячи таких камней в больших и малых городах, в степи, на пригорках, у опушек леса, на обочинах дорог я постоял, тысячу минут в тишине пережил.
До поры до времени желание было безотчётным. Зачем мне это надо? Просто так. Я читал фамилии на обелисках и мысленно, про себя, благодарил. Они погибли, чтобы я жил. Но был еще один интерес — некая игра в камни и буквы.
Из чистого любопытства я искал среди фамилий погибших солдат свою фамилию. Может быть, все так делают? И хотя про своих воевавших дедов, русского и еврейского, я кое-что знал — не было среди них погибших, — игра не заканчивалась.
Я обходил мемориал и всегда шёл к списку с буквой «Р», а потом к самому концу, где печатали имена вновь обретённых, найденных поисковиками или родственниками погибших. И ни разу за 30 лет поездок по стране я не встречал своей фамилии в ряду прочих.
Было немного обидно, словно «мои» были не как все или во мне было что-то не до конца утверждено. Но я постепенно привык и смирился.
А дальше случилось мне открыть город с воздушно-капельным и петрушечно-балаганным именем Пустошка. Я его знать не знал и не собирался знать: с таким именем разве серьёзные города бывают? В Псковской губернии и не такое бывает…
Но город поймал меня как в силок — на зёрнышко.
По заданию редакции направлялся я в город Идрицу — на встречу с одноногим учителем музыки. А районный центр Пустошка живёт — не пустует, не доезжая 15 километров до Идрицы, на пересечении двух федеральных трасс Москва — Рига и Санкт-Петербург — Киев.
И я завернул в Пустошку, ведомый пустым желудком, — при въезде, у стен Сергиевского храма, имеется столовая с добрыми отзывами от проезжавших и вкусивших.
Так и было. Приехал и вкусил домашних пельменей в бульоне за чистым деревянным столом с белой скатертью и видом в окошко на озеро Крупейское. Затем провёл полдня в Идрице, потом еще несколько часов в городе Себеж, в котором вздумалось мне и заночевать.
Место — волшебное, курортное. Городочек живёт между двух озёр и непроходимым лесом со времён Речи Посполитой. Родина Зиновия Гердта. И вот здесь случилась странная вещь: не оказалось свободных мест в гостинице. А в том гостевом домике, где место имелось, мне самому отчаянно не хотелось оставаться. Я даже на порог вступил — и вернулся.
С чего бы такая капризность вдруг? Перебрав телефоны мотелей и гостиниц в округе, я с некоторым удивлением обнаружил, что крышу над головой мне готов предложить только… райцентр Пустошка. Гостиница МУП Горкомхоз «Юбилейная» — по одному названию было ясно, что она молодого Брежнева застала и, похоже, мало изменилась с тех пор.
И я поехал в Пустошку, томимый, как в книжках пишут, странным предчувствием.
Номер мой дышал аскетической простотой и безыскусностью, холодильник стоял только на первом этаже, в комнате отзывчивых горничных, а под окнами всю ночь шли и шли с севера на юг колёсные пароходы-корабли под литовскими, молдавскими и киргизскими флагами.
Утром репортёр-почвенник писал заметку у распахнутого окна, а в обед решил, что Винни-Пуху не мешало бы подкрепиться. Церковная столовая находилась в километре от гостиницы. Я вышел на улицу Октябрьскую и пошёл строго в южном направлении.
Всё могло не случиться. И всё не могло не случиться.
Зачем-то я решил перейти дорогу и пойти по другой стороне. Там светило солнце. Я не люблю ходить под солнцем, всегда выбираю теневую сторону. А осень у нас в этом году бессовестно жаркая, как лето. Но я всё равно почему-то пошёл там. И уже видел белый домик трапезной, когда слева, между тополей показалось кладбище за чёрной железной оградкой.
Это была братская могила воинов Красной Армии, погибших при освобождении Пустошкинского района в феврале и марте 1944 года. Посередине мемориала — типичный памятник советских времён: солдат в шинели, вставший на одно колено, автомат в правой руке, каска в левой, весь утопающий в цветах.
За спиной солдата буквой «П» стояли невысокие каменные доски, каждая пара была обращена друг к другу, словно раскрытая каменная книжка — так еще скрижали Моисеевы изображают. Внутри каменные «страницы» были заполнены фамилиями рядовых, сержантов и офицеров. Я шёл вдоль, читая имена, звания и даты гибели. В правом дальнем углу — правый камень — самая верхняя строчка: к-н Рохлин Н. К.
Я помню, как меня шатнуло из стороны в сторону. Я не поверил. Но буквы сияли чётко, резко, чёрным по белому. И нужно было сесть, чтобы не упасть, чтобы осознать. Я опустился на край могильной плиты.
Но это было ещё не всё. За оградой кладбища, с улицы не видно, а только из-за плит, стоял огромный и несуразный каменный куб, выкрашенный в белый цвет. На камне была прибита металлическая доска, а я дальнозоркий и метров с двадцати прочитал, что это в память о евреях, о тысяче человек, жителях местечка Пустошка, погибших от рук фашистов в 1942 году. И как же всё соединилось!
Так не бывает. Но и не такое бывает на Псковщине.
Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блажен, значит счастлив. Счастлив тот, кто с частью чего-то настоящего, земного и небесного одновременно. Блажен плачущий — взрослый мужчина, который на краю осени, на краю Пустошки, словно на краю своей жизни, находит одно-единственное имя и становится, наконец, своим, родным целому народу, становится частью большего и общего.
Он плачет потому, что в эту минуту ему, дураку, открывается, что благодаря капитану Рохлину Н. К. и его имя не где-то там болтается неприкаянно, между небом и землёй, а тоже записано в книгу Живых и Мертвых, в книгу Русской Жизни, в книгу, в которую Бог от века записывает всех русских, евреев и прочих — в свои родные.
И никто не посмеет стереть его, изгладить из списка. Потому оно здесь явилось ценой крови — земного капитана Рохлина Н. К. и небесного Христа Божьего.
P.S. Капитан Рохлин Наум Константинович, 1904 г. р. Родился в городе Мглин, Орловской обл., член ВКП (б) с 1933 года. Призван 23.06.1941 года. Командир стрелковой роты 598-го стрелкового полка 207-й краснознамённой стрелковой дивизии. Убит 13 марта 1944 года в бою за деревню Симоново, Пустошковского р-на. Псковской области.
Жена — Цырюльникова Юлия Герасимовна, проживала в городе Ургенч.
Данные — с сайта «Память Народа».
И последнее, что мне совершенно невозможно вместить. Наум Рохлин был призван на службу с должности заведующего идеологическим отделом дорожной газеты Калининской ЖД.