Андрей Кадомцев, политолог
Бывший премьер-министр Италии и экс-глава ЕЦБ Марио Драги подготовил для Европейской комиссии 400-страничный доклад, посвященный проблемам конкурентоспособности ЕС в средне- и долгосрочной перспективе.[i]
В докладе констатируется, что в последние годы экономический рост в ЕС неуклонно замедляется, нарастает отставание от ведущих экономик, включая США. Среди причин названы геополитические потрясения и кризисы, растущая конкуренция со стороны Китая, «смещение интересов Вашингтона, потеря энергоресурсов из России», а также неспособность адаптироваться к «цифровой революции». Если ЕС не сумеет переломить нынешние негативные тенденции, то, при наихудшем развитии событий, может и вовсе прекратить существование.
По мнению Драги, ЕС оказался в порочном круге низкого уровня инноваций, инвестиций и коммерциализации разработок. По оценке EFPIA, доля Европы в глобальных инвестициях в НИОКР сократилась на четверть за последние два десятилетия. По расчетам МВФ, производительность труда, измеряемая ВВП на одного работника, падает с 2022 года. Если в 2019 году европейский ВВП на человека составлял 68 процентов от американского, то к 2029 году он может снизиться до 66 процентов. В ответ, Драги выдвигает порядка 170 предложений, охватывающих ведущие области экономической политики, включая инновации, инфраструктуру, цифровизацию, новую энергетику и даже военную сферу.
Доклад Драги призывает Евросоюз к значительному увеличению инвестиций, прежде всего, в декарбонизацию и цифровизацию, а также в оборону. Предлагается выделять на эти и ряд других целей порядка 750-800 млрд. евро в год, что составляет порядка 4,5 процентов от нынешнего совокупного ВВП ЕС. Блоку нужен более ликвидный и глубоко интегрированный рынок капитала, а также изменения в регулировании для стимулирования экономического роста и массовых инвестиций. Лишь в этом случае, по мысли авторов доклада, Евросоюз окажется в состоянии догнать глобальных конкурентов, таких как Китай и США.
Этот доклад уже вызвал неоднозначную реакцию, поскольку реализация предложенных в нем мер требует кардинальных политических изменений и институциональных реформ. Острейший вопрос – финансовый, особенно идея эмиссии нового общего долга ЕС на гигантские суммы. Сегодня многие европейские лидеры ратуют за жесткую экономию и фискальный консерватизм. Вместо этого им, напротив, предлагается увеличить свои национальные взносы в бюджет ЕС. Или согласиться на выпуск новых общих долговых инструментов. Между тем, отмечает профессор Евгений Коган, уже к маю нынешнего года «более трети стран ЕС, включая Францию и Италию, превысили лимит дефицита». Вырисовывается еще один порочный круг: на фоне острой потребности в сокращении госдолга, задачи развития столь же остро требуют новых инвестиций, читай, новых займов. «А занять невозможно. Долги и так большие».
Глубокие сомнения вызывает перспектива аккумуляции таких средств и в рамках существующей институциональной структуру ЕС. Многие страны-участницы просто слишком малы, поэтому, по большинству вопросов им приходится следовать примеру ведущих держав, в первую очередь, Германии и Франции. При всем том необходим консенсус 27 стран с очень разными взглядами. К примеру, ряд государств ЦВЕ выступают против разрыва отношений с Россией и Китаем. Крупные страны, в свою очередь, не слишком доверяют Еврокомиссии. Наконец, членам блока предстоит вновь переосмыслить границы национального суверенитета.
Доклад Драги указывает, что конкурентоспособность ЕС подрывается резкими геополитическими изменениями. ЕС предстоит адаптироваться к миру, в котором замедляется рост торговли, возрастают риски экономического принуждения, напряженность в отношениях между США и Китаем, а также растут угрозы безопасности. Внешняя и промышленная политика ЕС должны работать вместе - как это уже имеет место в Вашингтоне и Пекине. Однако Драги упускает из виду проблему снижения политического веса ЕС в контексте усиливающейся многополярности.
Атлантисты предлагают даже не пытаться бросить вызов Америке, но, напротив, искать общие с США области интересов и координировать программы повышения конкурентоспособности. В теории, такой подход формирует ощущение «могущества», представление, что Европа – в рамках коллективной общности Запада - способна навязать свою волю соседям и сильным оппонентам. Однако в результате у европейских политиков не только снижается чувство ответственности за судьбу своей страны, беда в том, что «внешний фактор» начинает играть для европейцев бОльшую роль, чем внутренний, превращая их в «проводников политики Вашингтона».
Не первый год в качестве альтернативы нынешней зависимости от США муссируется концепция «стратегической автономии» - большая независимость от Америки и доллара. Но взгляды на желательную модель «автономии» кардинально разнятся. «На одной чаше весов – вариант превращения в содружество по-настоящему независимых государств. В таком случае надо делать шаг назад в экономической интеграции и отказываться от евро, возвращая возможности эффективной монетарной политики и гибкого реагирования на внешние шоки».[ii] Этот путь, потенциально, сулит существенное снижение засилья брюссельской евробюрократии и упрощение регуляции «всего и вся».
В последние годы в ЕС набирают силу политики-суверенитисты. Мейнстрим медиа и истеблишмент пытаются выставить их «крайне-правыми популистами», однако всё менее убедительно. Суверенитисты скептически относятся к дальнейшей интеграции и предпочитают то, что они называют Европой суверенных государств. В свое время, такую позицию занимал Шарль де Голль.
В наши дни, неформальный лидер стремительно набирающей вес в восточных землях Германии партии АДГ Бьёрн Хёкке, выступает за интеграцию Европы на основе, прежде всего, «…франко-немецкой оси по образцу первых двух десятилетий истории ФРГ». «Это подразумевает и более-менее хорошие отношения с Россией, начиная с чистого экономического прагматизма и заканчивая сотрудничеством в сфере безопасности».[iii]
Однако европейскому истеблишменту куда ближе проект создания своего рода «Соединенных штатов Европы». В последние годы, на фоне пандемии, энергетического шока и выросшей инфляции, в ЕС уже происходит резкое увеличение государственного вмешательства в экономические процессы. Драги аккуратно, но последовательно, продвигает идею реформирования институтов ЕС как раз в сторону еще большего углубления интеграции, создания, по сути, квазигосударственного образования. С единым бюджетом, промышленной и фискальной политикой, и возможностью управлять расходами централизованно. А это потребует пересмотра существующего ныне правила принятия ключевых решений консенсусом 27 стран, отказа от национального вето, что пытаются протолкнуть в ЕС уже не первый год. Драги использует отвлеченные выражения, вроде «реформы системы управления Евросоюза» и «углубления координации и снижения регуляторных издержек». Однако реализация идей Драги о трансформации ЕС в «подлинный союз» требует единой политической воли, наличие которой вызывает большие сомнения.
Национальные правительства испытывают значительную нехватку средств. Несмотря на огромное население, многие рынки ЕС, включая сектор услуг, по-прежнему чрезвычайно фрагментированы и зарегулированы. Общества европейских стран «…переживают трансформации, связанные если не с утратой, то с эрозией привычных форм жизни и представлений о будущем». Европейская политика стала более пёстрой и запутанной. Компромисс, необходимый для создания альянсов, становится все более труднодостижимым. В возникшем тупике, на первый план всё чаще выходят технократы, к которым относится и Марио Драги, однако они оторваны от избирателей и не подотчетны им. Первая реакция на доклад со стороны ведущих стран – пока крайне сдержанная.
В теории, европейцы могли бы действовать более прагматично, в частности, пересмотреть политику на российском направлении. Как напоминает директор Института Европы РАН Алексей Громыко, «в Европе мало кто хочет брать на себя ведущую роль в политике нанесения России «стратегического поражения»». «Москва после распада СССР предлагала европейской части Запада действительно стратегический союз». Однако «…Западная Европа выбрала «дружбу», а фактически зависимость от США». Превратные представления европейцев о сути своих «интересов безопасности» уже «привели к новому расколу Европы, который сейчас даже более глубокий, чем в наиболее спокойные периоды…» холодной войны.[iv] При этом, «если Европа действительно решит стать более самостоятельной, чтобы справиться с экономическими трудностями, вполне возможно, что отношения с Россией могут улучшиться раньше, чем ожидалось», полагает профессор Коган.[v]
В этом году исполняется 25 лет введению в безналичное обращение единой европейской валюты евро. В те годы расширение ЕС, наряду с НАТО, преподносилось как «безальтернативный путь» для всего Старого Света. В списке 1000 крупнейших компаний мира по капитализации было 300 европейских. Китай только приняли в ВТО, а его доля в мировой экономике, рассчитанная по ППС, составляла лишь порядка 7 процентов. Доля ЕС составляла 20 процентов. С тех пор, европейская экономика почти всё время топчется на месте, не мечтая догнать Америку, тем более, Китай или Индию. Социальное государство в большинстве стран-членов ЕС трещит по швам. Отставание в IT сфере нарастает. Уже только порядка 200 ведущих мировых компаний представляют Европу. Доля КНР в мировом ВВП по ППС поднялась до 19 процентов. А Евросоюза - опустилась до чуть более 14 процентов.[vi] При этом разнообразие торговых связей рассматривается уже не как преимущество, но как уязвимость.
Европа ломает голову над тем, как «защитить национальные интересы» в мире, претерпевающем фундаментальные изменения. Доклад Драги, в лучшем случае, станет лишь «точкой отсчета для начала дебатов». При сохранении нынешних тенденций в политической повестке ЕС, любой итоговый документ будет менее амбициозен, чем предполагается в набросках стратегии, опубликованных Драги. ЕС предлагают играть глобальную роль, ограничивая торговлю и инвестиции во имя континентальной безопасности, которая не входит в его компетенцию. Нынешний ЕС плохо приспособлен для этого. Кроме того, он слишком зависит от существующего мирового торгового порядка – гораздо больше, чем США или Китай.
Первый шаг - понять, где лежат истинные стратегические интересы Европы. К примеру, если ЕС окажется втянут в американские усилия по противодействию России и Китаю, то лишь усугубит свое положение. Ведь блок не обладает консолидированной силой крупнейших государств. ЕС также предстоит отказаться от политизированного взгляда на вопросы экономической безопасности. Как это, к примеру, все последние годы происходит в энергетике, где отказ от российских поставок и безоглядная ставка на возобновляемые источники явно противоречат фактам.
О выборе направления дальнейшего развития можно будет судить по тому, продолжится ли адаптация институциональной структуры Евросоюза к новым реалиям. Осенью начинает работу новый состав ЕК. В ее структуре могут появиться «междисциплинарные группы для оптимизации различных управленческих процессов по геоэкономическому позиционированию»[vii]. Контуры же новой большой стратегии, если ее удастся согласовать, появятся где-то через год-полтора, когда будет представлен первый проект бюджета ЕС на период с 2028 по 2035 год. Только демонстрация способности реформировать ключевые программы будет свидетельствовать о наличии намерений и дальше бороться за значимое место Европы в мировых делах.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции