Власти Третьего рейха через дипломатические каналы с конца 1930-х годов склоняли Японию к нападению на СССР и одновременно старались убедить Москву в отсутствии у Германии агрессивных планов.
ИА Регнум
При этом Япония сама строила планы вторжения в Восточную Сибирь в 1939-м. Это опровергает современный русофобский нарратив: мол, в августе 1945-го СССР якобы вероломно напал на Японскую империю, так верившую в пакт «Молотова — Мацуока» (договор 1940 года о ненападении).
Такие выводы следуют из архивных материалов, которые в канун 80-й годовщины завершения боёв на Халхин-Голе — обнародовал Центральный архив ФСБ России.
Сумка с секретом
В самом начале советско-японского конфликта (а первый бой «самураев» с пограничными войсками союзника СССР, Монголии, произошёл 8 мая 1939 года) в Токио появился некий Фридрих Шильдкнехт.
Если быть точным, то выехал он из Берлина 9 мая, на следующий день после первой перестрелки «на дальнем пограничье». Шильдкнехт прибыл поездом через Москву, по трансевропейскому, а затем транссибирскому маршруту.
По документам немецкий гость числился курьером МИД Третьего рейха, сопровождавшим диппочту.
ФСБ России
Фотография Фридриха Шильдкнехта из архивного уголовного дела № 5101
На деле же это был офицер отдела «Иностранные армии — Восток» ОКХ (Верховного командования сухопутных сил Германии), специализировавшийся по Красной армии. По дороге на Дальний восток он фиксировал, в каком состоянии находится Сибирская железная дорога и что по ней перемещается.
«На протяжении всего пути Шильдкнехт делал пометки на листах бумаги, которые по мере заполнения прятал через отверстие в опечатанной курьерской сумке с диппочтой», — говорится в публикации ФСБ.
Но главное задание ждало шпиона в Токио.
О реальной подоплёке и деталях миссии Шильдкнехта наша контрразведка узнала благодаря тому, что этот немецкий офицер попал в плен в Сталинграде — в чине полковника генштаба германской армии.
Теперь собственноручные показания ценного пленника обнародованы.
«Заметил в пути 7–8 эшелонов»
Прибыв в Токио 23 мая, Шильдкнехт — по его собственному признанию, с удивлением — встретил здесь своего шефа, главу отдела «Иностранные армии — Восток» полковника Эберхарда Кинцеля. Тот явился более спешно, самолётом. Кинцель сообщил подчинённому, что прилетел для участия в переговорах о готовности нападения Японии на СССР.
Шильдкнехт отчитался перед начальником, а также послом Рейха в Токио, генералом Ойгеном Оттом и сотрудниками генштаба Японии о своих «транссибирских» впечатлениях.
Вывод подставного дипкурьера: СССР не перебрасывает технику и солдат с Дальнего Востока в европейскую часть страны. Напротив, «я заметил на станциях Новосибирск, Иркутск, Байкал, и в пути 7–8 воинских эшелонов, которые направлялись на восток», рассказывал Шильдкнехт советским контрразведчикам.
На совещании в Токио коллеги по Оси сверили карты. Японцы пояснили западным союзникам — «Советы» держат у маньчжурской границы не 17 дивизий, как считали немцы (и то в Берлине ставили под сомнение эту цифру), а 22 дивизии.
С другой стороны, данными поделился немецкий шпион: «Представленные Шильдкнехтом сведения о подготовке офицерского состава Красной армии, список военно-учебных заведений и информация об авиадесантных частях были значительно полнее японских».
На Владивосток или к Байкалу?
На допросе Шильдкнехт вспоминал, что задал тогда вопрос майору Эцуо Коотани (сотруднику «русского отдела» генштаба японской армии, в недавнем прошлом помощнику военного атташе в Москве): считает ли тот возможным нападение Японии на СССР.
Коотани пояснил, что не может говорить официально, но дал понять: в генштабе есть две группы, строящие планы нападения. Одна ратует за «узкое разрешение вопроса» — захват Владивостока и небольшой части побережья. Но большая по численности группа генштабистов полагает — японская армия должна, ударив с территории Маньчжоу-Го и Монголии в направлении Байкала, прорваться в восточную часть Сибири.
Кинцель чуть позже сообщил подчинённым, что генштаб Японии «в основном готов» к войне с СССР и может задействовать в ней от 20 до 25 дивизий. Но при одном условии: если Германия уже тогда, весной–летом 1939-го нападёт на СССР и, следовательно, если Красная армия будет скована боями на западе.
«Помню, генерал Отт сказал примерно следующее: «Аппетит у японцев к Дальнему Востоку безусловно большой, но они боятся одни таскать каштаны из огня. Они хотят, чтобы Германия одновременно с нами напала бы на Советский Союз, это их устроило бы», — откровенничал Шильдкнехт на допросе 15 мая 1945 года.
И ещё более откровенно добавлял:
«Германия тогда не была заинтересована в начале войны против СССР, поскольку хотела выкачать из России побольше хлеба и нефти».
Со слов Шильдкнехта, немцы полагали, что первыми на нашу страну должны напасть японцы, что как раз отвлекло бы силы Красной армии на Дальний Восток. И после польской кампании, к которой тогда шло дело, рейх мог бы нанести удар СССР.
Следует напомнить, что на тот момент Москва и Берлин были формально в мирных отношениях, которые к концу лета были скреплены пактом Молотова-Риббентропа.
2 июня Шильдкнехт выехал из Токио.
В это время в маньчжурских степях у немноговодной реки Халхин-Гол лишь начали разворачиваться бои между советско-монгольской группировкой войск и «тараном» Квантунской армии — частями японской 6-й армии под командованием генерала Мититаро Камацубары.
За битвой, как рассказывал Шильдкнехт, пристально наблюдали три офицера немецкого генерального штаба.
Исход многомесячных сражений (которые в Японии тогда именовали и до сих пор пренебрежительно называют «инцидентом у Номонхана» — по названию одной из пограничных высот) смешал все карты японского генштаба.
И именно плодом поражения генерала Камацубары стал договор о нейтралитете от 13 апреля 1940 года — тот самый пакт Молотова-Мацуока.
Но обо всём по порядку.
«Трудно сказать, какой очаг — более угрожающий»
Ещё до столкновения с японской армией на озере Хасан (1938 год) и на Халхин-Голе, советское руководство ясно осознавало намерения японского руководства в вопросе расширения зоны японского влияния на востоке Азии (в том числе за счёт СССР).
После захвата Японией Маньчжурии в 1931–1932 годах и создания там марионеточного государства Маньчжоу-Го появился плацдарм для дальнейшего движения вглубь континента и в японском Генштабе стали доминировать представления о СССР как «противнике номер один».
Японская армия готовилась к войне, спецслужбы вербовали диверсантов и агентуру среди белогвардейской эмиграции. Войска Маньчжоу-Го, усиленные кадровыми офицерами императорской армии, стали разменной монетой в череде провокаций на советской границе.
С 1936 по 1938 год был зарегистрирован 231 инцидент на границе с СССР, в том числе 35 крупных вооруженных столкновений с десятками убитых. В 1938 году число инцидентов возросло до 1247.
В свете этого советское руководство не бездействовало. Чтобы замедлить продвижение японских сил на континенте, советские военные специалисты активно участвовали в боевых действиях против японских захватчиков на стороне Китая.
Москва предоставляла льготные кредиты китайскому правительству и поставляла военную технику, боеприпасы и амуницию. В газете «Правда» от 5 марта 1936 года Иосиф Сталин, отвечая на вопрос американского журналиста Роя Говарда о том, где вероятнее всего вспыхнет будущая война, разъяснял:
«Имеются, по-моему, два очага военной опасности. Первый очаг находится на Дальнем Востоке, в зоне Японии. Я имею в виду неоднократные заявления японских военных с угрозами по адресу других государств. Второй очаг находится в зоне Германии. Трудно сказать, какой очаг является наиболее угрожающим, но оба они существуют и действуют».
Будущая война на Востоке не ставилась под сомнение ни одной из сторон, подтверждением чему служат показания Шильдкнехта.
И если столкновения 1938 года на советско-корейской границе рассматривались японским генштабом как досадная неудача, то события у реки Халхин-Гол должны были стать прологом для полномасштабной агрессии против СССР.
За этот план — узкого или масштабного вторжения — совместно с Германией ратовала «сухопутная» фракция в японском Генштабе (эти мнения и воспроизвёл Шильдкнехт в своих показаниях). Иной позиции придерживались адмиралы, настаивавшие на первоочередной оккупации Китая и движении на Юг: в Индокитай, Индонезию и на острова Тихого океана.
Зримым аргументом в пользу той или иной точки зрения должен был стать исход «инцидента у Номонхана».
Что нарушило японские планы
Первоначально всё шло «как надо». После серии пограничных инцидентов 11 мая японские силы прорвались через кордон и углубились на 15 километров вглубь территории Монгольской народной республики. На помощь войскам маршала Чойбалсана пришли дислоцированные в МНР части 57-го корпуса РККА.
22 мая советские части оттеснили японцев к границе. Но решающего превосходства перед силами вторжения достигнуто не было — Квантунской армии удавалось оставить инициативу за собой. К середине лета японцы удерживали плацдармы на монгольской территории, на восточном берегу Халхин-Гола.
29 мая в Монголию для проверки боеготовности 57-го корпуса вылетел 42-летний комдив Георгий Жуков (до этого бывший замкомандующего Белорусского округа по кавалерии). По итогам докладов Жукова в Москву 11 июня руководство приняло решение отстранить тогдашнего «комкора-57» Николая Фекленко и назначить на его место Жукова, который сделал ставку на ускоренную подготовку личного состава.
57-й особый корпус стал главной ударной силой Фронтовой группы под общим руководством командарма Григория Штерна, куда также входили 1-я и 2-я Краснознамённые армии и Забайкальский военный округ.
Ротация была проведена вовремя — 2 июля войска генерала Камацубара начали масштабное наступление по двум направлениям. Первое — отвлекающее, предполагало непосредственную атаку советско-монгольского плацдарма, второе предполагало форсирование Халхин-Гола и выход в наш тыл.
Но Жуков принял решение нанести быстрый танковый контрудар, который был осуществлён в ночь со 2 на 3 июля.
Анна Рыжкова
ИА Регнум
Именно тогда, с июля 1939 года, «инцидент» стал идти не по японскому плану.
3–5 июля произошло решающее сражение у занятой японцами высоты Баин-Цаган. Советская танковая атака вынудила генерала Камацубару отдать приказ отвести японские силы на «свой» берег Халхин-Гола.
Тактическая победа у Баин-Цагана позволила к середине августа советско-монгольским силам под командованием Штерна, Жукова, «главного по авиации» комкора Якова Смушкевича и маршала Чойбалсана к середине августа подготовиться к наступлению.
Перед его началом по состоянию на 19 августа перевес был на нашей стороне: 35 пехотных батальонов, 20 кавалерийских эскадронов, 216 полевых и 286 противотанковых орудий, 40 миномётов, 2255 станковых и ручных пулемётов, 498 танков, 346 бронемашин, 581 самолёт.
Противник мог выставить 25 пехотных батальонов, 17 кавалерийских эскадронов, 135 полевых и 142 противотанковых орудия, 60 миномётов и бомбомётов, 1238 станковых и ручных пулемётов, 120 танков и бронемашин, 450 самолётов.
РИА Новости
Командующий 1-й армейской группой советских войск в МНР комкор Георгий Константинович Жуков (второй справа) совещается с командирами во время боев на Халхин-Голе
20 августа в 9 часов утра началось советско-монгольское наступление. На следующий день наши истребители-перехватчики отбили массированный налёт японских ВВС, а бомбардировщики произвели «контрналёт», сбросив на японские позиции 96 тонн бомб. На земле советско-монгольским силам удалось навязать противнику оборонительные бои. Наступавшие с северного и южного направлений бронетанковые и моторизированные силы к 26 августа сомкнули клещи вокруг 6-й японской армии.
Потери войск Камацубары составили до 60 тысяч человек, советские и монгольские силы потеряли до 9,7 тысячи бойцов.
Виктор Темин/РИА Новости
Красноармейцы идут в наступление на Халхин-Голе при поддержке танка БТ-7
Имперское правительство через посла Японии в Москве (напомним, СССР и Япония де-юре не были в состоянии войны и сохраняли дипотношения) Сигэнори Того отправило запрос о прекращении боевых действий на границе Монголии и Маньчжоу-Го. 15 сентября СССР и МНР с одной стороны и Японская империя с другой подписали это соглашение, которое 16 сентября было ратифицировано.
«Воспоминания живы в Квантунской армии»
Локальные конфликты, подобные «инциденту у Номонхана» по всему миру стали почти будничной реальностью в предвоенные годы. Достаточно вспомнить итальянскую кампанию в Эфиопии, гражданскую войну в Испании или географически более близкие упомянутую выше японскую интервенцию в Маньчжурию в 1931-м, вторжение в «основной» Китай в 1937-м и, наконец, бои на советско-японской границе в 1938-м.
Но фон у «номонханского инцидента» был совсем уже «горячим». Бои в монгольских степях начались тогда, когда немецкие и итальянские дипломаты готовили подписание «Стального пакта», а завершились тогда, когда вермахт громил остатки Войска польского под Влодавой и на реке Бзура.
Бои на Халхин-Голе (они же «халхин-гольская война» в монгольской историографии) завершились, можно сказать, в пользу «адмиральской» фракции японского Генштаба. Япония осталась верным союзником рейха по Оси, но только в войне против США и Британии. Нападение на Перл-Харбор и захват Сингапура стали неизбежностью, а поход на север против СССР отошел в область гипотетических проектов.
В 1941 году немецкий посол в Токио генерал Отт доносил шефу МИД Иоахиму Риббентропу: на решение Японии о невступлении в войну против СССР оказывают влияние «воспоминания о номонханских (халхин-гольских) событиях, которые до сих пор живы в памяти Квантунской армии».
В августе 1942 года упомянутый выше господин Шильдкнехт сопровождал уже японского посла в Берлине, генерала Хироси Осиму, в поездке на Восточной фронт. Предъявляя успехи германских сил, в том числе и на Волге, Адольф Гитлер рассчитывал всё-таки повлиять на позицию Токио.
Но СССР представил Японии второй по весомости наглядный аргумент после поражения «квантунцев» у Халхин-Гола: разгром гитлеровцев и их европейских союзников под Сталинградом.
После явного перелома в войне те, кто давал советы микадо Хирохито, явно решили: Япония будет верно следовать договору о нейтралитете 1940 года, оставаясь всё тем же агрессором и поработителем по отношению к Китаю, странам Индокитая и другим восточноазиатским территориям.
Но планам по строительству «восточноазиатской сферы сопроцветания» — дальневосточному аналогу «тысячелетнего германского рейха» — не удалось сбыться. Молниеносное наступление Красной армии в августе 1945-го, гораздо более успешное, чем агрессия Квантунской армии в 1939 году, поставило точку в истории японского милитаризма.