Честно прочитав в школе «Левшу» и ответив на уроке как надо, немногие возвращаются к Николаю Лескову, по крайней мере, не скоро. А стоило бы. За примелькавшимся по спискам книг на лето именем на корешке с полки таится буквально целый мир – что особенно важно, самый настоящий русский мир. У его творчества немало ценителей, в том числе среди театральных деятелей. Один из самых известных романов Лескова – «Соборяне», посвященный жизни маленького уездного городка и служителям его местного собора, священникам и тем, кто их окружает. Казалось бы, в сегодняшнем, тем более московском театре, традиционно считающемся безраздельной вотчиной «тусовочки» с известными художественными наклонностями, столь немодному и русскому до последней буквы автору и его произведениям места нет, даже в извращенной «переосмысленной» форме. Но, как ни удивительно для некоторых, в Москве сегодня идут 3 спектакля, и именно по «Соборянам» – все разные, на различных площадках.
Один из них – не частый, но особенный гость проекта «Арт-платформа», занимающего «Новый Манеж» в Георгиевском переулке, укромном закутке практически у самого Кремля между Тверской и Большой Дмитровкой. «Платформа» дает кров и сцену молодым проектам с льготными условиями, чтобы подсобить юным нераскрытым талантам. Да и не только им на самом деле. Спектакль «Старгород» поставил творческий и семейный союз режиссеров – Андрея Горбатого и Анны Шевчук. У обоих за плечами десятилетия в профессии, самые разные постановки, у него – в драматическом, у нее – в музыкальном театре. И они весьма успешные, громко выстрелившие. «Старгород» же стал совершенно особенной для них историей, в которой почти неземным образом нашлось место неслучайным совпадениям, благородному духовному стремлению, знакам свыше и чудесам с обретением пропавших текстов, и все это – под сенью доброго, но неоцененного вовремя гения. Об этом Андрей, выкроив немного времени из своего графика, с душой поведал Readovka при встрече в старых московских переулках.
Прозеванные гении, пропавшая (и найденная) грамота
Говоря по факту, «Старгород» – постановка не романа Лескова, а пьесы по нему авторства Нины Садур. На афише и сайте проекта не скрывается, что это версия по мотивам, «русская эксцентрика в 2-х частях». При жизни «задвинутый» той самой «тусовочкой» автор – любимая ученица знакового для нашей культуры драматурга Виктора Розова. Она ушла из жизни в прошлом году после продолжительной болезни, но успела застать рождение этой постановки по мотивам своего отдельного художественного произведения. А оно оказалось нелегким. Чтобы это случилось, потребовалось совершить своего рода чудо – разыскать рукопись, которая не горит, но вполне может затеряться.
«Нина Николаевна – удивительный драматург, наверное, в XX веке после Вампилова можно тут же через запятую писать Садур», – рассказывает о ней с большим теплом Андрей Горбатый. – «Текст этот, "Старгород", она написала лет 30 назад, и так получилось, что он, рукопись его, пропал. Мы вместе с ней его долго искали, в архивах ее, у других – везде. И в конце концов он случайно возник у одного режиссера, буквально явился из-под сукна!»
Отдельное художественное произведение – вовсе не фигура речи. Взяв из романа-хроники «Соборяне», по сути, две сюжетные линии, Садур переработала их в драматическое произведение, добавив даже несколько своих сцен, которых Лесков написать, конечно, не мог. Но ей удалось это сделать настолько бережно и даже благоговейно к оригиналу, к его духу и языку, что возникает буквально мистическое чувство непонимания, действительно ли это не сам Лесков водил ее пером по бумаге.
«Она удивительно работает со словом Лескова – 90% там, в пьесе, это ее текст, но вы никогда этого не скажете. Люди, которые влюблены в Лескова, они говорят "ох, как здорово"! Но она так это удивительно делает… Я вообще как-то высказал такую мысль, мол, вот можно было бы сейчас на филфаке, в любом из наших ВУЗов, в МГУ или еще где-нибудь, просто дать студентам почитать два текста – Лесков "Соборяне" и текст "Старгорода" Садур – наглядно показать, что делает автор, что можно сотворить с текстом, работая над драматической версией».
В творческом багаже Нины Николаевны еще до «Старгорода» был подобный опыт создания драматической интерпретации художественной прозы, и самое интересное, что весь театральный мир ее пьесу знает – это «Панночка» по «Вию» Н.В. Гоголя. И тогда была подобная история с едва не волшебным попаданием в стиль, язык, дух автора, что остается только по сей день восхищаться ее талантом и любовью к своему делу, что Андрей Горбатый и делает от всего сердца.
«Вот она в этом смысле какая-то вот… Она вот просто чувствует это! Ну она как благодарный, благодатный слушатель, но это уметь надо, язык делать, надо уметь держать это вот, понимаете? Сейчас очень немного таких авторов, у которых просто чувство сцены. Вот драматург, она четко видит, как все это должно выглядеть и действовать на сцене. И чувство языка, конечно… А это ее удивительное понимание природы Лескова, этого слова лесковского, замысла?»
Один из литературоведов начала XX века с горечью называл Н.С. Лескова «прозеванным гением», которого в свое время не оценили до конца, где-то упустили – так не редко случалось за всю историю не только русской, но и мировой литературы. Творческая судьба Нины Николаевны Садур, пожалуй, в известной степени сравнима в этом с судьбой Лескова, но сохранились добрая память о ней, ее наследие и спектакль «Старгород». Это в известном смысле памятник удивительному по дару вживления языком, духом, дару преображения словом и дару понимания и ощущения жизни драматургу.
Сердцебиение народное, указание свыше
Итак, текст наконец был найден, начался следующий этап. И тут, как и в случае с обретением пропавшей рукописи, случилось своего рода судьбоносное чудо. При мысли, что предстоит обивать пороги театров с пьесой и предлагать идею постановки, Андрей Горбатый узнал об «Арт-платформе», ее работе и что до конца отбора в резиденты, когда надо презентовать свой проект, остается всего 4 дня. И за это время было достигнуто все, что нужно. Глава «Арт-платформы» продюсер Дмитрий Бикбаев пригласил «Старгород» под крышу «Нового Манежа». В этом, как и во всех последующих событиях, нетрудно было предположить знаки свыше.
«Вот я, когда начинал делать "Старгород", сюда я попал за 4 дня до дедлайна, потому что мы нашли наконец рукопись пьесы, я подумал, вот, сейчас я буду по каким-то театрам ходить… и тут дверь приоткрылась. Надо было делать следующий шаг – собирать команду. Я собрал команду, спросил "вы готовы?" Они сказали "да" – опять приоткрылось. Надо иметь смелость на этот шаг, надо вот видеть такие шансы каким-то внутренним зрением. Знаки, подсказки – это важно».
На следующем шаге уже произошло буквально кинематографичное чудо, и, что характерно, было оно в духе самого Лескова и героев его романа. Сделав заказ на изготовление декораций, вовсе не каких-то помпезных – из древесины, режиссер узнал, во сколько ему это обойдется. И таких денег у него, конечно, не было. И тогда…
«Недалеко от места, где я живу, там есть храм маленький, Святителя Макария Невского. Приход не очень большой, не очень много людей, в основном старушки, но есть и молодые. И вот я прихожу к батюшке, отцу Никите, и говорю "батюшка, у нас тут есть при храме столярка, можно обратиться?" Он разрешил. И вот силами прихода мы сделали деревянную декорацию за совершенно другие деньги. Рома-сторож не хотел брать деньги за это ни в какую, уговорили его все же, что на карту перечислим ему вознаграждение, и он когда-нибудь этим воспользуется. Точно так же Вера, одна из прихожанок, сделала нам своими руками огромное чучело, которое у нас задействовано в спектакле. И вот как-то сразу случилось сочетание какое-то театра и совершенно другой, народной инициативы, народного начала!»
Так, силами одного московского православного прихода была внесена немалая и важная лепта в создание спектакля о православном соборе и его приходе. И срежиссировано это потрясающее обстоятельство было, очевидно, свыше. Спектакль обрел сразу какое-то народное начало, и сердце его с самого начала забилось в соответствующем ритме. Эти ритм, настроение, дух еще не раз и не два сыграли свою роль в жизни сценического произведения, собравшего уникальную команду создателей, исполнителей, причем, что важно, успешных и занятых артистов, каждый из которых откликнулся на, казалось бы, негромкое предложение режиссера сыграть по Лескову, не обещавшее ни лавров, ни больших гонораров.
«У нас не было никакого кастинга, мы понимали, уже видели, кого нам надо. В режиссуре это у нас называется "выставленность фигур". Ты придумываешь, какой артист у тебя играет, и через эту вот выставленность фигур, кто у тебя кого играет, зритель считывает очень много информации. Появляется Валя Климентьев – священник, появляется Глеб Пускепалис – простодушный дьякон… Вот у тебя много считывается вот этим режиссерским взглядом. Это для нас было важно. Это артисты потрясающие. Это Юля Чуракова, актриса, которую достать невозможно, уникальная драматическая актриса с уникальным голосом, поет во многих мюзиклах. И мы так потихонечку собрались… и всего один из тех, кого мы пригласили, отказался».
Режиссерский дуэт с самого начала принял решение пригласить на роли поющих артистов и сделать несколько вокальных номеров, органично вплетенных в происходящее действие, без какого-то намека на неестественность и постановочность. При этом спектакль оставался целиком драматическим, без уклонов в сторону мюзикла. Такая, казалось бы, нестандартная и не сразу понятная по деталям идея проистекала из осознанного потенциала именно такого подхода, потенциала именно для особой интонации, настроения, воздуха спектакля.
«К 30-му году профессиональной деятельности режиссера драматического театра я открыл для себя явление богатства человеческого голоса в виде вокала. Я понимаю тех, кто любит оперу, жалею, что я в юности где-то что-то не услышал, как надо, не любил оперу, вот этого вокального богатства. Это просто иногда сильнее. Интонация прозаической речи – очень часто мы окружены этим. Мы точно знаем для себя, особенно люди в возрасте, которые живут долго, знают, когда слова перестают что-то значить, и молодые люди, входя в жизнь, в какой-то момент сталкиваются с проблемой, что слова ничего не значат. А голос, вокальный, он не врет. И он всегда и чаще всего настроен, что важно, что в этом спектакле такое особое настроение вертикали. Чуть-чуть приподнимает размышления зрителя. Он присутствует при каких-то очень простых, но важных размышлениях. Ни о желудке, ни о том, как выжить, ни о каких-то житейских проблемах, которые тоже важны, а вот о чем-то, что чуть выше. Плавность особая. И вот зритель этим проникается, и он как-то уходит на какое-то время чуть-чуть обогащенным».
Принципиальна искренность, с которой авторы подошли к показу сцен из жизни провинциального Старгорода, жизни священнослужителей собора, их паствы и тех, кто демонстративно от нее открещивается. Учитель Варнава Препотенский, скандальная чиновница Бизюкина, плетущий низкие интриги Термосесов, губящий отца Савелия, куда более опасного, нежели группка воинствующих безбожников-нигилистов, были одной из составляющих той особой материи, которую Андрей Горбатый называет воздухом спектакля, подчеркивая, что это не настроение и не атмосфера, над которой многие режиссеры бьются в своих произведениях. Воздух – то, чем дышат артисты, чем дышит зритель и под влиянием чего немножечко духовно обогащается. Условия, в которых этот воздух созидается, очень хрупкие, и одним из них была камерность пространства – зал такого размера, где бы поместилось немало зрителей, но все не провалилось бы в пространства Большого театра. Собственно, как в соборе. И таким как раз оказался зал «Нового Манежа».
«Спектакль сделан камерным, публика находится в близком взаимодействии, и ко мне иногда приходит ощущение, что зрители сами находятся внутри спектакля где-то. Они внутри разговоров, которые ведут эти жители Старгорода. Потому мы и искали зал, думали, ну, будет большой зал на 500 мест, и это исчезнет. 300 мест – это максимум. Вот знаете, как бывает? У человека приятный голос, но не сильный, и с галерки его не услышишь. Но он очень проникновенный, искренний, с тонами какими-то важными. И ты, рядом когда сидишь, слышишь его прекрасно. И тут еще момент, когда мы в спектакле поем: нам важно вот это пространство звука, пространство вокальной партитуры, чтобы оно было не эстрадным. Ну не эстрадный это концерт. Вот как-то рядом и стоит человек, и с его голоса воспринимаешь это вживую».
Столь ювелирно, почти интуитивно достигнутая камерность, выверенная до полутона, сыграла решающую роль в том, чем этот спектакль является в глобальном и самом важном смысле. Как метко это охарактеризовали публицист Егор Холмогоров и репортер Алексей Ларкин, по очереди ставшие зрителями «Старгорода», это спокойная, без полемических искр, перепадов и скрытых под плащом клинков беседа, будто бы на кухне, о нашей жизни, о духовном, о вере без пафосных и проповеднических стремлений. И это одновременно приглашение именно к такой спокойной беседе прежде всего с самим собой, своим внутренним «я».
Маски сброшены, начистоту
«Мне пересказали одни знакомые, что была у нас на спектакле девочка, классе в 11 она училась. Она после спектакля сказала такую вот характерную фразу. Говорит, я вдруг понимаю, что священники среди нас живут. Для нее это открытие! Это не ее путь к церкви, но, может, ее тропинка здесь начинается. Потому что следующий шаг – это "вот к такому священнику я бы пошла на исповедь". Хотя это не церковь, это не храм, это театр! Мы совершенно другим языком разговариваем. Но вот расширение в человеке пространства, где он может найти ответы на какие-то свои душевные вопросы, это важно для нас», – рассказывает Андрей Горбатый.
Чем ценен «Старгород», помимо всех перечисленных выше достоинств, это, опять же, спокойное, не исступленное снятие всех многолетних штампов и табу с образов духовенства, где-то сформированных кинематографом и советским, и современным, где-то острыми и негативными примерами из реальной жизни. Священники и правда, если начистоту, бывают очень разными. И вовсе не обязательно, что священнослужитель либо нудный, узко-мыслящий проповедник в рясе с ханжескими взглядами, либо скаредный и лицемерный манипулятор. Отец Савелий, дьяк Ахилла, священник Захария, впрочем, тоже не святые, но на то они и живут среди нас, как заметила зрительница.
«У нас же несколько священников на спектакль приходило, человек 8, наверное. Почти все из Москвы, а один оказался из-под Белгорода. И вот широкий спектр зрителя – от девочки до священника, который видит жизнь подвижника, церковного иерея, и ему в театре нужен такой разговор тоже. Вообще вот прихожане, верующие люди, на что им ходить в театр, про что смотреть? Чтобы вот какое-то светское видение. Они ж не в монастыре живут, а тут детей надо куда-то водить. Вот Михаил Тюренков с "Царьграда" с детьми приходил, Вахтанг Кипшидзе тоже.
Сейчас не очень много люди ходят в театр, вернее, та публика, которая ходит к нам, ей не очень хочется смотреть, что показывают сейчас в других театрах. Ну, они знают заранее, что там. Как там в первом псалме: не ходите в собрания нечестивцев. Вот для них это… Поэтому они в каком-то смысле целомудренны в восприятии театра, давно не ходили. А это должно быть частью культуры человека. А человек 4 раза в год должен сходить в театр. А еще в компании, а еще со своими детьми, чтобы это превратилось в разговор после. Не просто обменяться впечатлениями. И им есть, что посмотреть у нас».
Знакомство с православием, с его служителями через театр органично приводит и к познанию национальному, тому, из чего русский человек состоит, той самой русскости, о которой столько говорится речей, ломается столько копий, а к пониманию, что это, осознанию этого в себе приходят, к сожалению, немногие. И соприкоснуться с этим может помочь сегодня не кто иной, как Николай Семенович Лесков, в своем творчестве отражавший, в отличие от великих, но дворянских певцов Пушкина, Тургенева, именно народную жизнь.
«У него есть крестьянские легенды для детей, у него есть сказки для детей, которые он написал по просьбе Льва Николаевича Толстого, у него огромное количество рассказов… Это то, что мы называем "русский цивилизационный код". Это вот из чего мы, русские, состоим. Наше самое-самое, да. Там все – там есть и головотяпство наше, и наши праведники, 10, по-моему, новелл в цикле, больших, замечательных, в которых он пытается эту тему найти и отразить. Удивительно, это вот простые люди чаще всего, их подвиги. Ну и русский язык. Просто русский язык. Русская родная речь, самая что ни на есть. Со всем ее многообразием. Лесков, он, я думаю, может дать вот такой сказ, разговор, это все пересказанные истории каким-то голосом, и в нем нет котурн, нет кучи образов, сравнений, метафор, что молодые люди очень любят. И какой-то парадоксальный внутренний ход, который никогда не разгадаешь».
Стоять на часах духовного тыла
С днем сегодняшним, с событиями СВО и вспыхнувшей борьбой за гордое имя русского человека спектакль «Старгород» судьбоносно связался с самого начала. Показ эскиза в «Новом Манеже» произошел вечером 23 февраля 2024 года, когда до известных событий оставалось меньше суток. Совсем скоро по слоям медиа полетят всевозможные версии реплик, похожих на истеричную речь Бизюкиной о том, как стыдно быть русскими, что Россия – грязная оборванная баба в ногах у великолепной Европы. Но дело не в пророчествах, а в роли, которую каждый выбирает себе в происходящем. Уже не раз, несмотря на очевидные финансовые условия, необходимость достичь окупаемости, на спектакль приглашались раненые фронтовики, проходящие в Москве и Подмосковье реабилитацию.
«С бойцами после спектакля говорить немножечко трудно, они на эмоциях, они не театральные все ж критики. Но нам важно, чтобы они, сидя в зале на спектакле, прочувствовали, что вся страна с ними, они не отдельно от всех после фронта. И люди гражданские, которые к нам приходили после того, как в камерном пространстве побывали вместе с солдатами, у них ощущения были совершенно другие. Они нам писали в обратную связь, как нам благодарны за это. Это как воспитательная здоровая мера».
Финансовые возможности проекта весьма скромные, и создателей-режиссеров, артистов, которые иногда даже отменяли съемочные дни (для знакомых с этой средой не секрет, какие расценки за съемочные дни в основном у актеров), это вполне устраивает. Опять же, в духе Лескова и его искренних, бескорыстных героев у сложившегося здесь коллектива свое понимание, зачем они играют, порой отказываясь от естественной выгоды.
«Вот опять же, воздух спектакля. Это когда при просмотре вот мы два часа провели в зале, что-то слышали в текстах, ситуации, переживали за героев, думали, осознавали, приподнимались немножко над суетой и собой. Нас так немного приподняли, и мы вышли, по-другому на людей взглянули вокруг. Разные люди по настроению приходят на спектакль и выходят с него. Вот если камеру ставить – я даже хотел так сделать – она покажет, что люди разные приходят и уходят. Дело не в том, что кто-то там плакал. Я у многих, кто у нас был, спрашивал, от профессуры до молодых, что было с ними на финальном номере – говорили "да я о себе уже думал". Там так придумано парадоксально, что зрители в конце спектакля не о персонажах думают, а о себе!
А знаете, как важно человеку о себе подумать? Ну вот немножко о себе, о том, как живет, что будет, что было, чуть-чуть! Это уже приоткрывается духовное зрение. И дальше, знаете, всякие житейские дрязги, они не смогут это поколебать. Если этот спектакль царапнет, он уже не отпустит, я понимаю, что эти впечатления держатся и влияют. Поэтому я это воспринимаю как некое свое послушание. Деньги я зарабатываю в другом месте, а это для души, это, я считаю, мы большое дело здесь делаем. Я бы мог эти несколько сот тысяч потратить… Я даже думал, может, я неправильно делаю, может, надо эти деньги туда, на фронт. Потом я остановился. Но кто-то же должен держать духовный фронт здесь, у нас. Мы не победим, если будем только там побеждать, значит, здесь с Божьей благодатью свершилось: вот наш спектакль, его надо держать. Поэтому мы очень хотим, чтобы к нам приходила публика!».
За время, которое живет постановка – с 2023 года, если считать с премьеры – сложился своеобразный народно-стихийный способ рассказать о ней. Выходя с артистами на поклон, Андрей Горбатый обращается к залу и просит поделиться с знакомыми, друзьями, что есть такой спектакль, что здесь очень рады зрителям и всегда ждут их. Причем не раз уже благодарная публика спрашивала классическое сегодня «куда вам донатить», но таким в проекте не занимаются. Хотя уже для новой постановки придумали, что у зрителя будет возможность оплатить «подвешенный» билет на следующий спектакль для кого-то, кто захочет прийти, но финансы ему не позволяют.
Вот такое уникальное явление сегодня можно встретить в театральной Москве, так же, как и священничество в глазах многих, укутанное штампованными представлениями о том, что внутри нее происходит. Удивительная история, ряд чудес и совпадений, подвижничество создателей – все это сплелось в едином ансамбле вокруг сюжета пьесы Нины Садур по мотивам романа «Соборяне», и это, пожалуй, сравнимо со знаменитым памятником Николаю Семеновичу Лескову в Орле – одной из визитных карточек города. Вокруг фигуры писателя, присевшего на скамейку, собраны герои его произведений, некоторые из них – как раз троица священнослужителей из «Старгорода». Воочию увидеть все это, глотнуть того самого воздуха спектакля, который удалось создать всем, от Лескова до актеров, убежденных, что раз они здесь, то правильно живут в профессии, можно совсем скоро, 16 сентября в «Новом Манеже». Давайте сходим и посмотрим тот самый русский театр, о котором мы читаем со школы, но редко где можем найти сегодня.