Эдуард Анзен Хофманн. Похищение
Под маской профилактики
Название законопроекта обманчиво. Его суть состоит не в профилактике, так как
1) «Предмет регулирования и область действия Закона» (ст.1) включает в себя не только меры профилактики, но и «основы правового регулирования в области правовой защиты от семейно-бытового насилия».
2) Под профилактикой законопроект подразумевает не только профилактику, то есть меры для предупреждения того, что еще не случилось.
В понятие профилактики (ст.3 п.9) включается и «пресечение семейно-бытового насилия». Механизм профилактики (ст.16) включает в себя: (ч.1) «ведение процессуальных действий против семейно-бытовых нарушителей», (ч.3. п.8) «действия по оказанию… помощи и защиты потерпевшим» (описка авторов законопроекта, потерпевшим это из уголовного процесса), «действия по пресечению совершения дальнейших актов семейно-бытового насилия», «действия по принятию к нарушителям мер наказания, мер воспитательного и иного характера».
Меры индивидуальной профилактики (ст.17) включают и меры обеспечения безопасности пострадавшего, и частичное поражение гражданина в правах («защитное предписание» — ст.17 ч.2 п.4−5, ст. 22, 23), то есть являются мерами наказания.
Допускается даже выражение «репрессивные меры профилактики» (ст.4.п.6).
Понятие «семейно-бытового насилия»
Под предложенное понятие «семейно-бытового насилия» можно подвести повседневные события семейной жизни:
1) Любое неисполнение каприза члена семьи и даже просто разочаровывающее поведение супруга, поскольку оно «причиняет нравственные страдания» (ст.3 п.2),
2). Всякую попытку повлиять на поведение супруга, всякое педагогическое принуждение или родительский запрет, так как всё это (при отсутствии признания исключительного права родителя определять интересы ребенка и пределы предоставления ему прав и свобод) можно подвести под «ущемление прав и свобод» (ст.3 п.2), «нанесение ущерба чести и достоинству его личности» (ст.3 п.4), «умышленное воздействие на психику человека» (ст.3 п.5), «посягательство на половую свободу» (ст.3 п.6).
3). Попытку примирительно разговаривать с членом семьи после конфликта — это по законопроекту может называться преследованием (ст.3 пп.5,13), являющимся вариантом насилия.
4). Любое причинение физической боли. Закон не делает исключений для медицинского воздействия или легкого физического наказания ребенка, которое (по результатам массового опроса АКСИО-4) 50% родителей считают нормой и только 5% преступлением. Это доказывает объективно маргинальную позицию авторов законопроекта о недопустимости таких мер воздействия, внедряемую в практику отдельными влиятельными фондами.
Для семейных отношений — режим произвола
Суть законопроекта состоит не в профилактике, и не в том только, чтобы ввести новый тип правонарушения — «семейно-бытовое насилие», а в том, чтобы для сферы семейных отношений (которая по существующему законодательству должна быть защищена от постороннего вмешательства кого бы то ни было) не применять существующие в КоАП и УПК РФ процессуальные нормы, основанные на общепризнанных принципах демократического устройства общества (таких как соблюдение прав человека, право на неприкосновенность частной жизни, право на защиту, презумпция невиновности), а создать особый режим с новыми «основами правового регулирования«(ст.1) — «социально-правовую защиту».
Чем не устраивают существующие процессуальные нормы, объяснено откровенно в Пояснительной записке: «Действие существующего административного, уголовного и уголовно-процессуального законодательства неэффективно, так как не распространяется на пресечение, профилактику и работу с потенциальными правонарушителями. Существующие нормы могут быть применены уже послесовершения правонарушения или преступления». Авторов законопроекта это не устраивает, как будто важно вмешиваться в семейную жизнь еще до того, как что-то на самом деле произошло. Между тем, для чисто профилактической адресной работы среди детей и родителей существующая система работы полиции и комиссий по делам несовершеннолетних в рамках ФЗ-120 «Об основах системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних» дает достаточно эффективный механизм.
Предлагаемый законопроектом режим правового регулирования имеет следующие особенности:
1. Основанием (ст.18) для принятия мер индивидуальной профилактической работы (ст.17) является лишь факт поступления заявления о «насилии», попытке «насилия» или угрозы «насилия» (ст.22 ч.1), без всякой процедуры разбирательства и установления вины.
2. Заявление может поступать от кого угодно — (ст.18 ч.3) «из органов государственной власти, органов местного самоуправления, должностных лиц, организаций и физических лиц».
Особо перечисляются заявители, которые могут требовать наказания «нарушителя» без согласия «пострадавшего» (с.18 ч.1, с.5 ч.2, ст.22 ч.13) — «родственники пострадавшего», «свидетели семейно-бытового насилия, включая несовершеннолетних», любые «иные лица, в случае, если имеются основания [не сказано, у кого] полагать», что нарушитель только еще «может причинить им моральный» и другой вред, «либо высказывает угрозы, оскорбления в их адрес».
То есть если постороннее иное лицо приходит в семью (наблюдает семью на улице) и заявляет: «вы повысили голос на ребенка», «у вас в холодильнике мало продуктов», «вы ограничиваете половую свободу вашей дочери», «вы нарушаете права ребенка на дискотеку», а родитель словесно посылает его подальше, то это постороннее лицо может заявить в полицию и полиция обязана будет без согласия «пострадавшего» наказать «нарушителя».
3. Сотрудники полиции (ст.10 ч.2) рассматривают заявления и сообщения о фактах семейно-бытового насилия или об угрозе их совершения («ты у меня дождешься!»)и принимают меры по их пресечению (п.1), выносят защитные предписания (п.6). При этом они обязываются (ст.11 ч.1) немедленно прибыть к лицу, которое заявитель объявил «пострадавшим» (п.1), обеспечить его безопасность (п.7), с его согласия транспортировать его в безопасное место или в организацию (включая «или иную» для организации помощи) (п.5), принять правовые меры по прекращению семейно-бытового насилия (?!) (п.2), вынести наказание в виде защитного предписания — «с согласия пострадавшего», а если «пострадавший» это маленький ребенок или если заявители — указанные выше (п.2) особые лица, то и без согласия «пострадавшего» (ст.22 ч.1).
Защитное предписание означает, что «нарушителю» запрещается (ст.22 ч.4 п.2) искать общения с «пострадавшим», хотя бы для примирения, так как это будет квалифицироваться как «преследование пострадавшего» (ст.3 п.13). Кроме того, «нарушитель» обязывается пройти платную «специализированную психологическую программу» (ст.21, ст.22 ч.5, ст.30 п.5), встать на учет в полиции и регулярно (от раза в неделю до раза в месяц) отмечаться (ст.19 ч.3, ст.22 ч.10).
4. В предложенном режиме правого регулирования не прописано никакого процессуального порядка разбирательства и установления вины, даже ни разу не упоминается право лица, объявленного «нарушителем», на защиту. Оговорки о праве на обжалование (ст.17 п.4, ст.22 ч.11−12) не имеют силы, так как при данных формулировках законопроекта любое решение сотрудника полиции будет законно при условии наличия, по его субъективному мнению, данных о факте «насилия». Это не пробел законопроекта, а его сознательная установка: подчеркивается, что «социально-правовая защита граждан от семейно-бытового насилия осуществляется вне зависимости от возбуждения по факту семейно-бытового насилия уголовного дела, проведения дознания, предварительного следствия, производства в суде, если семейно-бытовое насилие продолжается, либо имеется угроза его совершения» (ст.29 ч.4). То есть доказательствами можно пренебречь.
5. Право выявления фактов «насилия» получают, кроме полиции, «некоммерческие организации, международные и иные неправительственные организации» (ст.15). Они получают право обратиться в суд или в полицию независимо от просьбы законного представителя «пострадавшего», по их утверждению, ребенка (ст.15 ч.2−3). Больше того, они требуют на это бюджетные деньги Российской Федерации (ст.35 ч.3).
6. Ни о какой заявленной в законопроекте конфиденциальности не может быть и речи, поскольку некоммерческие организации получают право «создавать системы получения информации о фактах семейно-бытового насилия и его жертвах» (ст.33 ч.3 п.2).
В итоге, для отношений между родственниками устанавливается режим произвольного обвинения посторонними лицами и произвольного наказания сотрудником полиции.
Особенно незащищенными от произвола являются дети, так как их согласия на защиту в ряде случаев не требуется.
Настоящая цель — легализация уже сложившегося беззакония
Описанная в законопроекте система произвола — это тот противозаконный порядок, который уже фактически устанавливается во всё большем числе регионов для «защиты детей». Работники социальных служб трактуют слова «насилие» и «жестокое обращение» не как большинство людей России, а так, как это устанавливают методички грантополучателей Фонда поддержки детей, находящихся в трудной жизненной ситуации, ряда НКО, в основе которых лежит не закон и не традиционные ценности, а пример западных служб отобрания детей для частной системы содержания сирот за государственный счет.
Знаменитым примером домашнего насилия по этим западным понятиям стал пылесосящий мальчик в буклетах специалистов из Финляндии. Отечественная практика уже полна таких претензий к семье, как отсутствие в холодильнике многодневного запаса продуктов или наличие «мебели старого образца». Уголовная практика начала пополняться привлечением родителей к уголовной ответственности за отеческие шлепки и пр. Социальным работникам этого уже становится достаточно для отобрания ребенка (в терминах законопроекта — для «защиты пострадавшего») и отстранения родителя (как при «защитном предписании»), то есть предложенный режим оформляет отобрание детей без пока еще требуемой законом непосредственной угрозы жизни и здоровью.
Практическая цель законопроекта — узаконить эту сложившуюся систему произвола в виде новой «системы социально-правовой защиты». Чуть менее откровенно это выражено в Пояснительной записке, где одной из целей законопроекта называется «закрепление на законодательном уровне целей и основных направлений деятельности по предупреждению и профилактике насилия в семейно-бытовой сфере» — как раз тех «основных направлений», которые родительская общественность требует не узаконить, а решительно пресечь.
При этом формирование государственной политики в этой новой системе отдается исполнительной ветви власти, с ведущей ролью Министерства труда и социальной защиты, которое (ст.14) «разрабатывает нормативные правовые акты (п.3), разрабатывает и по согласованию с» Минздравом и Минобрнауки «утверждает стандарты оказания социальных услуг в ситуации семейно-бытового насилия» (п.1).
Смежный законопроект
Вместе с основным законопроектом, предлагается смежный, вносящий изменения и в действующие процессуальные нормы.
В частности, вопреки опыту правоохранителей, предлагается усилить до максимальной уголовную ответственность по ст.115 и ст.116 УК РФ в случае, если потерпевшим является член семьи, «чтобы криминализировать указанные деяния, совершенные в семейно-бытовой сфере и перевести эту категорию дел в дела публичного обвинения».
Обосновывая необходимость публичного обвинения, пояснительная записка настаивает на неотвратимости наказания даже в ущерб сохранению семьи. Так, среди недостатков частного обвинения (когда жаловаться может только потерпевший) указывается, что «дела частного обвинения прекращаются в связи с примирением сторон», а также, что «многие потерпевшие предпочитают либо не обращаться вовсе в суд, либо после обращения отказываются от дальнейшей борьбы… в связи с изменением обстановки (примирились, боязнь того, что судимость отца скажется на дальнейшей карьере ребенка и т.д.)».
Получается, что с точки зрения авторов лучше, чтобы в случае какого-то насилия в семье не срабатывали естественные факторы, способствующие сохранению семьи, в том числе сохранению в новом, уже примиренном состоянии. Такая установка авторов законопроекта — наказание ради наказания — противоречит общепринятым целям наказания (ст.43УК РФ) и разрушает сам институт семьи.
Для авторов законопроекта «также представляется очевидным, что побои или причинение вреда здоровью, совершенное членом семьи или родственником, представляют бóльшую степень общественной опасности, нежели те же преступления, совершенные посторонним человеком». Такая позиция авторов законопроекта не согласуется не только со здравым смыслом, но и со смыслом теоретико-правовой категории «общественная опасность», которая состоит в ущербе не для потерпевшего, а для общественных отношений. Выше я привел ссылку на фактическое состояние общественных отношений в связи с легкими физическими наказаниями собственных детей. Из этого следует, что о таких «побоях» невозможно говорить как о деяниях общественно опасных, поскольку они входят в фактическую норму отношений. А признак «общественной опасности» является необходимым элементом самого понятия преступления. Но в то же время, очевидно, что отношение людей было бы другим, если бы их спросили о том, можно ли шлепать не своих, а чужих детей.
Поэтому одна из позиций, основанная на знании реального общества и классической правовой культуре, состоит в том, что пока общественные нравы радикально не изменились, необходимо, наоборот, остановить возникший под влиянием ювенального тренда всплеск привлечения родителей по ст.116 ч.1, то есть декриминализировать родительское наказание, не влекущее ущерба для здоровья. Другая высказываемая правоведами позиция, основанная на опыте правоприменителей, состоит в том, что именно ради неотвратимости наказания следует декриминализировать ст.116 в целом, переводя ее деяния в разряд административных правонарушений, так как преследование по этой статье оказывается слишком затратным, часто заканчивается примирением сторон, что обесценивает произведенную работу, и не приносит общественно-полезного результата.
Позиция авторов законопроекта не соответствует ни первой (от правовой культуры), ни второй (от опыта правоприменения) позиции.
Перевод дел о побоях в разряд публичного обвинения, как и вообще право кого угодно заявлять в полицию о насилии, означает разрешение преследовать семью даже тогда, когда сами члены семьи считают, что у них нет никаких проблем.
Позиция авторов в этом вопросе не учитывает, что у разных народов и у разных людей отличаются представления о том, какие отношения к супругу, ребенку или родителю являются нормальными, а какие являются «насилием». Более того, один и тот же поступок членами семьи оценивается по-разному в момент конфликта и после примирения. Именно в силу этого фундаментального факта в основу семейного законодательства заложен принцип «автономности семьи» (п.9 «Основных направлений государственной семейной политики»), он же принцип «недопустимости произвольного вмешательства кого-либо в дела семьи» (ст.1 Семейного кодекса РФ), он же принцип «суверенитета семьи» (выступление Президента РФ
Ложные оправдания: цифры и авторитеты
В качестве оправдания таких радикальных перемен в семейной политике и развитии (точнее, наоборот, инволюции) права, какие предлагаются законопроектом, Пояснительная записка заявляет, что «в настоящее время проявление насилия в семье в различных его формах приобрело угрожающие масштабы». При этом не приводится никаких данных об уровне насилия в российских семьях сегодня в сравнении с уровнем прежних лет или в сравнении с другими странами при сопоставимых представлениях о понятии насилия. На деле наоборот, официальная статистика МВД показывает сокращение уровня подобных преступлений и правонарушений. Впрочем, если бы действительно имел место аномальный рост насилия, его причина, очевидно, лежала бы в чем-то другом, нежели в отсутствии системы публичного обвинения и преследования членов семьи.
Не является в данном случае авторитетной ссылка и на международное сообщество, а именно на доклад комитета ООН 2010 года по ликвидации всех форм дискриминации женщин, указавший России «на отсутствие последовательного подхода к пресечению и ликвидации насилия в семье».
В ООН при Совете по правам человека существуют разные дискуссионные площадки, развивающие противоположные подходы.
Так, на регулярных сессиях СПЧ при ООН, проходящих в Женеве, работала дискуссионная площадка, посвященная обсуждению «домашнего насилия», на которой интересы нашей страны защищал Уполномоченный при Президенте по правам ребенка П.А.Астахов. На этой площадке поддерживались мнения об огромном семейном насилии в мире, основанного на чрезвычайно широком понятии насилия. В качестве примера можно привести цифры пресс-релиза ЮНЕСКО, по которым до 1,5 млрд детей на планете подвергаются ежегодно насилию, при этом насилием считается словесный выпад одного школьника против другого. Разумеется, прислушиваться к таким цифрам несерьезно, хотя именно этот дискурс перенял Фонд поддержки детей, находящихся в трудной жизненной ситуации и разработчики обсуждаемого законопроекта.
В то же время, на 26−28 сессии работала и другая дискуссионная площадка — «по защите семьи» (on Protection of the Family), заседавшая под руководством Председателя СПЧ при ООН, в которой Российскую Федерацию представлял вице-председатель Комитета ООН по экономическим, социальным и культурным правам д.ю.н. профессор А.Х.Абашидзе. В этих дискуссиях развивается и защищается традиционная семейная парадигма, соответствующая общественному мнению граждан России. Эта позиция активно атакуется защитниками «многообразия форм семьи» (включая ЛГБТ-сообщества) и «прав индивидуальных членов семьи», но при голосованиях в СПЧ ООН принимается большинством стран — членов СПЧ. Так, на 29 сессии СПЧ ООН за Резолюцию о защите семьи выступило 29 стран, включая Россию, против — 14 стран, включая США, Великобританию, Франция, Германию.
Нет никаких причин, ссылаясь на международное сообщество, выбирать тех его представителей, которые развивают наиболее чуждую для нашей страны парадигму, и умалчивать о других авторитетных представителях этого сообщества, которые к тому же оказываются в большинстве.
Александр Коваленин — член Президиума Общероссийской общественной организации защиты семьи «Родительское Всероссийское Сопротивление» (РВС).