Пусть не обманывает вас название «Мать. Горькая пьеса». В новом спектакле Константина Богомолова нет ничего от романа Горького. Это в чистом виде российский сериал, сокращенный до полутора часов сценического времени. Но краткость — не единственный плюс этой «Матери». Есть еще парочка.
«Когда женщина некрасива, то ей говорят: "У вас прекрасные глаза, у вас прекрасные волосы"», — произносит одна замечательная во всех отношениях чеховская героиня. Вот и коллеги, побывавшие на премьере раньше меня, на вопросы отвечали: «Там прекрасные декорации и прекрасно работают актеры». Такой отзыв — типичный ответ на вопрос о богомоловских премьерах последних лет. Представители «условного интеллектуально-интеллигентского сословия», которых Богомолов нещадно троллит в своих манифестах, по старой памяти пытаются высказаться корректно в отношении некогда сложного и талантливого режиссера, который теперь играет в «королевские игры» и, надев маску трикстера, пытается манипулировать сразу всеми с явным, хотя и не артикулированным посылом: «Грехов моих разбор оставьте до поры, вы оцените красоту игры».
Принимать за чистую монету сегодняшнюю (события спектакля происходят в период с ноября 2022-го по ноябрь 2023-го) историю из жизни высокопоставленного российского чиновника с обменом младенцами, идентификацией взрослого сына по родимому пятну, реками крови за кадром и заслуженной карой «суке-матери» (она же — жена высокопоставленного чиновника), умирающей в финале от рака, конечно, невозможно. Но можно попробовать допустить, что это такая игра.
Сценография преданной соратницы Богомолова, большого мастера своего дела Ларисы Ломакиной действительно великолепна. Это жилище крупного госслужащего в разрезе: внизу — огромная зала с камином в центре и большим овальным столом из дубового массива вдали справа, а над ним — кирпичная кладка стены многоквартирного здания (на нее в процессе действия будут проецироваться крупные планы героев — фирменный прием режиссера Богомолова). На авансцене еще две локации: справа письменный стол с характерной круглой лампой — кабинет на Лубянке; слева кухонный стол с четырьмя табуретами — тут обитает бедная бывшая стриптизерша из Ярославля, заимевшая небольшую квартиру в Москве ценой обмена собственного здорового новорожденного малыша на ребенка-эпилептика, которого родила жена чиновника. Пространство лаконично и функционально: герои переходят из одной локации в другую — и эти переходы работают как монтажные склейки, в наиболее эмоциональные моменты в камине вспыхивает огонь. И даже темно-красные обои, в орнаменте которых угадываются бурбонские лилии, работают — и цвет, и узор: дом имперского чиновника выглядит продолжением роскошного зала императорского театра. Но при желании и лилии можно воспринять как некий месседж как раз интеллектуалам: чем кончили Бурбоны, известно.
Кастинг тоже впечатляющий. Главный герой, демонстрирующий хоть минимальную, но все же сложность натуры, — сам чиновник, которого играет один из лучших артистов страны, Петр Семак. После спектакля встретила его у служебного входа, спросила, как ему работалось с Богомоловым. «Отлично, — ответил народный артист. — Богомолов ненавидит на сцене то же, что ненавижу я: сопли, слюни, хлопотание лицом. Я бы с ним еще с удовольствием поработал».
Тут, пожалуй, не поспоришь. Актерский эмоциональный лаконизм и отточенность интонаций, практически музыкальная, — фирменный богомоловский стиль и одновременно то, что связывает его с предыдущим периодом его жизни, когда он не писал манифестов в защиту «темных русских людей», а ставил сложносочиненные, многослойные сценические тексты, исполненные такой сокрушительной иронии по отношению к «традиционным ценностям», а точнее — двойным и тройным социальным стандартам, что даже главный протестант-иронист современности Владимир Сорокин однажды не выдержал и попросил Богомолова «не трогать хотя бы Бернеса». Но tempora mutantur, et nos mutamur in illis, как сказано в «Метаморфозах» Овидия: времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Метаморфоза Богомолова — одна из самых невероятных в современном театральном пространстве, и «Мать. Горькая пьеса» — одно из самых симптоматичных ее проявлений.
К актерам и в самом деле не придерешься. В этой области «стилистические расхождения» режиссера Богомолова с пропагандой — пафосной, громкой, истерично-агрессивной — налицо. Петр Семак в роли Петра Ильича Асонова (фамилия главного героя — анаграмма соавтора Богомолова Анны Носовой, при участии которой, как сообщает программка, создана пьеса), хозяина той самой квартиры, в которую зрители подглядывают «сквозь стену», всхлипывает один раз — когда узнает, что его родной сын, обретенный во взрослом возрасте, вызволенный из СИЗО, подаривший утомленному многолетней работой на благо родины функционеру смысл жизни, убит неизвестными в подъезде ударом молотка по голове. Подключиться к этому отцовскому горю, правда, решительно невозможно, потому что никакая ювелирная актерская работа, как выясняется в процессе спектакля, не может отменить знаменитого гоголевского приговора: «Лжет самым бессовестным образом наша мелодрама».
Вот надо же: и ватные ноги у Семака, когда Асонов обнаруживает у «террориста»-говнометателя Никиты, томящегося в СИЗО, такое же родимое пятно, как у него, и его же летящая походка после прогулки со спасенным сыном по Патрикам заметны опытному зрителю и даже восхищают, но совершенно отдельно от сюжета в целом. Так же, как и невозмутимость жены Асонова Кати (в программке — Мать1), отдавшей в роддоме своего хворого ребенка чужой женщине в придачу с родительской квартирой в Москве, а себе взявшей ее малыша-крепыша — у героини Александры Большаковой вы не увидите ни ватных ног, ни лишних эмоций, какие бы тайны прошлого ни вылезали наружу.
Не придерешься и к Наталье Сомовой (в программке — Мать2) Анны Селедец, такая естественность на сцене дорогого стоит. Хорош и герой Ивана Ефремова — Павел, биологический сын Сомовой, выросший чиновничьим сынком, который без лишних переживаний скажет беременной от него домработнице Марине — Марии Нефедовой «Уволься, пожалуйста» и протянет ей деньги и которого, конечно, не «загребут» в армию, потому что отец знает, кому для этого надо позвонить. И вполне аутентично выглядит у Алисы Горшковой подружка Кати, приносящая «на хвосте» все новости, которая вовремя напомнит, что кому-то уже повестка пришла, и надо поторопиться со звонками, а заодно расскажет, что Петра Ильича видели с мальчиком на Патриках, а «сейчас не те времена, чтобы с мальчиками по Патрикам гулять».
И уж совсем отличным — сдержанным и четким солдатом и меланхоличным социальным философом — выглядит генерал с Лубянки, персонаж Андрея Матюкова, который тут всем вместо психотерапевта и у которого на любую ситуацию есть сентенция о современном обществе. Например, сообщив Асонову, что девушка Никиты Соня, из группы «бомбистов», обрушивших на светские головы во время показа мод в ЦУМе кучи дерьма, беременна и вообще она там у этих «террористов» и есть главная, он тут же отстраненно так заметит, что женщины нынче вообще сильные и цельные, не то что мужчины. Сложно предположить, что неистовый критик европейских ценностей Богомолов вдруг решил потрафить левому тренду, — скорее всего, это просто оммаж жене.
Вопрос остается один: почему зритель должен тратить два часа своего времени на этих героев из мексикано-индийских сериальных пробирок?
Правда, после спектакля знакомые люди выразили недоумение, что Богомолову так много позволено в плане критики современных нравов вплоть до самых верхов. Ну тут уже работает советская схема: «отдельные перегибы на местах» критиковать можно, если при этом показать их именно как частные случаи, а как глобальную тенденцию предъявить нечто идеологически котирующееся. Еще год назад, накануне той премьеры, которая должна была случиться в ноябре
И совершенно напрасно генерал-философ полагает, что Никита не захочет выходить на свободу один — как минимум без девушки. Юный герой соглашается немедленно, отрекаясь от всего и всех, и весть о беременности бывшей девушки его нимало не волнует. Правда, и тут режиссер подкладывает соломку для дальнейших манипуляций (мало ли пригодится) и играет в двойные смыслы. Для начала он отправляет чиновника Асонова в «Достоевский-трип»: Асонову-Семаку снится сон, где он сам, Никита и Катя оказываются персонажами «Идиота» — эпизода от первого появления Мышкина в доме Епанчиных до слов Мышкина о том, что «и в тюрьме можно огромную жизнь найти». Актеры в этих новых ролях-обстоятельствах обретают иной личностный масштаб, но всё это оборачивается всего лишь аттракционом, который, правда, отсылает к давнему (
В финале, в процессе расследования убийства Никиты выясняется, что убили его вовсе не преданные им соратники, а собственная биологическая мать, Катя, а в доме его обнаружилось несколько молотков и ножей, из чего лубянский генерал почему-то делает вывод, что Никита планировал убийство своего спасителя, папаши-чиновника. Так что, как ни крути, а самым человечным в этой истории оказывается чиновник Асонов, но лишь в смысле «Но ворюги мне милей, чем кровопийцы».
Текст о постановке можно было бы назвать «Никого не жалко, никого». Для мелодраматического спектакля это тупик. Меж тем режиссер в финальном титре рассказывает о дальнейшей судьбе героев: Катя умерла от рака менее чем через год, Наталье Сомовой сейчас
Жанна Зарецкая, специально для «Фонтанки.ру»