Петербургский художник Марат Кесаев родом из Осетии. В начале нашего разговора он заметил: «Живу в Ардоне». Оговорка? Скорее — выбор человека с академическим образованием, который трепетно и без показухи относится к своим корням. Тот случай, когда родина живет в нем, как бы далеко он от нее ни уехал.
В год Марат Кесаев участвует в среднем в десяти выставках — в Петербурге, Москве, Великом Новгороде… Обязательным для себя считает участие в ежегодной «Осетинской палитре на берегах Невы». В этом году выставка была приурочена к 250‑летию вхождения Осетии в состав России.
ФОТО Сергея ГРИЦКОВА
— Марат, когда у вас появилось желание стать художником?
— Как бы банально это ни звучало, в детстве. В художественной школе в моем родном городе Ардоне преподавал Виктор Николаевич Нагорный, выпускник Мухинского училища. У него я увидел книгу о Карле Брюллове с репродукцией картины «Последний день Помпеи» и спросил: где можно научиться так рисовать? Потом были пять лет учебы в Художественном училище во Владикавказе…
— Вы художник в первом поколении?
— Сейчас занимаюсь фамильным древом — дошел до пятого поколения с отцовской и материнской стороны. Художников пока не обнаружил.
— Почему для продолжения образования вы выбрали Академию художеств в Петербурге?
— На мой взгляд, это самая высокая точка. Здесь учились все наши классики, надо идти к первоисточникам. Кроме того, прежде знакомый по фотографиям Петербург оказался мне ближе, чем необъятная Москва.
Статья по теме:
Рисунку учился у профессора Александра Кировича Быстрова. Он сформировал мое видение, открыл для меня значимость творчества Пикассо, которого я не понимал. В 2012 году я окончил академию в мастерской монументального искусства Быстрова.
— Чем художник-монументалист отличается от других специальностей?
— Как я понимаю, монументалист должен быть точнее как в композиции, так и в структурировании цвета. Если темное пятно на картине возможно, то в монументальной росписи его быть не должно.
Монументалисты и станковые вещи компонуют крепче.
Хотя я замечаю, что молодые художники-монументалисты стали меньше внимания уделять композиции. Возможно, «виновата» фотография с ее обилием красивых картинок.
— Я знаю, вы участвовали в работах на Валааме и в Новодевичьем монастыре в Петербурге…
— После академии меня пригласили известные иконописцы и монументалисты Наталья и Николай Богдановы. Я работал в бригаде, которая создала мозаики, украшающие главный вход в Спасо-Преображенский собор и часовню Ксении Блаженной. Во Владимирском храме Свято-Владимирского скита создавал эскизы росписей «Крещение Руси», «О Тебе радуется» и «Новомученики Русской земли». В Новодевичьем монастыре расписывал два «паруса» Воскресенского собора — «Иоанн Богослов» и «Евангелист Матфей». Это был важный опыт, после которого я понял — могу работать монументалистом. Но сейчас пишу картины.
— Какие произведения вы считаете важными для себя?
— Прежде всего это картины, связанные с Великой Отечественной войной, — «Ура!» «Побег» (из концлагеря), «Семейный праздник», на которой изображена моя семья — супруга София, дочери Вера и Дорофея и я рядом с фотографиями двух моих дедов. Тимофей Александрович Кесаев и Василий Сабаевич Гогичаев прошли всю войну. Тимофей Александрович был призван в армию в 1939 году. Победу он встретил в Берлине. Василий Сабаевич прошел и Финскую, и Великую Отечественную. Но я не застал их. И в этом сложность военной темы, которая мне известна лишь по рассказам и кинофильмам.
— За эти картины вы получили золотую медаль Союза художников и серебряную Российской академии художеств?
— Если быть точным, это был большой проект «Война и мир», в который вошли произведения нескольких художников. Инициатором проекта выступил Александр Кирович Быстров.
— У вас есть замечательная образная картина «Тедо, охота на тура» с перевернутым главным персонажем…
— Несколько наивный опыт, первая работа после академии. Она создана по мотивам рассказа «Охота за турами» Косты Хетагурова, нашего осетинского поэта. Тедо долго выслеживал тура, забрался в такое место на горе, где любой шум мог вызвать камнепад. Охотник и в тура не попал, и камни из‑под ног ушли. Этот момент я попытался изобразить. У меня получилось трагикомично в отличие от серьезного текста Хетагурова.
— Каково влияние традиционной осетинской культуры на ваше творчество?
— Отвечу честно: я только начинаю путь к освоению национального искусства. И пока мне не удалось соединить в полной мере академическое образование с народными традициями и наследием осетинской культуры, не нарушая законы ни того, ни другого. Обращаюсь к традиционному искусству, но пока не достиг того результата, который нужен мне. Наверное, не хватает опыта.
— Кто из старых мастеров вам интересен?
— Микеланджело — великий универсал, старая итальянская фреска, Эль Греко как феномен свободного иконописца, добившегося официального признания церковными властями.
— А из современников?
— Как правило, это старшее поколение — Александр Быстров, Александр Погосян, Хамид Савкуев…Недавно увидел графику Латифа Казбекова на его персональной выставке в Союзе художников. Работая в мастерской в Доме художника на Песочной набережной, заинтересовался работой с камнем скульпторов — их мастерские у нас на первом этаже.
— Какая мечта у вас?
— Создать в моем родном городе Ардоне музей современного российского искусства. Чтобы впоследствии он стал большим культурным центром. В Ардоне находится первая в Осетии духовная семинария, в прошлом город считался культурной столицей Осетии. Надо продолжать традицию. Многие мои знакомые художники готовы подарить свои картины.
Читайте также:
Материал опубликован в газете «Санкт-Петербургские ведомости» № 165 (7741) от 04.09.2024 под заголовком «Мечты монументалиста».