Фото: Николай Зверков
В эксклюзивном интервью актриса рассказала, как прощается со своими героинями, реагирует на хейтеров и воспитывает дочерей.
Юлии Пересильд исполняется ровно 40. Похоже, что стремление ввысь – кредо актрисы: в творческом полете она дотянулась до престижных золотых птиц, затем отправилась в космос, расширив границы профессии, и продолжает взмывать в небо все с новыми и новыми ролями.
У тебя нет ощущения, что полет в космос – пик твоей карьеры и судьбы?
— Нет, конечно! Смысл актерской профессии – в покорении вершин: взял одну – берешься за следующую. И главная часть нашей работы – не результат, а процесс. Когда ты в нем, ощущения, что достиг всего, просто не может возникнуть. Наоборот, постоянно утыкаешься в то, что еще очень многое нужно освоить, гору книг прочитать, фильмов посмотреть… Актер – вечный студент. А сколько потрясающих людей на этом пути встречаешь! Таких, оказавшись рядом с которыми думаешь: «Я на вершине? Да о чем вы вообще?»
С кем тебе повезло встретиться на пути к успеху?
— Прежде всего с учителями. Мой мастер Олег Львович Кудряшов (профессор режиссерского факультета ГИТИСа, – КР) – великий педагог. Его ученики – Гриша Добрыгин, Леша Филимонов, Женя Ткачук, Лена Николаева, Паша Акимкин… Я горжусь тем, что одна из них! Это люди, у которых есть своя, очень точная позиция по отношению к нашей профессии и к тому, как ею заниматься: «Чуть-чуть – не получится». Огромная удача, что мне встретился Евгений Витальевич Миронов, который продолжает эту идею. Театр Наций – это все новые и новые режиссеры, разные театральные школы… И опять же, постоянно приходится учиться, потому что нельзя играть в спектаклях Алвиса Херманиса и Стефана Брауншвейга в одной манере. Конечно, и в кино тоже: каждый фильм – возможность освоить новый киноязык…
…и каждая роль – личность со всеми ее плюсами и минусами. Есть образ, частицу которого ты впитала в себя?
— Я люблю прощаться со своими героинями навсегда. Просто этот процесс занимает разное количество времени: некоторые особенно глубоко в тебя проникают. Пожалуй, особенно тяжело было расставаться с любимой Людмилой Марковной (Юлия сыграла легенду советского кино в сериале «Людмила Гурченко», – КР). Были сотни разных предложений спеть ее песню «Пять минут», я на все ответила «нет».
И как же выглядит прощание с героиней?
— Ну есть какие-то девочкины штучки… Например, после съемок «Битвы за Севастополь» (сыграв в этой военной драме, Юлия в 2016 году получила «Золотого орла» за лучшую женскую роль, – КР) я приехала домой и отрезала длинные волосы. Есть и более универсальные способы. Самый простой – перебить новой работой. Или вообще какое-то время ничего не делать: засесть за книжки или походить к коллегам на спектакли как зритель. Мне в этом смысле везет, потому что у меня есть еще и работа в благотворительном фонде «ГАЛЧОНОК». Когда встречаешься с родителями наших особенных детей, слова из разряда «депрессия» уходят сами собой, понимаешь, что проблемы бывают масштабнее.
А зачем так радикально дистанцироваться от сыгранной роли?
— Очень не хочется ассоциироваться с каким-то одним образом, каким бы ярким он ни был. После фильма «Край» (драма Алексея Учителя, удостоенная в 2011 году четырех «Золотых орлов», в том числе и за лучшую женскую роль второго плана Юлии Пересильд, – КР), где я сыграла женщину в тылу врага, все сценарии, которые мне приходили еще года два, были про женщину в тылу врага. (Смеется.) От некоторых историй было по-настоящему больно отказываться, но я понимала, что в противном случае есть риск, что этот образ приклеится ко мне навсегда. А хочется быть разной.
Чем прежде всего руководствуешься, выбирая проект?
— Я не эксперт и не продюсер, не умею рассматривать сценарии с точки зрения выгоды или актуальности. Я просто ищу то, что заставляет меня смеяться, плакать, удивляться, серьезно задумываться… И конечно, важно, чтобы персонаж в меня попадал. Не обязательно его любить – можно даже ненавидеть. Вот если не цепляет – верный знак, что надо отказываться. А ведь есть еще пробы, и вообще не факт, что в итоге в истории, которая меня эмоционально зацепила, буду сниматься именно я.
Если честно, удивлен, что ты еще проходишь пробы. И часто ли отказывают?
— Ну, честно говоря, не помню, когда такое было в последний раз. (Смеется.) Хотя бывает, что я сама прошу пробы. Конечно, на это тратится огромное количество нервов, времени, сил, не всегда это заканчивается ответом «да», и потом становится обидно. Но это издержки профессии. Да и как еще понять, есть ли взаимопонимание с режиссером, химия с партнером? Мы можем сколько угодно сидеть за столом и говорить, как мы друг друга уважаем и ценим, но это не гарантирует того, что потом в кадре все получится.
А в театре?
— То же самое! В Театре Наций никто не назначает на роль – проходишь кастинг, как все. И это хорошо! Это важно и нужно – заставляет быть в тонусе. Из-за подготовки к полету и самого полета я достаточно долгое время в театре не играла и должна признаться: мне было очень страшно возвращаться на сцену. Словно я снова студентка 4-го курса. Хотя это всегда волнительно, и самое ужасное, что может случиться с актером, – потерять этот трепет.
После твоей космической одиссеи кажется, ты вообще ничего не боишься…
— На самом деле много чего! Я боюсь равнодушия, зависти, злости по отношению к себе. А еще страшно потерять себя, стать какой-то другой. Например, закрыться от людей, что случается от несправедливого отношения ко мне. Хочется ориентироваться только на любовь, а всего остального не видеть и не знать.
Недавно ты столкнулась с хейтерами. Как ты это пережила?
— Я впервые ощутила это на себе. И конечно, был момент, когда я не понимала, за что и как с этим справляться? Подумывала сначала: надо что-то ответить. Но потом решила, что это будет нечестно. Потому что меня любят очень много людей – я это знаю по мешкам писем, написанных вручную! То есть кто-то пошел, купил конверт, марку, напечатал мою фотографию, написал какие-то важные для него слова, вложил душу, а я реагирую не на него, не на эту любовь, а на то, что ко мне, в общем, отношения не имеет. Я сочла, что буду тратить время лишь на тех, кому это действительно нужно.
В спектакле «Грозагроза» ты сыграла современную Катерину. Сильно ли изменилась роль женщины в обществе – даже не по сравнению с тем, о чем писал Островский, а с тем, что было еще 10 лет назад?
— Я так рада была бы сказать, что этот образ устарел, но, к сожалению, нет. Проблема и положения женщин, и домашнего насилия по-прежнему стоит очень остро. Я волей-неволей периодически натыкаюсь на истории, которые заставляют переворачиваться все мое нутро. И все это делает спектакль «Грозагроза» по пьесе, написанной полтора столетия назад, невероятно актуальным. А новые истории, в которых женщина несет какую-то важную тему, к сожалению, все еще не самый частый сценарий. Но справедливости ради – лично мне везет, потому что попросту предложений больше.
Снова мы о везении…
— На самом деле я думаю, что все случайное не случайно. Но это не значит, что можно сидеть на диване у телевизора и ждать, когда твоя мечта свалится тебе с небес. У меня так в жизни никогда не было, но это не мешает мечтать. Я с раннего детства пронесла мечты, которые, возможно, никогда не сбудутся, но все равно здорово, что они у меня есть.
Миллионы людей мечтают о космосе. А ты о нем мечтала?
— Не мечтала, но такое впечатление, что меня что-то вело к нему. Начиная с моего первого студенческого этюда по сценическому движению, с которым мы объездили много фестивалей, – он назывался «Космос». Потом, когда я снималась в фильме «Трое», если какой-то отснятой сценой режиссер Аня Меликян была особенно довольна, она ставила на раскадровке печать: «Космос!» Наконец, в картине «Молоко», который снимался еще до того, как я попала в «Вызов», и мы смотрели его уже с космонавтами на Байконуре, у Андрея Бурковского есть такая фраза: «Мам, ты чего плачешь? Я ж не в космос улетаю!» Вот таких совпадений, знаков откуда-то издалека было чрезвычайно много.
«Молоко» – прекрасная притча о материнской любви, которой явно не обделены твои дочери…
— Не хочется говорить про правильные приоритеты, потому что это звучит слишком казенно. Я просто очень их люблю, и для меня проводить с ними время – роскошь и счастье, а не обязанность (у Юлии две дочки: 15-летняя Аня и 11-летняя Маша, – КР). Стараюсь их всюду брать с собой. Они и на Байконур со мной летали. Я даже из списка мероприятий выбираю те, на которые можно пойти с детьми.
Когда смотришь твои с дочками ролики в соцсетях – ощущение, что вы ровесницы.
— Кажется, чем взрослее становлюсь, тем на меньший возраст себя ощущаю. (Смеется.) Я сейчас, определенно, моложе, чем когда мне было 16. С каждым годом обнаруживаешь все новые желания что-то освоить, чему-то научиться, где-то побывать. И вот это чисто детское «хочу все» становится все больше и больше, а времени, увы, все меньше и меньше.
А записать альбом со своими песнями в список «хочу все» не входит? Ведь у тебя шикарный голос.
— Однажды моя 15-летняя Аня сказала: «Так, я песню запишу». Взяла и записала. А я уже лет десять ношусь с мыслью, что надо бы что-то записать… И когда спрашивают, отвечаю, что должна прийти музыка, вдохновение…
Кстати, у музыкантов всегда есть райдер. Интересно, что тебе необходимо в киноэкспедиции?
— Мне нужна любовь. Если я чувствую, что меня на площадке любят, – хорошо будет всем!