Для цитирования:
Цыганков А.П. Пути русского милитаризма // Россия в глобальной политике. 2024. Т. 22. № 5. С. 12–26.
В российском интеллектуальном и политическом сообществе активно обсуждаются темы, связанные с военными конфликтами вообще и специальной военной операцией (СВО) на Украине в частности. В процессе обсуждения обнаружилось немалое число сторонников продолжения СВО до победного конца – если потребуется, ценой военной эскалации, включая ядерную.
Согласно опросу «Левада-центра»[1], в широких слоях общества поддержка возможного использования ядерного оружия достигла в июне 2024 г. 34 процентов. Существует и запрос на мирные переговоры и завершение конфликта компромиссом, предполагающим признание невозможности продолжать боевые действия до капитуляции Киева.
СВО пробудила интерес к осмыслению различных сторон милитаризма. Последний может быть понят как система убеждений, обосновывающих не только прямую демонстрацию военной силы, но и комплекс мер по усилению военного потенциала страны. Милитаризм возникает как реакция общества и его руководителей на осознание того, что целей, стоящих перед страной, невозможно достичь мирными средствами. Среди различных измерений проблемы – причины и типологические особенности милитаризма, условия его военной и экономической эффективности, отношения России с внешним миром в данной фазе военного конфликта и после его завершения и другие. В русской истории милитаризм решал различные задачи, являясь одной из основ государственного строительства и важной частью развития. Понимание военной деятельности как неразрывно связанной с возникновением и развитием государства давно укоренилось и в социологии международных отношений – как западной, так и русской. При всех различиях трактовок социологического осмысления милитаризма, многие исследователи стремились понять проблему в целостности её социальных, политических и военных характеристик.
Не претендуя на системное осмысление милитаризма, данная статья предлагает некоторые соображения, опирающиеся на опыт русской истории. Он позволяет судить о масштабе явления, его характере и причинах, возможностях и пределах решения стоящих перед страной задач. Одновременно русский опыт вновь призывает к комплексному рассмотрению милитаризма с привлечением специалистов не только военного дела, но и различных областей обществоведения. Это тем более важно, что милитаризм превратился сегодня в один из значимых глобальных трендов. Не умаляя значимости современных дискуссий об СВО и конфликтах будущего в их военном и технологическом измерениях[2], статья анализирует примеры русского милитаризма с упором на его социальные и международные условия.
Новый старый русский милитаризм
Понимаемый как идеология демонстрации и наращивания военной силы, милитаризм призван дать ответ на важнейшие и неотложные проблемы национального выживания, достоинства, безопасности, развития, выполнения международных обязательств и другие. Как система взглядов и практической политики милитаризм является частью международных отношений с древних времён. В современной европейской истории, по крайней мере, со времён наполеоновской Франции милитаризм ассоциируется с внешнеполитической экспансией. Однако, каждое общество вырабатывает свои цели наращивания силы, в соответствии с собственными задачами и особенностями развития. Эти задачи не обязательно сводятся к экспансионизму и могут быть связаны с укреплением безопасности или поддержанием международного мира. В целом милитаризм правомерно рассматривать как важный атрибут традиционно понимаемой великой державы. Поэтому наивысшие периоды развития милитаризма приходятся на время обострения конкуренции великих держав в мировой политике. Другие измерения державы включают в себя политический статус, престиж, потенциал лидерства, способность генерировать новые идеи и разработки.
У милитаризма как измерения державности множество важных, спаянных между собой граней – военных, социальных, политических, экономических, культурных и иных. Военная сторона милитаризма подразумевает стремление государства к достижению превосходства его армии и вооружений над другими державами. Политико-экономическая составляющая нередко означает формирование военно-промышленного комплекса и особой модели отношений государства и крупного бизнеса. Идейная сторона милитаризма связана с развитием идеологии национализма и национал-шовинизма, а социальная и культурная предполагают культивирование в обществе идеалов государственного служения, жертвенности и патриотической готовности поддержать, если потребуется, мобилизацию и участие в вооружённом конфликте.
Современный милитаризм в России объединяет, по крайней мере, три взаимосвязанных убеждения. Во-первых, предполагается, что милитаризм стимулирует внутренний экономический и социальный подъём, способствуя превращению страны в настоящую великую державу с развитым военно-промышленным комплексом и национальной идеологией страны-победительницы. Во-вторых, милитаристы убеждены, что посредством успешного, пусть и нескорого, завершения СВО Россия сможет избавить себя и мир от западного «ига», сформировав новые правила постзападного миропорядка. В-третьих, важным следствием такого развития событий должен стать урок для народов Евразии и остальной части мира, связанный с убедительной демонстрацией российской военной мощи и необходимостью уважать интересы России и предлагаемые ей политические решения.
Все три убеждения, будучи выражены представителями политико-экспертного сообщества на этапе СВО, не являются для русского сознания принципиально новыми. Они растут из одного корня – признания неспособности государства решить стоящие перед ним задачи обеспечения безопасности и роста на путях гражданского развития. Сторонники соответствующего мышления не скрывают критичного отношения к постсоветскому и позднесоветскому государству как попавшему в экономическую и идейную зависимость от потенциально враждебного Запада.
Новизна текущего момента – в убеждённости значительной части представителей такого подхода (прямо пропорциональной продвижению российской армии на украинском фронте), что Россия способна не только одержать решительную победу в СВО, но и сокрушить Запад, обанкротив его экономически и морально и развалив его военно-политические и иные институты.
Вместо этого, на пространствах Евразии должен возникнуть не имеющий прецедентов многополярный миропорядок, гарантирующий человечеству мир и процветание.
Предполагается, что он появится в результате уже самого распада западной гегемонии. Геополитически мыслящие по отношению к конфликту с Западом российские милитаристы, похоже, не прикладывают геополитическую же логику к мировым реалиям за пределами Запада. По крайней мере, пока они не считают необходимым серьёзное обсуждение возможных конфликтов между Россией и поднимающимися державами незападного мира.
Типология целей
Понимание милитаризма невозможно без уяснения его целей и формирования соответствующей типологии. Ошибочно представлять русский милитаризм как нацеленный исключительно на силовую экспансию. Мифология русского экспансионизма в устах мыслителей вроде маркиза Астольфа де Кюстина, Джорджа Кеннана и Генри Киссинджера выпячивает лишь одну из сторон деятельности России в международных отношениях. Между тем в русской истории немало примеров милитаризма оборонительного или связанного с международными обязательствами. Что касается экспансионизма, то, в соответствии с логикой евроимпериализма, он нередко был результатом поиска новых внешних рынков и ресурсов развития. В российском случае торгово-экономические соображения дополнялись стремлением создать зону безопасности от возможного давления крупных держав.
Первая группа целей русского милитаризма связана с защитой безопасности русских как народа. На протяжении истории русские стремились защитить свой образ жизни, включая физическое выживание, национальные границы и идейно-культурные ценности. До установления гегемонии Орды в Евразии многие русские войны и походы были обусловлены необходимостью объединения русских княжеств, в том числе для борьбы с угрозами кочевников. Во время Смуты отстаивание образа жизни предусматривало защиту от интервентов, стремящихся лишить русских не только основ государственности, но и православной веры. В период европейской международной системы, частью которой являлась и Россия, военная деятельность русских была связана с обороной границ – особенно с южного и западноевропейского направлений – и религиозных и политических прав славянских и православных народов на Балканах. В советское время без милитаристского подхода было невозможно защитить страну от военной интервенции Запада после революции, вторжения нацистской Германии и западных попыток подорвать советскую систему и страны, ориентировавшиеся на её идеологию.
Значительная часть официально провозглашаемых целей СВО также носит оборонительный характер, включающий сдерживание западной военной инфраструктуры и защиту жизни и прав близких России и её ценностям людей на востоке Украине. Реагируя на активную вовлечённость западных стран в украинские события со времени распада СССР, Россия стремится отстоять свои позиции и влияние на Украине и в центральноевропейском регионе в целом.
Вторая разновидность русского милитаризма направлена на защиту миропорядка и связана с деятельностью России в международных коалициях, ориентированных на поддержание статус-кво. Стремление к установлению справедливого регионального и международного порядка можно усмотреть уже в заключении князем Владимиром военного союза с Византией и крещении русских в православную веру в конце X века. До этого русские совершали на Византию регулярные набеги. После заключения союза сближение двух народов стало основой редко прерывавшегося мира и расцвета торговли вплоть до падения Византии от ударов крестоносцев в 1204 году.
После выхода русских из-под монгольского доминирования и вхождения в европейскую систему российский милитаризм преследовал те же цели противодействия хаосу и защиты заранее согласованных норм и принципов в международных отношениях. На протяжении XVIII‒XX столетий Россия неоднократно выступала в составе европейских коалиций против держав – возмутительниц спокойствия и порядка – Швеции, Пруссии, Франции и Германии вплоть до распада самой системы еврогегемонии в начале XX века. Являясь «жандармом Европы» в смысле многочисленности армии и готовности использовать её[3], Россия ни разу – в отличие от перечисленных держав – не продемонстрировала амбиций к гегемонии. Даже после поражения Наполеона, в котором дошедшей до Парижа русской армии принадлежала решающая роль, Россия не воспользовалась представившейся возможностью. Вместо того чтобы прямо из французской столицы диктовать свою волю Европе, Александр I вывел войска и инициировал новый свод правил международного поведения, частью которого стал просуществовавший до самой Крымской войны Венский концерт держав.
Российская роль была во многом решающей и в сдерживании ревизионистских амбиций Германии – как имперского, так и поствеймарского периода. После разгрома Германии во Второй мировой войне переговоры крупных держав в Ялте стали основой послевоенного порядка. За то, что этот порядок вскоре начал разваливаться, ответственна не столько Москва, сколько Запад и США. Окончание холодной войны стало временем навязывания миру американоцентричного, «основанного на правилах» миропорядка. Поэтому военная деятельность России в Евразии и Сирии была отчасти подчинена восстановлению зафиксированных ещё в Ялте и Уставе ООН принципов. Они закрепляли суверенное равенство государств и особую роль великих держав в поддержании глобальной стабильности. На важность таких принципов указывали представители российского правительства в своей критике роли Запада на Украине и в обосновании военной поддержки правительства Сирии с 2015 года.
Наконец, третья разновидность русского милитаризма связана с созданием для страны новых условий развития – доступа к рынкам, ресурсам и территориям. Экспансионизм – важная, хотя не единственная составляющая. Со времён походов в Византию и соперничества между княжествами русские стремились улучшить условия для своего роста и развития. В послемонгольский период такое стремление обусловило Ливонскую войну, а затем – войны Петра и Екатерины за доступ к Азовскому, Чёрному и Балтийскому морям. Со стремлением к экспансии связаны многие войны России за Кавказ, Среднюю и Восточную Азию, хотя в каждом из этих случаев роль играло и противодействие амбициям других держав – Англии, Персии, Турции, Японии и Китая. Российское стремление получить доступ к морям также во многом объясняется тяготением к материально-экономическому укреплению и развитию перед лицом опасности доминирования других держав.
Эту нить милитаризма несложно протянуть и в советский период, но труднее усмотреть в постсоветское время. При СССР экспансионизм был связан не только с противостоянием Западу, но и с устремлением «мировой системы социализма» к экономическому росту и процветанию. Иное дело – постсоветский период, связанный в основном с поисками новой русской идентичности и роли в мире. Вопреки многим утверждениям, ни конфликт в Грузии, ни СВО на Украине не являются проявлениями имперского или экспансионистского милитаризма. Каких-либо документальных подтверждений таких намерений российского руководства не найдено. Зато имеются многочисленные данные о желании России после окончания холодной войны получить западные гарантии безопасности.
И хотя сегодня конфликт на Украине приобрёл черты территориального, его корни уходят, прежде всего, в намерение создать условия российской безопасности, а также сохранить экономическое и энергетическое влияние и защитить права культурно близких людей на востоке Украины.
Социальные и политические корни
Остановимся чуть подробнее на социальных и политических истоках русского милитаризма. Как уже понятно из вышесказанного, его корни связаны с осмыслением задач выживания и развития, стоящих перед русским государством. Исторически цели менялись, нередко требуя от русских нового понимания объединяющих их идей и ценностей.
В период княжеств и междоусобиц внешняя угроза и войны с половцами и другими степными народами оказались недостаточными для объединения русских. Только резко возросшая угроза монголов с юга и литовцев, рыцарей-тевтонов и шведов с североевропейского направления способствовала постепенному сплочению вкупе с обретением русскими новой идентичности политически единого православного народа.
После Куликовской битвы в 1380 г. и стояния на Угре сто лет спустя, русскому государству-цивилизации пришлось утверждаться в условиях роста соседствующих держав. В начале XV века произошло объединение Литвы и Польши, а в середине столетия – завоевание Византии турками. Постепенно Московское царство обрело значительную силу, отказавшись от уплаты дани Орде и укрепив единство и суверенитет. Русские могли теперь сосредоточиться на развитии торговых и иных связей с внешним миром. Растущему государству были необходимы новые рынки, особенно в развивавшейся Европе XVI века. Однако стремление Москвы к экспансии натолкнулось на сопротивление европейских держав, одним из результатов которого стала длительная и неудачная для русских Ливонская война.
Пережив поражение и связанный с ним тяжёлый период смуты, русские вновь столкнулись с необходимостью укрепления, а позднее – и развития государства. Справившись с первой задачей и нанеся поражение Польше в войне на Украине в 1662 г. и Швеции в начале XVIII века, русские вошли в европейскую систему. Теперь их установками было, во-первых, подтверждение статуса европейской державы, а во-вторых, поддержание европейского миропорядка имеющимися силами, прежде всего, мощью своей армии. Вплоть до Крымской войны середины XIX века, также в период с конца столетия до начала Первой мировой роль России в сохранении порядка на континенте была значительной, а иногда и решающей.
В системе международных отношений, возникшей после войны и революции, русские вновь столкнулись с проблемами выживания, в основном отложив задачи развития и экспансии на период после Второй мировой. Столкнувшись с противодействием Запада, более слабый с точки зрения совокупной мощи Советский Союз не выдержал напряжения. Однако история уже начинала новый цикл. Пройдя через период слабости и во многом обеспечив задачи выживания, русские стали подумывать о создании новых условий для развития, но опять столкнулись с противодействием Запада, в том числе на Украине.
Так возникли предпосылки к возрождению русского милитаризма для сохранения и развития государства перед лицом внешнего давления. Этот милитаризм, как и ранее, стал порождением противостояния с Западом.
СВО продолжает традицию сдерживания глобальных амбиций западного мира, особенно проявившуюся в XX веке и на протяжении холодной войны.
После выхода России из постсоветского кризиса противоборство с Западом продолжилось, как и стремление Запада к глобальному доминированию. Первым шагом Москвы на этом пути стало «принуждение к миру» Грузии в августе 2008 года. Дальнейшее военное самоутверждение России состоялось в ответ на расширение НАТО вместо принятия предложенного Дмитрием Медведевым Договора о европейской безопасности. Немалую роль сыграло и крепнущее намерение российского руководства продемонстрировать Западу, особенно США, способность менять режимы в Евразии, если достижение взаимоприемлемого политического компромисса невозможно.
Другие распространённые теории русского милитаризма подчёркивают значимость российского настроя на гегемонию или характер российского режима («автократия»). Теории гегемонии и экспансии, как уже замечено выше, указывают лишь на одну разновидность русского милитаризма, игнорируя остальные и делая на этой основе чрезмерно широкие обобщения. Что касается объяснений милитаризма при помощи автократического правления, то они затрагивают только уровень политического руководства и, следовательно, неоправданно претендуют на осмысление структурных задач государства и условий конфликта в международных отношениях[4]. Помимо политического руководства и стиля принятия решений, существуют и должны анализироваться особенности международной системы и государственного строительства. Значительная часть русского милитаризма является ответом на эти реалии.
Условия эффективности
Разнообразны и результаты милитаризма – от сокрушительных побед до поражений, с немалым числом различного рода перемирий и промежуточных результатов. Такое разнообразие результатов неудивительно, учитывая, что, по наблюдениям историков, включая Михаила Погодина и Василия Ключевского, русское государство воевало примерно половину времени своего существования.
Для осмысления эффективности и цены милитаризма важно понимание комплекса факторов, включающих в себя задачи государственного строительства, особенности международной системы и политического руководства. Милитаризм может быть эффективен, если ему нет гражданской альтернативы, если он способен решить важную часть стратегических задач страны и если он не рассматривается в качестве бессрочного решения. Соблюдение этих условий требует положительного ответа, по крайней мере, на три важных вопроса: 1) достаточна ли внутренняя поддержка общества, 2) сильна ли международная коалиция поддержки, и 3) есть ли чёткое понимание, когда следует переключаться с военных решений на гражданские. Напротив, милитаризм не может считаться эффективным, если не решает важнейших задач и способен создать в процессе их решения новые. Условиями неэффективности могут считаться недостаточная поддержка общества, слабость международной коалиции и непонимание порога, при пересечении которого следует переходить к гражданским методам.
Результативность милитаризма в немалой степени зависит от качества политического руководства и выбора стратегии ведения военных действий. На военную и внешнюю политику значительный отпечаток накладывает характер руководителя государства, его опыт, убеждения и стиль поведения. В частности, современная деятельность России на международной арене связана со спецоперациями, информационными кампаниями в СМИ и активными мероприятиями разведки. Масштаб такого рода деятельности отчасти вытекает из понимания Владимиром Путиным и его ближайшим окружением мира и возможностей страны. Структурные условия международных отношений побуждают Россию к защите своего суверенитета, но методы такой защиты и стиль милитаризма могут отличаться при наличии в стране руководства с иным профессиональным опытом, убеждениями и характером. Если бы страной руководил политик типа Евгения Примакова, стиль был бы другим.
В историческом опыте русского милитаризма немало свидетельств его эффективности как локомотива общественного развития. Русские воевали много и нередко весьма успешно и результативно. Например, вплоть до начатой Иваном IV Ливонской войны, военные кампании Московской Руси способствовали созданию единого государства, подготовке условий для освобождения от ордынской зависимости и расширению внешнеполитических возможностей как на западном, так и на южном и восточносибирском направлениях. После установления европейской гегемонии, составной частью которой стала и Российская империя, русские нередко вели успешные войны за международное признание, защиту прав славянско-православных народов, рубежи безопасности и новые рынки.
Успешные во внешнеполитическом отношении кампании далеко не всегда способствовали внутреннему подъёму и процветанию страны[5]. Петровские войны сопровождались подушной податью и повышением налогов почти на треть для всего крестьянства. Крепостное право сохранялось до Великих реформ Александра II, а его отмена предпринята лишь после поражения в Крымской войне. Советские колхозы воспроизвели некоторые черты крепостного права и стали ценой и отчасти условием советского милитаризма. Хорошо известно и о проблемах развития гражданской и потребительской экономики позднесоветского периода.
Сказанное тем более справедливо в отношении проигранных войн, которые вели к огромным человеческим потерям, значительным материальным разрушениям и деградации общества. Смуту трудно отделить от закончившейся поражением Ливонской войны конца XVI века, революцию 1905 г. – от неуспешной войны с Японией, а Октябрьскую революцию 1917 г. – от неудач на фронтах Первой мировой. В промежутке была Крымская война середины XIX века, обнажившая отставание России и нерешённость её экономических, технологических, военных и административных проблем. Потеряв полмиллиона солдат, страна утратила статус великой державы, оказалась на грани финансового банкротства и обнаружила серьёзное военно-технологическое отставание. Российский канцлер Александр Горчаков был убеждён, что «Россия не может играть активной роли во внешней политике, если внутри страны разорение и неурядицы».
Понимая нередко высокую цену милитаризма, российские правители не раз были вынуждены покидать международные коалиции, несмотря на взятые обязательства. Первой это сделала Екатерина Великая, выйдя по совету Никиты Панина из войны с Пруссией для решения назревших внутренних проблем. Позднее подобную «передышку» предпринял Александр II, отказавшись от активного участия в европейских делах.
Советские руководители не считали себя связанными какими-либо серьёзными обязательствами перед европейцами и изначально стремились даже переделать Европу на революционный лад. Однако и они брали паузы для внутреннего выздоровления. В межвоенный период таких пауз было две – ленинский НЭП и сталинская политика построения социализма «в одной стране». В обоих случаях большевики посчитали необходимым снизить революционную активность в Европе в целях внутреннего укрепления.
В случаях, когда войны виделись неизбежными, они велись избирательно и при поддержке влиятельных держав. В доевропейское время московские правители привычно маневрировали, осознавая потенциальные издержки милитаризма. Так, например, действовал Иван III, который вёл войну с Литвой с промежутком в шесть лет и заручившись поддержкой Рима. Так в основном пытались вести себя и правители европейского периода, не вступая в войны в случае возможного противодействия со стороны объединённой коалиции западных держав.
Социальную и политическую цену милитаризма понимали представители как западнического, так и славянофильского мышления. Многие из них вполне осознавали, что войны нередко выступали основой российского развития и безопасности. Например, Михаил Сперанский признавал, что «Россия есть и всегда была государство военное», считая, что военное начало может быть полезно на этапе формирования государства, стимулируя развитие промышленности и торговли. Однако это признание не мешало Сперанскому рассматривать военное начало в качестве препятствия экономическому развитию, причины крепостного права и слабости российских законов.
Крайне неудачным оказалось российское участие в Первой мировой войне. Причины, как известно, были в основном связаны с ослаблением внутренней поддержки правительства отчасти в результате поражений на фронте. Внутренняя поддержка и военные успехи сопровождали советский милитаризм, когда он защищал жизненно важные интересы страны и её образ жизни. Она существенно ослабевала, когда милитаризм был призван отстаивать менее очевидные внешние интересы и не демонстрировал заметных военных успехов. Например, СССР тяжелейшей ценой, но решил стоящие перед страной задачи в Великой Отечественной, однако не был успешен в Афганистане и на некоторых других фронтах холодной войны.
Что касается СВО, то она пока не решила изначально поставленных задач[6]. Её внутренняя поддержка значительна, но обусловлена сохранением относительно высокого уровня жизни, отсутствием массовой мобилизации и удержанием инициативы на фронте. Международная коалиция поддержки имеется, однако ожидает от России готовности к переговорам о достижении справедливого мира, включая возможный отказ от некоторых территориальных приобретений и сформулированных российским руководством целей. Западная поддержка Киева высока, и пока неясен порог, при пересечении которого СВО должна будет прекратиться.
К комплексному изучению милитаризма
Изучение милитаризма предполагает систематическое осмысление его характера, причин, возможностей и пределов. Экспертный анализ требует прояснения отмеченных выше условий эффективности милитаризма. Повестка могла бы включать в себя как рассмотрение русского опыта, так и кросс-национальные исследования. Необходимость лучшего понимания милитаризма диктуется условиями возросшей глобальной нестабильности и повышенной активностью великих держав в области укрепления силового потенциала.
В период неопределённости или «несбалансированности» мира сила и дипломатия обречены играть особо значимые роли.
Очевидно, что проблема милитаризма достаточно значима, чтобы изучать его с привлечением военных историков, политологов, социологов и представителей других общественных наук. Такого рода комплексное исследование имеет шансы преодолеть давно возникший в русской мысли разрыв между теми, кто настаивает на всеобъемлющей важности милитаризма, и теми, кто убеждён в его априорной неэффективности. В кругах российских обществоведов бытует представление, что милитаризм создаёт больше проблем, чем решений, особенно в долгосрочной перспективе. С другой стороны, в рассуждениях милитаристов немало верных утверждений относительно доступных военных методов, но нередко отсутствует обсуждение условий, задач и сценариев возможного гражданского перехода. Правота обеих сторон может быть лишь относительной и только при наличии определённых, заслуживающих внимательного изучения условий. Глобальная неопределённость военно-политических и экономических условий требует отказа от казавшихся незыблемыми истин и поиска сложных стратегических ответов.
Поэтому важно, чтобы милитаризм осмысливался в широком контексте средств внешней политики и внутреннего национального строительства. Во внешней политике милитаризм – одна из составляющих среди других средств, включающих дипломатию, информационное, экономическое взаимодействие и «мягкую силу». Успехи внешней политики связаны с гибкостью отстаивания национальных интересов и использованием всей полноты имеющихся средств. Понимание пределов милитаризма подразумевает экспертное обсуждение сценариев перехода от военных к иным средствам, включая мирные переговоры.
Важно и понимание пределов милитаризма в достижении внутренних целей. В определённых обстоятельствах он может стать тормозом в решении важных задач государственного развития. При активном использовании военного кейнсианства милитаризм способен временно стимулировать промышленность. Однако значительны и опасности «перегрева» экономики и исчерпания такого стимулирования. Другими оборотными сторонами милитаризма являются разорительная гонка вооружений, торможение общественной и предпринимательской инициативы, коррумпированность госбюрократии и формирование идеологического культа силы.
Военный конфликт – временное решение, не способное заменить собой реализацию всего круга долгосрочных приоритетов внешней политики и государственного строительства. Российское государство остаётся исторически недостроенным. В силу реалий международной конкуренции, ему нередко приходилось полагаться на милитаристские подходы, откладывая гражданские потребности на потом.
Анализ милитаризма предполагает идентификацию как военных задач, так и тех, которые не могут быть решены военным путем.
Многие из них, связанные с созданием материальной и институциональной инфраструктуры для улучшения жизни людей, по-прежнему актуальны. В их круг могут входить привлечение разнообразных зарубежных технологий и инвестиций, доступ к новым рынкам, создание глобальной институциональной среды долгосрочного развития, безопасной и комфортной жизни и другие. Заинтересованным в комплексном изучении милитаризма исследователям стоит стремиться, чтобы на значительном эмпирическом материале сопоставить весь круг стоящих перед страной проблем развития – как решаемых, так и нерешаемых в рамках милитаризма.
Автор: Андрей Цыганков, профессор международных отношений Калифорнийского университета в Сан-Франциско
Сноски
[1] Решением Министерства юстиции Российской Федерации от 5 сентября 2016 г. включён в реестр иностранных агентов.
[2] См.: Кашин В.Б., Сушенцов А.А. Война в новую эпоху: почему возвращаются большие армии // МДК «Валдай». 18.10.2023. URL: https://ru.valdaiclub.com/a/reports/voyna-v-novuyu-epokhu/ (дата обращения: 27.07.2024); Караганов С.А. Век войн? Статья первая // Россия в глобальной политике. 2024. Т. 22. No. 1. С. 52–64; Караганов С.А. Век войн? Статья вторая. Что делать // Россия в глобальной политике. 2024. Т. 22. No. 2. С. 37–52.
[3] Душенко К. От жандарма Европы к мировому полицейскому // Россия в глобальной политике. 2021. Т. 19. No. 6. С. 139–152.
[4] См.: Цыганков А. Экспансионизм не догма // Россия в глобальной политике. 2012. Т. 10. No. 3. С. 34–45; Gunitsky S., Tsygankov A.P. The Wilsonian Bias in the Study of Russian Foreign Policy // Problems of Post-Communism. 2018. Vol. 65. No. 1. P. 1–9.
[5] Цыганков А.П. Жатва глобализма // Россия в глобальной политике. 2022. Т. 20. No. 4. С. 10–21.
[6] Пухов Р.Н. От «специальной» к «военной» // Россия в глобальной политике. 2024. Т. 22. No. 2. С. 21–36.