Деятели Общества изучения Амурского края и дневники архимандрита Палладия (Кафарова)

Очерк посвящен одному из основателей российского китаеведения архимандриту Палладию (Кафарову) (1817 – 1878), который провел этнографические, археологические и географические исследования в Приморье. Отмечены деятели ОИАК, которые интересовались экспедицией архимандрита Палладия.

Пётр Иванович Кафаров (в постриге архимандрит Палладий) получил образование в Чистопольском духовном училище, Казанской Духовной Семинарии, а также в Санкт-Петербургской Духовной Академии. Не окончив полный курс, он был пострижен в монашество и зачислен в сане иеродиакона в состав XII-й Духовной миссии в Пекине. В последующие миссии, XIII и XV, архимандрит Палладий был приглашен уже в качестве руководителя. По итогам тридцатидвухлетнего пребывания в Китае он создал китайско-русский словарь, популяризирующий кириллическую транскрипционную систему китайского языка, а также написал ряд работ, посвящённых востоковедению.

Солнце, поднимаясь, ярко осветило горы. Накануне прошел сильный дождь, и воздух был на редкость чист и свеж. Огромная равнина зеленела всходами хлебов. Через пекинские северо-восточные ворота выехали пять крытых двуколок, к которым были прикреплены жел­тые треугольные значки. Они означали, что путешествует некто из великой русской державы.

В передней повозке задумчиво сидел, слегка покачиваясь в такт шагам неторопливых мулов, пожилой человек в походной одежде. Это был глава Пекинской духовной миссии архимандрит Палладий, в миру П.К. Кафаров. Его путь лежал из Пекина в сторону Благовещенска.

Что же заставило почтенного Ва, как называли Палладия китайцы, отложить работу по горячо любимому китаеведению и отправиться в далекий и нелегкий путь?

В мае 1869 г. в Русское географическое общество в Петербурге поступило уведомление Морского министерства о направлении в Приморье большой правительственной комиссии под руководством генерал-адъютанта Сколкова, которая должна была определить дальнейшее развитие края и решить, наконец, вопрос, по которому уже несколько лет шли бесконечные споры и толки: где лучше и выгоднее держать морские и сухопутные силы обороны, во Владивостоке или в Посьете.

В Географическом обществе была спешно образована специальная комиссия, в которую вошли видные ученые-путешественники П.А. Гельмерсен, П.А. Кропоткин, Р.К. Маак, Г.И. Радде, А.С. Сгибнев и Л.И. Шренк. Они должны были решить, каким образом Географическое общество может принять участие в этом деле. Эти люди были знакомы с Дальним Востоком не понаслышке, каждый из них в достаточной степени побродил по Приморью и Приамурью, поэтому ни споров, ни разногласий между ними по поводу будущей экспедиции не было. Сделав тщательный обзор научных работ по Амурскому и Уссурийскому краям, комиссия приняла решение по дальнейшему освоению дальневосточной окраины.

В протоколе окончательного заседания, который назывался «Предположения об экспедиции в Амурский край в 1869 году», они записали, что «первым условием успеха является отстранение всего искусственного и насильственного, и необходимо иметь в виду и те задатки, которые представляют сами туземцы для будущего своего развития и принятия русской гражданственности».

Действительно, после естественно-научных, путешествий на Дальний Восток Максимовича, Будищева, Маака, Пржевальского, геологов Аносова и Лопатина, а также многочисленных топографов, этнография края оставалась загадкой. Весьма мало было известно о туземном населении Амурского края, о бытовой стороне их жизни, о нуждах и потребностях, об отношениях к русским переселенцам, с одной стороны, и к жителям соседних Маньчжурии и Кореи — с другой. Лишь работа А.Д. Брылкина внесла небольшой вклад в эту область знаний, а между тем вопрос о малых народностях Дальнего Востока встал на повестку дня в то время со всей остротой. Вот почему возникла необходимость в организации специальной этнографической экспедиции.

Исследования полагали начать комплексно с приграничных к Китаю территорий, то есть с Уссурийского края, где на сравнительно небольшой площади встречается немало народностей. Наряду с этим, было предложено провести и археологические работы, осмот­реть остатки древних городищ, развалин и укреплений.

Для проведения этих работ лучшей фигуры чем Палладий-Кафаров тогда найти было невозможно. «Его глубокие знания по части географии, истории и словесности Маньчжурии, Китая и Кореи представляли наилучшее ручательство в том, что его поездка принесет самые обильные и важные результаты», — такую характеристику дал П.П. Семенов-Тян-Шанский этому видному этнографу.

Пока шла официальная переписка с обер-прокурором Святого Синода о разрешении Палладию работать в этой экспедиции, ученый секретарь Географического общества Ф.Р. Остен-Сакен написал архимандриту личное письмо с предложением совершить эту поездку. Тот немедленно откликнулся и сообщил о своем согласии, высказав при этом намерение ехать в Приморье не обычным путем всех караванов через Монголию, а затем Кяхту, а прямым — через Благовещенск. В результате этого можно было получить совершенно новые сведения о маршруте.

Разрешение от духовного ведомства было вскоре дано, и Палладий начал собираться в дорогу. Генерал-губернатор Восточной Сибири М.С. Корсаков прикомандировал к нему классного топографа Григория Нахвальных, который должен был по глазомерной съемке составить новые карты пути. Это был опытнейший топограф, при его участии составлялось большинство карт Сибири и Дальнего Востока.

21 июня 1870 г., благополучно достигнув пределов России, экспедиция направилась вниз по Амуру в Хабаровку, где пересела на пароход «Сунгача» и поплыла вверх по Уссури. 7 июля путешественники пересекли озеро Ханка и попали в Камень-Рыболов, маленький солдатский пост, а через три дня на лодке отправились в село Никольское, которое Палладий избрал основным местом работы.

Деревня Никольская (ныне г. Уссурийск) располагалась на почтовом тракте Владивосток — пост Камень-Рыболов и, как писал Палладий в своем дневнике, состояло «из дворов семидесяти; так как каждый крестьянин старался занять под свой дом и огород как можно больше земли, то селение раскинулось на большое пространство; жители его, почти исключительно суть астраханские переселенцы, они перенесли с собой наречия, обычаи, поверья и устройство домов, выходцев из других губерний России они не жалуют и стараются вытеснить их от себя, поэтому воронежские переселенцы образовали особую улицу, отдельно от астраханцев».

Путешественник Алябьев, побывавший в Никольском за год до Палладия, в своей работе «Далекая Россия — Уссурийский край» рассказал такой эпизод: «Жена крестьянина, у которого в доме я остановился, разговаривая о прежней своей родине, выражала, не помню по какому случаю, неудобства здесь поститься Желая ободрить ее, я сказал ей:

- Что делать?  Бог простит, ведь это не Россия. — Употребив последнее слово в том смысле, в котором употребляют его все здешние жители, желая сказать, что они не здешние уроженцы.

Нет, батюшка, это ничего, — отвечала она, — мы еще маленько поживем, так и сами здесь Россию сделаем...»

Уже на следующий день Палладий отправился рассматривать городище, находившееся вблизи Никольского. Пройдя по огромному валу, он увидел следы древних улиц и домов. Около десяти дней он провел в исследовании окрестностей. В своем плане он отметил сохранившиеся статуи людей и баранов. Внимательно осмотрел Палладий и каменную черепаху, стоящую на небольшом кургане. В селе он приобрел более десяти медных монет, найденных поселенцами в развалинах городища и проливающих некоторый свет на историю здешнего края.

Китайский исследователь Чень Кайке обратил внимание на то, что Палладий заинтересовался в Никольском и корейцами.

В письме в Петербург в Географическое общество Палладий писал: «Все время мое занято поездками, переездами, осмотром и приведением заметок в порядок. Надеюсь, что зимнее время даст мне более досуга. Летняя пора не совсем удобна для осмотра древностей: все заросло густой и высокой травой, или лесной чащей; кроме того, здесь постоянно идут дожди. Жду осени, чтобы пополнить и проверить мои наблюдения. ...Бесполезно повторять, что здешний край представляет обширное поле для археологических изысканий; так, почти все течение реки Суйфун (Раздольная) было линией поселений и военных укреплений; местность около села Никольского, по-видимому, была особенно важна в стратегическом отношении».

Одной из основных задач Палладия было найти сведения о малых народностях, в частности, нанайцах. К тому времени, когда путешественник достиг Никольского, они перекочевали на север Приморья, и ученый решил попытаться поискать их там, сев на попутный пароход из Владивостока.

В конце июля, оставив Нахвальных в Никольском дочерчивать начисто карту путешествия Приморья, Палладий отбыл во Владивосток. В устье реки Раздольной он сел на «Суйфун», рейсовый пароходик. Ка­залось, даже небольшие волны Амурского залива грозили переломить надвое корпус «нежного, тонкого и вместе с тем длинного», как писал Палладий, судна. Но переход закончился благополучно. Капитан Векман лихо зашел в Семеновский ковш и причалил к небольшой пристани. Путешественник с трудом перешагивал через обтесанные бревна для Владивостокского поста, которые в беспорядке валялись по всему берегу.

До поста можно было добраться по узкой тропке, ведущей по сопке через ручей. В тот день с утра зарядил дождь, было слякотно и скользко, и Палладий с трудом преодолел две версты, отделявшие Семеновский ковш от поста.

В своем дневнике П.К. Кафаров так описал впечатление, которое произвел на него будущий город: «Владивосток разделился на три части; среднюю занимают городские обыватели; на востоке от нее в версте следует военный сухопутный пост, называемый здесь «Артиллерией» ради того, что на полдороге устроена была некогда батарея, теперь упраздненная; несколько огромных орудий и теперь лежат на берегу бухты. Западная часть города принадлежит морскому ведомству; там есть казармы для береговой команды, механическое заведение и небольшой док. Пустынное углубление бухты называется Золотым Рогом. В городе есть до шести магазинов, из них один русский; все наполнены дрянными винами и мануфактурными изделиями Гамбурга и Америки. Жителей насчитывается до 800, но боль­шая часть их обязана службе».

Те несколько дней, что Палладий пробыл во Владивостоке, либо шел дождь, либо был моросящий туман. Попутных судов, отходящих на северное побережье, не было, и Палладий был согласен добраться хотя бы до Находки или Ольги. Но командир «Алеута», шедшего туда, не давал никакой гарантии забрать его оттуда до зимы, и поездку пришлось отложить.

Зато в один из погожих дней он совершил поездку на Русский остров в бухту Новик. Там он тоже обнаружил интересные археологические находки: следы старинной крепости.

10 августа, окончательно оставив надежду попасть на север Приморья. Палладий вернулся в село Никольское. Здесь он продолжил свои исследования и наблюдения за жизнью и нравами местных жителей, недавних переселенцев. «Странствовали они с разными остановками три года, пока не достигли Ханкайского округа, — писал ученый в дневнике, — и во время путешествия потеряли большую часть скота и денег. Во сколько выгоднее было бы совершить переезд морем прямо во Владивосток».

Этнограф ближе познакомился с жителями села, бывал в их домах, присматривался к нравам и обычаям поселенцев. Быт никольцев показался ему во многом необычным, несвойственным для центральной России, некоторые черты его были как бы перенесены из глубокой древности.

Поздней осенью в Никольском игрались свадьбы. Но селу скакали на лошадях друзья жениха, на их шапках развевались красные ленточки. На хате молодых после свадебного гулянья водружался красный флаг.

Зимой молодежь собиралась на вечерки. На Рождество, Крещенье пели гимны и песни, в которых слышались отголоски прошлого. Палладий писал, что «в нетрезвой жизни астраханцев упрекнуть нельзя, хотя и попадаются примеры запоя, но очень редкие».

2 января 1871 г. Палладий отправился по замерзшей реке на трех тройках во Владивосток. Он хотел в самом начале навигации отплыть в Ольгу. Когда отъезжая из Никольского, была ясная и морозная погода без ветра, но чем ближе становилось море, тем сильнее оно давало о себе знать. Санная дорога во Владивосток проходила по Амурскому заливу. На середине пути тройка, на которой ехал Палладий, провалилась под лед, но все закончилось благополучно.

Во Владивостоке было холодно и ветрено. В бухте зимовала лишь одна паровая шхуна «Восток», пришедшая на смену «Алеуту». Военный губернатор Приморской области разрешил Палладию воспользоваться этой шхуной для поездок в Посьет, Находку и Ольгу, дело оставалось только за началом навигации.

Палладию удалось пополнить здесь свою коллекцию: у морского офицера Петрова он приобрел редкую древность, каменный топор темно-зеленого цвета, очень искусно выточенный из диорита. Офицер нашел его при рытье погреба на берегу бухты и охотно уступил путешественнику.

Ожидая начало навигации, Палладий знакомился с первыми владивостокцами, вел с ними долгие беседы. «Люди компетентные предсказывают Владивостоку блестящую будущность», — отмечал он в своих записках.

14 марта в проливе Босфор Восточный показалась полоска синей воды, но только через две недели, 30 марта, когда поднялся сильный ветер с юга, началась подвижка льда в Золотом Роге. Она была настолько мощной, что принесла немалый урон порту. У транспорта «Байкал», который стоял блокшивом у Морского участка (район нынешнего памятника Невельскому), громадные острые льдины пробили оба борта, и судно, на котором хранилось портовое имущество — паруса, канаты и пр. — всей кормой село на грунт. По всей бухте плавали бревна, ящики, бочки, так как вода затопила и док. Бак «Байкала» поднялся и торчал из воды, позволяя оставшемуся грузу беспрепятственно скатываться с палубы в воду. Только огромные каменные жернова, стоящие на корме, удерживались силой своей тяжести на месте, но судно было обречено.

Через год командир шхуны «Алеут» лейтенант Лавров дал следующее заключение: «...относительно корпуса «Байкала» по-моему устраивать что-либо для подъема его положительно не стоит, а для того, чтобы можно было вынуть его по частям и очистить место бухты, самое лучшее взорвать именно минами...», что и было сделано.

Но это было через «год, а пока Палладий с крутого берега с благоговением смотрел на историческое судно Невельского.

5 апреля 1871 г. на шхуне «Восток» путешественник отправился на юг Приморья, в залив Посьет. Проходя мимо мыса Гамова, Палладий написал: «Мыс назван так в память офицера генерального штаба Гамова, принадлежащего к плеяде наших ученых тружеников, которые с лишениями и разными затруднениями научно исследовали неведомый край Приморской области; непростительно было бы не увековечить имена их наряду с призрачными Босфорами и Золотыми Рогами; мы могли бы обойтись и без Улиссов, Диомидов и Патроклов, когда у нас есть свои Улиссы науки и самопожертвования».

Можно, конечно, поспорить с архимандритом Палладием насчет географических наименований, но он, по себе знавший, насколько труден и тернист путь ученого и путешественника, несомненно прав, поднимая вопрос об увековечивании имен всех тех людей, которые внесли свой вклад в освоение Приморья. И лишь в одном ошибался он: тот мыс был назван не в честь участника Уссурийской экспедиции офицера Гамова, а в честь его однофамильца, гардемарина с фрегата «Паллады» Дмитрия Гамова, увидевшего мыс первым.

7 апреля «Восток» бросил якорь в Посьете. П. Кафаров провел там несколько дней, занимаясь исследованиями окрестностей. «Я очень сожалел, — писал Палладий, что не застал в живых прежнего начальника поста Дьяченко, который провел здесь много лет и изучил страну в совершенстве; он был одним из немногих оставшихся в живых сподвижников графа Муравьева-Амурского, до сих пор любящих вспоминать об эпических временах приобретения Золотого Руна на Крайнем Востоке.

По пути в Находку Палладий посетил Славянку, тогда совсем небольшой пост. Находка очень понравилась ученому. Вот какой он запомнил ее: «Небольшая, но глубокая бухта эта со всех сторон окружена горами; фактория расположена на самом берегу бухты. Большое болото, изрезанное канавами для просушивания его, отделяет механические заведения от жилых -домов (домов десять); посредине болота протекает ручей пресной воды. В это самое время только что раздался призывный звонок с деревянной башенки, и вскоре за­кипела жизнь в этом маленьком уголке, раздался звук топоров в плотнической, ударов молота в кузнице, шипение паров в лесопильне и мукомольне. Любо было смотреть на опрятность зданий, на порядок во всем, господствующий здесь. На возвышенном месте красовался дом управляющего факторией с флагом удельного ведомства».

Без малого месяц провел Палладий в Находке. За это время он побывал в Золотой долине, где обнаружил много археологических памятников.

Почти все лето провел путешественник в исследованиях, побывав еще в Ольге, Владимире, Находке, но сроки экспедиции заканчивались, и Палладий подумывал о возвращении к постоянному месту службы, в Китай.

По прибытии во Владивосток Палладий застал там интересное судно, необычное по виду: огромные красные чугунные колеса на баке и корме парохода, длинный черный корпус резко выделяли его среди стройных парусников. Это был транспорт «Африка», принадлежащий Датской телеграфной компании, которая собиралась проложить подводный кабель между Владивостоком, Нагасаки и Шанхаем. Рядом с «Африкой» стоял военный фрегат «Торденскёльд» — старый деревянный парусник с массивным рангоутом, сопровождавший «Африку».

Узнав, что отход этих судов назначен на ближайшие дни, Палладий обратился к командиру фрегата Лунцу с просьбой взять его в качестве пассажира, и тот любезно согласился. В тот же вечер ученый попрощался с офицерами «Востока», с которыми он очень сблизился за время морского путешествия. Офицеры в свою очередь оказали честь ученому, переправив его в шлюпке на фрегат. Вскоре оба датских судна снялись с якорей и встали на рейде в Амурском заливе. Там к «Африке» присоединили кабель от телеграфной станции, и она, малым ходом, взяла курс в открытое, море.

К сожалению, отчет этнографа об экспедиции в Приморье не был опубликован. Большой объем полученных сведений так и остался в виде дневниковых записей и кратких заметок.

На пути из Китая в Петербург Палладий умер. Первый председатель Общества изучения Амурского края Фёдор Фёдорович Буссе разыскал в Русском Географическом обществе его рукописный дневник периода экспедиции и попытался с помощью другого активиста общества Михаила Григорьевича Шевелева его издать. Редактор газеты «Дальний Восток Виктор Ананьевич Панов сделал из этой рукописи дословные выборки. «В настоящее время – сообщил он читателям «Дальнего Востока» - я пользуюсь данными сказанного дневника и напечатанными письмами Палладия, с одной стороны – для их взаимного пополнения и пояснения, с другой же – в качестве материала, который, будучи опубликован во всеобщее сведение, может быть, заинтересует кого-либо и натолкнет его на мысль – своими собственными работами в этом направлении пополнить наши сведения по истории и археологии Приамурского края, а с тем вместе и по этнографическому распознанию его народностей, до сих пор все еще весьма сбивчивому, особенно по недостатку исторической почвы для этого». В своем изложении дневника и писем Палладия, Панов выбирал из них лишь то, что непосредственно относилось к истории и археологии края. В нескольких номерах газеты «Дальний Восток» он опубликовал отрывки из дневника, но полностью он так и не увидел свет, и сейчас лишь немногие исследователи читают скупые строки повествования Палладия, хранящиеся в архиве.

«Обращаясь к населению Уссурийского края, - писал архимандрит Палладий, - мы не можем не заметить глубоких и существенных перемен в племенном его составе. Заведение русских земледельческих поселений оказывает неотразимое влияние на окружающих их иноплеменников».

25 ноября 2019 г. в Санкт-Петербургской духовной академии на Неве состоялось торжественное бюста одного из основоположников российской академической синологии — архимандрита Палладия (Кафарова).

Амир Хисамутдинов,

председатель архивно-библиотечного совета Общества изучения Амурского края