«Квартет И» долго не появлялся в публичном поле, но накануне премьеры нового фильма «Один день в Стамбуле» решил вернуться в игру. Участники комического союза рассказали «Москвич Mag» об усталости от осточертевших образов из начала 2000-х и о том, почему до сих пор не разбежались.
Известно, что в основу вашего нового фильма «Один день в Стамбуле» легли реальные события. Что это за история?
Леонид Барац: Мой близкий друг позвал меня и еще две пары наших общих друзей в Стамбул, где мы должны были провести вместе три дня. Не успел самолет приземлиться, как нас застало сообщение в общем чате — Вадик сильно отравился. Мы катались на лодке и ждали его. А потом пришло еще одно сообщение, которое повергло нас в окончательный шок — Вадик умер. Мы смотрели на Босфор и обсуждали случившееся. В итоге в разговорах всплыла вся его жизнь — он человек интересный, есть что обсудить. Там было много и трогательного, и смешного, но когда все выпили, то дошло и до серьезных претензий к Вадику. В кино мы пересказали эту историю, уплотнив и «усмешнив».
Ростислав Хаит: А до этого у нас была идея сюжета, что человек умер и люди на поминках вспоминают о нем. Вспоминают не только хорошее, но и плохое выскакивает. Наш друг подкинул нам реальные обстоятельства, и мы соединили эту идею с вымыслом. Он вообще резкий парень, очень интересный и неожиданный, даже провокационный.
Леонид Барац: Кто-то из древних греков сказал, что, если бы друзья говорили друг другу всю правду, друзей бы не было. Мы с Вадиком остались друзьями — просто это был удивительный поворот в нашем общении, который мы вспоминаем до сих пор. И мы посчитали, что он потянет на историю для кино. И, кстати, в жизни ситуация разрешилась гораздо легче, чем в фильме. А провокация не основная его черта. Просто есть люди, которые так исследуют и понимают мир — им так проще. Наш способ понимать, что происходит с нами и миром — это юмор. Есть ощущение, что это комплекс бога коммерса из 1990-х, мол, мне все можно. У героя же есть прототип — известный деятель того времени.
Ростислав Хаит: Это очень интересный вид бизнесмена — один из тех, кто вообще не любит золотить пилюлю, как когда-то говорили о Блоке. Вадик тоже не любит золотить пилюлю — иногда это воспринимается как хамство, но он в этом плане абсолютно искренний, что достойно уважения.
Как вообще в вашей жизни появился этот человек?
Ростислав Хаит: В 2000-х очень часто творческие люди сходились с бизнес-людьми, возникали коллаборации — это нормальные, естественные истории. Вадик появился в 2004 году. Нам позвонили и сказали, что есть человек, который любит то, что мы делаем, и хочет помочь.
Леонид Барац: Вокруг спектакля «День выборов» была большущая тусовка — многие ходили на него десятки раз, среди них был и Вадик. Дальше мы подружились, он оказался очень неординарным человеком, который вытаскивает из тебя те стороны, которые ты сам не очень в себе знал.
Камиль Ларин: Были моменты, когда мы помогали друг другу. Мы, естественно, творческой частью: придумывали какие-то проекты для Вадима, а он в свою очередь помогал — и вниманием, и советом, и финансами. Будучи творческим человеком, это я говорю про него, он во многом разбирается, имеет прекрасный вкус и к жизни, и ко многим сферам деятельности. Здесь очень легко было находить общий язык. Ему всегда нравилось наше творчество, а когда человек заинтересован в том, что ты делаешь, он автоматически переходит в ранг людей, которых начинаешь уважать. Значит, у него хороший вкус, если ему нравится то, что делаю я.
Александр Демидов: Вадик всегда был не моим человеком. Он мне казался неискренним. Уж извините…
Леонид Барац: Скорее ему просто нравится, сидя за столом, провоцировать окружающих на что-то интересное. Например, на дне его рождения была такая ситуация. Я и подруга Вадика (очень известная женщина) пытались выяснить у мужчин, кто предпочитает, извините, женскую попу, а кто — грудь. И все это было на высоком интеллектуальном уровне — приводились аргументы не только физиологические, но и с философской глубиной. У нас получился великолепный вечер. Мы много смеялись и радовались, а потом, естественно, поссорились. Но тему задал Вадик.
Как он согласился быть трупом и вообще обнародовать свою биографию через массовую культуру?
Ростислав Хаит: А он такой. Мы даже предложили изменить имя — он сказал: «Не-не, пусть будет».
Леонид Барац: Мы, как и в случае с работой над «Днем выборов», встречались с его близкими, друзьями и коллегами и выясняли какие-то стороны его жизни, бизнес-мнения о нем. Погружались в материал. Потом прислали Вадику сценарий — он сказал, где больновато, а где не очень точно. Но почти ничего не поправил. А глобально ему интересно и прикольно — это ведь тоже провокация: как отреагируют люди на фильм про него.
А что вы собирали ко «Дню выборов»?
Ростислав Хаит: Общались с политологами, со специалистами по предвыборным технологиям. Узнали много нового, кое-что вошло в фильм. А что-то, конечно, сами придумали.
Леонид Барац: Например, нам рассказали историю про некого человека, который виртуозно голодал — бледнел, худел, плохо себя чувствовал, но во время голодовки ему тайком доставляли еду из дорогих ресторанов. Он голодал за еду. Правда, в фильм это не вошло, зато фраза есть.
Были ли в «Выборах» конкретные прототипы?
Леонид Барац: Изначально эти персонажи были придуманы для спектакля «День радио», после они стали героями спектакля «День выборов». А одноименные фильмы выходили в обратном порядке. Обе истории строятся на конкретных персонажах — понятно, что они умножены и более гротесковые, чем в жизни. Мой персонаж практически полностью списан с реального радиоведущего, так же как и у Нонны Гришаевой. Но мой прототип знает об этом, а ее, наверное, нет.
А вам с тем, как страна менялась, запоздало прилетало за «День выборов»?
Леонид Барац: Нет, не прилетало. Хотя нам в какой-то момент один известный политик, с которым мы были в одной компании, сказал, что это очень смешное кино, хорошо сделано, он его любит, но для страны оно сыграло не очень хорошую роль. Хотя, мне кажется, вряд ли фильм мог на что-то повлиять. Но это было произнесено.
Вы понимаете, что локация нового фильма — Стамбул — сегодня накладывает дополнительные смыслы на кино? Ведь это такая нейтральная территория для встреч тех, кто уехал и остался.
Ростислав Хаит: Дополнительные смыслы, возможно, и есть, но мы их точно не вкладывали.
Леонид Барац: Повторяю, просто сценарий написан по реальной истории, случившейся с нами в Стамбуле. Вот и все. А если вы хотели спросить, не намекаем ли мы на возможный отъезд из России, то ответ будет такой: мы здесь живем, работаем и собираемся все это продолжать. Здесь.
Ростислав Хаит: Позволю себе нескромно процитировать наш фильм «О чем говорят мужчины. Простые удовольствия»: «Для мужчины самое важное — его дело». И главным делом для каждого из нас стал наш театр. Так вот, заниматься этим делом где-то в другом месте мы не сможем. Да и не хотим.
Вообще есть ощущение, что роуд-муви — наезженная для «Квартета» форма, то Бельдяжки и Одесса, то Петербург, то вообще дача…
Ростислав Хаит: А теперь у нас боут-муви! Мы плюс-минус умеем писать диалоги, они у нас достаточно содержательные и смешные — нам нужны антураж и обстоятельства. А виды дают возможность сделать кино на основе диалогов, даже без особого сюжета. Но в отличие от наших других фильмов здесь кино — сюжетное, то есть сюжет играет не последнюю роль, что у нас бывает редко.
А куда «Квартет» имеет шансы отправиться в следующем произведении? «День выборов в Париже» уже снят, правда, не вами…
Ростислав Хаит: Это может быть и по России — стоит попробовать зиму. Подумаем… В пьесе, которую мы написали недавно, действие происходит в ВИП-зале аэропорта восточнороссийского города (может, это Благовещенск, а может, Красноярск), где в связи со снегопадом отменяются рейсы и четверо незнакомых пассажиров ВИП-зала начинают общаться. Возможно, мы по этой пьесе снимем зимнее новогоднее кино.
Леонид Барац: Кстати, в ней тоже совершенно новые персонажи и темы. И вообще, мне кажется, мы написали свою лучшую пьесу (премьера нового спектакля «Квартета И» назначена на декабрь. — «Москвич Mag»).
Александр Демидов: В этой пьесе по крайней мере есть что-то другое, что можно играть. И на читках практически никто из зрителей не угадал, кто какую роль будет исполнять. Да и вообще театр сейчас очень важен: на наши спектакли люди часто ходят как на психотерапевтические сеансы, узнавая свои проблемы и боли в диалогах героев и получая облегчение от того, что «мы такие не одни».
Ростислав Хаит: Пока рабочее название этой пьесы — «Зал ожиданий». Четверо мужчин ждут разных рейсов, разлетаются в четыре разные стороны после того, как провели в ВИП-зале четыре часа, и так и не узнают имена друг друга. Хотя мне больше нравится название «Кто будет петь в Омске?» — есть там такая фраза.
Леонид Барац: Слава вообще любит вытаскивать неожиданную фразу из пьесы и делать ее названием. А мне нравится вариант «Искренность на липучках» — в пьесе описывается некий артист, который рвет в экстазе рубашку на сцене, а потом выясняется, что он так делает каждый концерт и рубашка у него на липучках, чтобы легче было рвать. Еще был вариант «Время обиженных», но это все-таки не название для всей пьесы, а лейтмотив нескольких эпизодов.
Кстати говоря, к вопросу о том, кто какую роль будет играть — как вы понимаете, когда стоит выдумывать имена героям, а когда стоит оставаться под своими?
Леонид Барац: Мне кажется, мы слишком долго ехали на наших старых героях — нужно было остановиться раньше или сделать большую паузу. Сколько бы мы ни вкладывали новые мысли в уста наших персонажей, сама интонация вызывала у зрителей ощущение, что они это когда-то слышали. И это очень сложно: с одной стороны, ты должен повторить полюбившееся зрителями, с другой — сделать что-то новое. Поэтому мы и стараемся идти дальше, меняться, развиваться, сохраняя то, что нравится зрителю. Хотя в нашем сериале «В Бореньке чего-то нет» ошибка была в том, как мы представляли персонажей — зрители не понимали, кто есть кто и как кого зовут. А в театре уже через пять минут люди все понимают. Нужно было в лоб объявить, что это совсем другая история и новые персонажи.
Александр Демидов: А я и спектакль про Бореньку не люблю — когда мы его репетировали, у меня было ощущение, что мы оказывались в алкогольном запое… Эту историю слишком насытили линией режиссерских раздумий, которой не должно было быть.
Саша, так почему же вы в этом участвуете?
Александр Демидов: Я выступаю в качестве актера и одного из участников бренда. Существуют условия, в которых я вынужден существовать и работать. Уйти в никуда и заниматься сольной карьерой — нужно много энергии, а я за свои 50 с лишним ее подрасплескал. «Квартет» — это деньги, мое благополучие и возможность нормального существования, потому что «Квартет И» до сих пор успешен. Очень странно прыгать 23-й сезон и играть помощника директора радиостанции — это совсем неорганично и со стороны смешно. Для меня это настолько пройденный этап в плане творчества, что, кроме слова «работа», я не могу ничего об этом сказать.
Давайте вернемся к новому фильму: какими способами вы пытаетесь презентовать «Один день в Стамбуле» как отдельную и новую историю для зрителей?
Ростислав Хаит: А вот так и собираемся. Дорогие зрители! Это отдельная новая история с новыми персонажами и новым сюжетом. И с любимыми (очень надеюсь) артистами.
Леонид Барац: Самыми простыми инструментами — сложные инструменты не работают. Как в «С широко закрытыми глазами» — в одной части героиня беленькая с красной родинкой, а в другой — черненькая. Здесь то же самое — в рекламной кампании мы показываем персонажей и говорим, кто — кто. Все равно людям будет сложновато: наши персонажи и личности практически слились в «О чем говорят мужчины». Зрителю разобраться сложно, но постараемся ему объяснить.
Как «Квартет» спустя 30 с лишним лет до сих пор не распался?
Александр Демидов: За эти годы мы ссорились и разбегались. Просто быстро мирились и сбегались обратно.
Ростислав Хаит: Ссорились мы по всем тем поводам, по которым люди обычно ссорятся, но, тьфу-тьфу-тьфу, больших скандалов из-за денег у нас не было. Мы с 1996 года приняли волевое решение, что все деньги, которые мы зарабатываем внутри профессии, мы делим поровну. И, видимо, это решение нас ведет и дальше по жизни. Были разные вопросы, из-за которых мы ссорились: разность характеров, разность в понимании чего-то, кто-то более вспыльчивый, кто-то отходчивый… А что нас держит вместе — наверное, четкое понимание того, что каждый из нас в одиночку меньше, чем мы все вместе.
Александр Демидов: Ну в 1988 году мы все приехали в Москву: я из Рязани, Камиль из Волгограда, ребята из Одессы — и поступили на один курс эстрадного факультета ГИТИСа. В 1993-м мы его окончили и сделали маленький молодежный театр, который за прошедшие 30 лет стал если не большим, то как минимум не таким уж маленьким…
Камиль Ларин: … но точно перестал быть молодежным.
Ростислав Хаит: А стали мы интересны зрителям, когда поняли, что мы хотим говорить о себе и о времени, в котором живем. Поэтому, начиная с «Дня радио», мы сами пишем пьесы и сценарии для своих фильмов…
Леонид Барац(перебивает): … знаете, у нас есть спектакль «Квартетник», в котором мы как раз пытались проанализировать, кто мы, откуда мы, из чего мы состоим. Оказалось, из рассказов Чехова и Довлатова, из стихов Пушкина и Бродского, из фильмов Данелии, Рязанова и Германа… а, ну и из текстов Жванецкого, конечно! То есть мы почти полностью состоим из русской культуры. Нет, мы там упоминаем и Сомерсета Моэма, из мыслей которого мы тоже состоим, но и его мы читали по-русски.
Ростислав Хаит: В общем, получается, что русская культура, русский язык — это наша работа, наш дом, наша жизнь, в конце концов, наша Родина. Короче, русский язык для нас, как Пушкин — наше все.
Я так понимаю, что все сценарии и пьесы пишут Леша, Слава и Сергей Петрейков. Саша и Камиль не имеют отношения к текстам?
Ростислав Хаит: Эмпирически сложилось так, что писать проще втроем. Вчетвером — много, вдвоем — мало. При этом мы все впятером на равных. Все главные. Наш режиссер Сережа Петрейков считает, что мы существуем по принципу рок-группы, которая делает разное. Как Queen — то арт-рок, то диско. И принцип работы тот же: есть основные авторы, но при этом вся группа участвует в создании материала.
Леонид Барац: Мы долго нащупывали свои роли внутри «Квартета» — и нащупали их. Несомненно, каждый из нас является равной частью «Квартета И». А то, что мы пишем втроем — так устроены мозги и характеры. При этом первые слушатели, конечно, Саша и Камиль.
Камиль Ларин: Саша и я работаем над текстом пьесы в процессе репетиций — вносим в него свои мысли, ощущения, внутреннее состояние. В результате изначально написанный текст достаточно сильно меняется к премьере спектакля. Более того, меняется он и в течение года-двух после премьерного сезона: находятся удачные шутки, формулировки. Названия для наших проектов тоже часто мои или Сашины.
Александр Демидов: Это сложилось после «Дня радио», где мы вместе варились на «Нашем радио». А потом всеми пьесами стали заниматься ребята. Я просто отдал эти бразды правления — может, я их не потянул, может, они были мне не интересны. Меня не выдавили, не убрали — я сам исключился. Мне легче существовать в таком состоянии — как бы в «Квартете», но немножко в стороне. Мне всегда было важно делать что-то индивидуально. Поэтому, создав «Квартет», придумав его и название и заложив фундамент и основы в эту историю, как человек неусидчивый, я ушел к другим делам. При этом я дважды поэт года (у меня вышли два сборника стихов и прозы) от Союза писателей, а еще есть книга «Квартет Я».
Камиль Ларин: Я тоже нахожусь в сольной творческой деятельности, которую совмещаю с работой в «Квартете». Я сам что-то пишу, у меня есть совместный поэтический сборник «СтихоТворения» с моими друзьями — актерами, режиссерами, композиторами, правда, весь тираж уже распродан. Есть сольный сборник стихов под названием «СтихиЯ», а во время пандемии я написал еще одну книгу — «Карантинный полубред, или Сказки на ночь для маленьких взрослых». Там я переделывал известные сказки, записывал на видео и публиковал в соцсетях. Это было хорошо воспринято подписчиками, и мне предложили оформить из этого материала книгу. Я дополнил ее стихами, историями из жизни, и книга родилась. Так что свой литературный опыт у меня имеется. Помимо этого еще где-то на стороне я снимаюсь в фильмах и сериалах, выступаю, веду мероприятия. Все на своих местах у нас в «Квартете»!
Вы взрослеете, а страна меняется. Изменились ли за столько лет темы юмора?
Леонид Барац: Мы никогда не пытались «попасть в то, что волнует народ». Писали о том, что волнует нас, и оказывалось, что это интересно зрителям. Возвращаюсь к тому, что юмор для нас — способ понимания жизни: когда ты развенчиваешь условности и называешь вещи своими именами. Тебе приятно, а людям интересно и смешно.
Ростислав Хаит: Внутренние цензоры, безусловно, появились, но мы очень стараемся, чтобы они нас не давили. Понятно, что на какие-то темы говорить нельзя. Но мы достаточно свободно пишем и существуем в данный момент. Чуть-чуть себя бьем по рукам, но не сказать, что все время.
Камиль Ларин: Что касается объектов юмора — для нас это всегда мы сами с нашими ежедневными проблемами и переживаниями. Именно поэтому зрители легко узнают в наших героях себя. И именно за это нас и любят. А мы отвечаем взаимностью.
Фото: Диана Лугански