Взломщик в полосатой майке, маске на глазах и с большой сумкой; гангстер в дорогом, сшитом на заказ костюме в сопровождении подружки в меховой шубе; хулиган в бесформенном худи. Все это — стереотипные образы криминальных личностей из поп-культуры. Авторы сборника «Криминальный гардероб: особенности девиантного костюма» издательства «НЛО» рассказывают, как одежда становится маркером преступности и может ли она влиять на социальное поведение
Спортивный костюм приобрел популярность в 1960-х годах, когда его носили атлеты, и превратился в базовый элемент мужского и женского гардероба начиная с 1970-х годов. Как любая другая одежда, спортивный костюм был подвержен влиянию изменчивой моды: в 1970-х его шили из хлопчатобумажной полотенечной ткани, в 1980-х выпускали костюмы с нейлоновым покрытием в стиле техно и велюровые домашние костюмы; в 1990-х появился первый дизайнерский спортивный костюм от Juicy Couture. Перемещение спортивного костюма из мира профессионального спорта в мир моды соответствовало духу времени и опосредствовалось культурой фитнес-шика, которая зародилась в 1970-х годах, а в 1990-х трансформировалась в развитую культуру тренажерного зала. Вместе с тем спортивный костюм — не только наряд поклонников фитнеса, питающих пристрастие к активному образу жизни, но и любимая одежда тех, кто пребывает на отдыхе, кто хочет чувствовать себя комфортно, неформально и уютно. Между этими двумя полюсами есть место для кое-кого более подозрительного и потенциально опасного: для подростка, «худи», шпаны или бездельника, от которого, весьма вероятно, не стоит ждать ничего хорошего.
В этой главе я постараюсь описать значения каждой из ипостасей спортивного костюма, а также исследовать его как одну из важных репрезентаций перемен в представлениях о маскулинности и в отношении к ней, начавшихся в 1970-х годах. Речь пойдет прежде всего о вестиментарной культуре Великобритании. Следует учитывать, однако, что описываемый период—это время глобализации, деиндустриализации и гомогенизации, или уплощения, культуры, вызванного широким распространением образов и манипуляцией ими. Это время господства межнациональных корпораций и коммуникационных технологий. Соответственно, сторонние референции неизбежно влияли на восприятие занимающего меня предмета гардероба и отчасти обусловливали специфику его апроприации.
Можно смело утверждать, что к концу 1970-х годов спортивный костюм превратился в маркер маргинализованной маскулинности. Начало этому положило распространение культовых фотографий, сделанных во время Олимпийских игр 1968 года в Мексике, на которых спортсмены-афроамериканцы, облаченные в спортивные костюмы, стоя на победном пьедестале, поднимали руки в салюте «Черной силы». Всемирно известный образ стал предвестником кардинальных социальных перемен. Он знаменовал кульминацию протестных настроений в Америке, которая в эпоху легализации гражданских прав была сотрясаема расовыми беспорядками и демонстрациями против войны во Вьетнаме, в том числе—в Мехико (городе, принимавшем Олимпийские игры), где власти расстреляли протестующих. Казалось, никто уже не может помешать грядущим переменам. Гэри Янг вспоминал:
Образ двух чернокожих спортсменов, открыто протестующих на международной арене, воспринимался как важное послание и для Америки, и для всего мира. На родине это дерзкое и откровенное презрение к символам американского патриотизма — флагу и гимну — мгновенно превратило протест из маргинального явления американской жизни в сюжет телепередач, выходящих в эфир в прайм-тайм. <...> В мире жест был воспринят как акт солидарности со всеми борцами за равенство, справедливость и права человека.
О том же говорил и Оливер Браун, взявший интервью у Томми Смита (одного из спортсменов) сорок четыре года спустя:
[Смит] и Карлос требовали, чтобы публика прониклась страданиями черной Америки; в этом отношении их внешне простой бунт был символически сложно устроен. Так, поднятая правая рука Смита символизировала черную силу, а левая рука Карлоса—черное единство. Черный шарф Смита символизировал черную гордость, а его черные носки—черную бедность в американском обществе, в те времена еще деструктивно расистском.
Именно к этой иконографии отсылал образ Шона Комбса (также известного как Пафф Дэдди) на рекламном щите, появившемся в 1998 году на Таймс-сквер в Нью-йорке: на Комбсе его фирменный велюровый черный спортивный костюм Sean John, рука поднята в черном салюте. Этот спортивный костюм стоил 120 долларов, что напоминало о его стилистической и символической эволюции, но не о его весьма непритязательном происхождении. Использование кодов «Черной силы» имело широкий резонанс в Великобритании, и в 1970-х годах вариации символов черной этничности, наряду с красно-зелено-золотистым спортивным костюмом Боба Марли, стали модным трендом и мейнстримом. Спортивный костюм был не просто одеждой, которую носили и тем самым апроприировали зачинщики социокультурных реформ, но чем-то гораздо более значимым: это был символ освобождения от социальных ограничений в целом. Спорт и музыка были очень важны для идентичности чернокожих британцев, жаждущих эмансипации, поскольку позволяли добиться некоторого подобия свободы и известности и, соответственно, зримого (а не подспудного или маргинализованного) признания в рамках британского культурного и социального мейнстрима. В результате спортивный костюм приобрел статус костюма атлета как в спортивном, так и в социальном смыслах: он ассоциировался с бунтом. В этом контексте спортивный костюм служил символом не только «Черной силы» (хотя именно в этом заключалась его главная функция), но и бесправия как такового. Да, атлет скрыт под нейлоновой тканью, но он все еще там, он готов сражаться, соревноваться и, возможно, добиться признания, поскольку теперь его по-настоящему видно.
К середине 1980-х годов судьба спортивного костюма была окончательно решена. Олдскульный костюм-двойку Adidas, напоминающий одежду атлетов, салютовавших на играх 1968 года, надели члены музыкальной группы Run DMC (наряду со многими другими исполнителями и поклонниками хип-хопа). Представители этой культуры предпочитали уличную моду (например, вещи от Kangol, Adidas, Reebok и тому подобное) нарядам от-кутюр. Спортивный костюм превратился в маркер обладания, власти, антимоды или альтернативной моды. Одновременно он приобретал все большую популярность в рамках модного мейнстрима, а также среди потребителей, традиционно маргинализуемых модой: представителей среднего класса и пожилых людей. В этом видится противоречие. Каким образом протестный, маргинальный, политически и расово маркированный предмет гардероба вдруг приобретает популярность у принципиально разных групп людей? В первом приближении этот феномен можно объяснить культом досуга, развившимся в 1980-х годах, превращением фитнеса и тела в проект, а также модифицирующимися в это время репрезентациями маскулинности.
Культура фитнеса зародилась в США в конце 1970-х годов. Начало ей положила публикация автобиографической книги Джима Фикса «Энциклопедия бега», которая побудила тысячи мужчин, преимущественно белых представителей среднего класса, заняться бегом. Фикс пропагандировал простую идею: движение продлевает жизнь. Вдохновленные этой мыслью, многие люди (в том числе пенсионеры и сердечники) начали бегать, чтобы увеличить продолжительность жизни. Для пробежки нужна подходящая одежда, и спортивный костюм тут очень кстати. Он согревает мышцы и его легко снять, если становится слишком жарко. Он защищает от неблагоприятной среды, но также предполагает, что его владелец взял на себя персональную ответственность за собственное здоровье. Он рассказывает историю человека, который контролирует собственную судьбу и в силах—по крайней мере, если верить Фиксу—продлить себе жизнь. Все это определенно сообщает обладателю спортивного костюма статус богоподобного существа, противостоящего миру, стихиям и даже неизбежной смерти. Человек в спортивном костюме—одновременно человек и сверхчеловек, эго и супер-эго, участвующие в фуколдианской битве за господство разума над слабостями плоти.
Культ фитнеса не только привел к увлечению физкультурой на свежем воздухе, но и способствовал развитию культуры тренажерного зала, которая пропагандировала улучшение физической формы с помощью силовых тренировок. Это был телесный проект в действии. Требовалось, чтобы тело было здоровым, ухоженным, мускулистым. Для этого над ним нужно было постоянно работать, чтобы поддерживать его силу и (фаллическую) мощь. Помимо этого, оно нуждалось в визуальном контроле, демонстрации и, до некоторой степени, в одобрении. Предполагалось, что тело нужно рассматривать, потреблять и сравнивать с накачанными торсами, которыми в описываемую эпоху изобиловали мужские журналы и реклама. Это подчеркнуто визибильное (или, пользуясь термином Р. Гилл и др., «гипервизибильное») мужское тело осмыслялось как реакция а) на рост потребления среди мужской аудитории, который совпал с развитием антидискриминационной гендерной политики и разработкой соответствующего законодательства, и б) на необходимость проживать и демонстрировать маскулинность в рамках конкурентоспособного индивидуализма, пропагандируемого не только правыми правительствами по всему миру (к числу которых относился, в частности, тэтчеризм в Великобритании), но и рекламой звезд мужского спорта (выдающееся мастерство, публичная поддержка, статьи в журналах и так далее), особенно звезд тенниса, Бьорна Борга, Джона Макинроя и Джимми Коннорса, спортсменов-одиночек, а не командных игроков. В моду вошли лозунги, позиционировавшие тело как проект и локус потребления: «оденься для успеха» (dress for success), «почувствуй жжение» (feel the burn), «пользуйся или потеряешь» (use it or lose it); особенно показательна максима, постулирующая торжество разума над плотью: «без страдания нет победы» (no pain, no gain). Г. Уоннел писал:
Главные идеи тэтчеризма—умение полагаться на себя, трудолюбие, предприимчивость и самореклама — нашли отражение в культуре фитнес-шика. Отдельное внимание в рамках концепции нового конкурентоспособного индивидуализма уделялось трудовой этике. Лозунги тренажерного зала «без страдания нет победы», «не болит — значит, не работает» и «почувствуй жжение» соответствовали политической риторике тэтчеризма. Нарциссическая фиксация на внешнем облике и «я», восходящая к культуре 1970-х годов... стала мейнстримом.
Личность приобрела первостепенное значение, а идея персональной ответственности за собственное здоровье, образ жизни, внешний вид и даже судьбу породила индустрию, обслуживавшую новых ответственных потребителей. Речь идет об индустрии досуга. Слово «досуг» часто ассоциируется с бездельем. В действительности, однако, оно означало ровно противоположное: физическая активность подчинялась графикам и расписаниям, становилась все более профессиональной и технологизированной, как будто фитнес — это еще одна работа.
Назначение спортивного костюма менялось; теперь это был маркер целеустремленности. Он ассоциировался с силой, заслуженным превосходством, славой и требовал публичной демонстрации. Спортивный костюм надевали, отправляясь в спортзал, в бассейн, на корт, в зал для аэробики и так далее; он показывал всем и каждому, что владелец костюма настроен решительно, он контролирует свое тело, а значит, и собственный разум, и мир, в котором обитает. Спортивный костюм соответствовал духу эпохи, поэтому превращение его в модный атрибут было делом недолгого времени.
По наблюдению И. Лошек, мода на спортивную одежду в 1980-х годах, в особенности в США, была обусловлена появлением двух новых способов спортивного времяпрепровождения. Это аэробика, которой занимались преимущественно белые женщины из среднего класса, и брейк-данс, которому в основном отдавали предпочтение черные мужчины из рабочих слоев. Для этих занятий нужна была одинаковая одежда, и производители старались приспособиться к разным рынкам и потребителям. По словам Лошек, «...спортивная одежда олицетворяла молодость и моложавость, физическую форму, силу и активный образ жизни; это был символ статуса или отличия; кроме того, она не стесняла движений, иначе говоря, была удобна». Так проявляет себя символический потенциал одежды, или «миф», о котором пишет Р. Барт: спортивное мастерство и тренированное тело, маркеры физической силы, в сочетании с исторически обусловленными коннотациями костюма превращаются в социальный символ; активный становится активистом. Это особенно заметно, если принять во внимание фактор удобства: человек чувствует себя легко в костюме, и легкость интегрируется в его идеологию, даже если он не занимается спортом и физически неподготовлен. Именно так и работает «символический капитал» по Бурдьё: если тело выглядит подтянутым или спортивным, не имеет значения, какое оно на самом деле20.
Мода редко озабочена комфортом, однако в описываемый период именно эта задача стимулировала дизайнерские инновации. Спортивные технологии и спортивный стиль способствовали развитию моды. А. Курреж замечал в 1979 году:
Итак, спортивная одежда должна быть на материальном уровне интегрирована в жизнь в целом. Мы должны сообщить более расслабленный, непринужденный стиль повседневному и даже вечернему костюму. Облагородить спортивную одежду не значит просто сшить спортивный костюм из шелка или шерсти; необходимо изучить спортивный костюм и инкорпорировать элементы, которые делают его таким удобным, в стильную и украшающую владельца одежду21.
Отчасти именно эту задачу поставила перед собой лос-анджелесская компания Juicy Couture. Основанная в 2001 году, она уже через два года завоевала международный рынок. Juicy делала спортивные костюмы сексуальными (а не украшающими, как надеялся Курреж), акцентируя связь между комфортом и гламуром в основном за счет аксессуаров (высокие каблуки с ремешками, новейшая дизайнерская сумочка, маленькая собачка) или привлечения знаменитой клиентуры (Бритни Спирс, Дженнифер Лопес, Мадонна, в Великобритании — Кэти Прайс). Этот костюм не был мешковатым, он не маскировал тело, подобно мужскому, а скорее наоборот—подчеркивал его; его отличали короткие жакеты и брюки, облегающие бедра почти как вторая кожа.
Спортивный костюм от Juicy изменил женскую моду. Подобно маленькому черному платью от Шанель или смокингу от Ива Сен-Лорана, он воплощал собой дух времени — экспансию знаменитостей в мир моды, кэжуализацию культуры, популярность женской йоги,—вся жизнь проходила под знаком пилатеса. <...> Спортивный костюм был доступным символом статуса, новой городской униформой для первого и эконом-классов, он появился на сцене в то время, когда модная индустрия и журналы осознали, как им выгодно сотрудничать с селебрити...
Акцент на удобстве и доступности костюма, осознание потенциала элегантной/повседневной одежды подразумевали синтез моды с жизнью. Воплощением этого подхода стал повседневный шик от Анны Кляйн, Кельвина Кляйна, Ральфа Лорена и многих американских модельеров готовой одежды. Для производства женских вещей использовались новые материалы, такие как лайкра. Повседневная одежда для мужчин, в свою очередь, соответствовала научным и профессиональным стандартам: дизайнеры, ориентированные на любительский рынок, шили коллекции из высокотехнологичных тканей. Граница между профессионалом и любителем исчезала, и это сообщало спортивному костюму любопытные коннотации: оказалось, что можно выступать (или делать вид, что выступаешь) как спортсмен, даже если это не так, и даже на досуге (поскольку спортивный костюм—это одежда для отдыха) можно выглядеть и одеваться как профессионал. И здесь мы снова сталкиваемся с парадоксом, с противоречием между спортом и костюмом, спортом и бизнесом, комфортом и парадностью, технологичностью и традиционностью. Тем не менее, несмотря на противоречивую семантику, спорт и костюм, взятые вместе, репрезентируют и пропагандируют традиционные представления о маскулинности, которая ассоциируется с силой, рациональностью, целеустремленностью, сосредоточенностью, соперничеством и в конечном счете с борьбой и победой. Но что происходит, когда спортивный костюм надевает не профессионал, соревнующийся на спортивной арене? Что происходит, когда удобство замещает дисциплину и перформанс? Что происходит с представлениями о маскулинности, если репрезентирующие ее предметы гардероба помещаются в новый контекст?
История потребления спортивного костюма — это процесс перестройки властных отношений, распространения профессиональных компетенций на сферы досуга и повседневной жизни и борьбы за права угнетенных — в том числе за право потреблять и конкурировать на равных. Спортивный костюм олицетворял собой социальную справедливость и в полной мере соответствовал духу времени. Этому способствовали развитие технологий в области текстильного производства, а также демократичность и удобство самого костюма. И между тем в XXI веке—по крайней мере, в Британии—спортивный костюм ассоциируется с антиобщественной деятельностью. Он превратился в фирменный знак обездоленного класса: бунтовщиков, воров, безработных, возмущенной молодежи в возмутительно одинаковых дешевых серых спортивных костюмах. Это больше не атрибут одинокого бунтовщика. Теперь это символ армии, угрожающей статус-кво. Во всяком случае, именно так спортивный костюм описывается сегодня средствами массовой информации.