28 июля 2024 г. многие венесуэльцы ждали — кто-то с надеждой, кто-то с опасениями начала голосования на президентских выборах; на ряде участков очередь начали занимать с раннего утра. Триумфалистскими настроениями были охвачены и многие политики стран Европы, Латинской Америки и США, считавшие неизбежным проигрыш президента-социалиста Николаса Мадуро и возможность начала «демократического транзита» после победы кандидата Единой демократической платформы (ЕДП), бывшего кадрового дипломата Эдмундо Гонсалеса Уррутиа. Данные, опубликованные избиркомом страны, оказались ледяным душем для многих: действующий глава государства набрал более 51%, Э. Гонсалес же довольствовался симпатией менее чем 45% избирателей.
Почему результаты не совпали с ожиданиями, навевавшимися социологическими опросами? Самый простой и напрашивающийся ответ указывает на использование административного ресурса. Кое-какие основания для этого действительно есть: не все участки открылись вовремя (хотя уже через час ситуация была исправлена), какие-то, напротив, не были закрыты в установленное законом время (в 18:00), хотя на них уже не было очередей из желающих проголосовать. Аккредитованных в установленном порядке представителей оппозиционера Э. Гонсалеса не пустили в здание Национальной избирательной комиссии, где в этот момент шел подсчет итоговых протоколов участковых и региональных комиссий. Направленное Евросоюзу приглашение прислать наблюдателей было позднее отозвано избиркомом Венесуэлы, а некоторые из них (среди них — экс-президент Мексики Висенте Фокс Кесада и ряд эмиссаров испанской Народной партии, приглашенные командой Э. Гонсалеса) не получили разрешение на въезд в страну. В ходе избирательной кампании многие сотрудники избирательного штаба ЕДП подвергались задержаниям и арестам.
Эквилибристика цифрами
Возникают сомнения, как могли данные, приведенные социологами (55–65% голосов за Э. Гонсалеса и его 35–40-процентный отрыв от действующего президента) смениться теми, что были озвучены в коммюнике избиркома? Оппозиция была настолько зачарована приятными ей цифрами, демонстрировавшими впервые с 2013 г. «гарантированную победу» противников боливарианского социализма, что не пыталась не только учитывать иные опросы (а власть, к примеру, ссылалась на данные социологических фирм, которые прочили такой же разрыв, но уже в пользу Н. Мадуро), но и допустить возможность ошибки. Между тем некоторые специалисты (что важно — не аффилированных с правительством Н. Мадуро) еще до голосования указывали на то, что на протяжении нескольких лет опросы переоценивали поддержку оппозиции — иногда более чем на 25 процентных пунктов.
Некоторые сторонники оппозиции голосовали против власти лишь «потенциально», с дивана, не отправляясь на избирательные участки. Исторически абстенционизм играл на руку венесуэльским властям, которые получали голоса твердого ядра своего электората. Парадоксально, но в этот раз на увеличение явки работали обе стороны — и оппозиция, и власти, намеревавшиеся не дать остаться дома ни одному из своих потенциальных сторонников. И у властей здесь оказалось преимущество, которое было заметно изначально, но которое не приняли в расчет противники Н. Мадуро. За рубежом проживают от 5 до 7 млн венесуэльцев (при том, что в избирательный реестр внесен 21 млн граждан), существенная часть которых настроена оппозиционно; право же голосовать из них получили менее 70 тыс. человек. Власти заранее — под предлогом обеспечения безопасности — перекрыли сухопутную границу с Колумбией, не допуская даже теоретической возможности возвращения оппозиционеров в момент выборов. Миллионы голосов не пошли в копилку оппозиции, способствуя изменению баланса сил в пользу чавистов, сгруппировавшихся вокруг хозяина дворца Мирафлорес.
Результаты одного из опросов, проведенных Atlas Intel (социологической фирмы, точнее всех предсказавшей результат Хавьера Милея на выборах в Аргентине в 2023 г.) перед выборами, также демонстрировали вероятность победы Э. Гонсалеса, но предполагаемый разрыв между кандидатами был куда меньше: 52,7% против 45%. Н. Мадуро набрал на выборах 51%, на шесть п.п. больше того, что ему прочил этот опрос. Э. Гонсалес, напротив, потерял порядка 8 п.п., что объяснить чуть сложнее, но здесь можно вновь вспомнить и о разбросе явки по регионам, и об оставшихся за границей избирателях, и о некоторых возможностях административного ресурса. Широкие слои населения зависят от исполнительной власти, которая снабжает их деньгами и продуктовыми наборами, боятся потерять работу или социальное жилье, и им решиться проголосовать за оппозицию куда сложнее, чем остаткам венесуэльского среднего класса.
Если брать за основу последний опрос, уже невозможно говорить исключительно о «грандиозном мошенничестве», о котором твердит Мария Корина Мачадо (безусловный моральный лидер оппозиции). Строго говоря, Николас Мадуро имел, хоть и не бесспорные, но все-таки шансы получить первое место в борьбе с Эдмундо Гонсалесом. Но, по всей видимости, власти решили не рисковать и подкрепить свою электоральную базу давлением на наблюдателей.
Почему оппозиция опять проиграла?
Вряд ли эти особенности опросов были большим секретом для противников действующего главы государства. В таком случае зачем они с такой энергией ринулись в кампанию, гарантий победы в которой не было? Оставим в стороне размышления об участии в выборах ради выборов, в условиях реальной политики этим никто не занимается.
Кто-то из сторонников и лидеров ЕДП действительно мог быть охвачен триумфалистскими настроениями настолько, что поверил, что после их предполагаемой убедительной победы на выборах даже авторитарный режим не сможет не отойти от власти. Эта логика исключала необходимость договоренностей с частью чавистских элит (не всегда довольных правительством Н. Мадуро) — в первую очередь, с военными — об особенностях транзита к демократии. Недовольным чавистам и армейской верхушке в рамках подобной модели отводилась роль статистов, которые не должны мешать переходу власти. Подобные расчеты противоречили элементарной логике: уход от власти в условиях отсутствия четких гарантий (напротив, предоставленных в Польше в конце 1980-х гг. в ходе переговоров ПОРП и профсоюза «Солидарность» или данных в рамках договоренностей Национального оппозиционного союза и сандинистской армии в Никарагуа в 1990 г.) означал для многих чавистских руководителей, как минимум, политический остракизм и возможность судебного преследования; а как максимум — угрозу физическому существованию. Пример бывшего лидера Ливии Муаммара Каддафи, с которым поддерживали прекрасные отношения некоторые европейские лидеры и который был убит позднее без суда, позволил многим сделать выводы об эфемерности всех договоренностей.
Барбадосские соглашения, подписанные в 2023 г. между оппозицией и представителями Н. Мадуро, оговаривали возможности частичного снятия западных санкций в обмен на транспарентность и демократичность предвыборного процесса, но в них не было гарантий не то что благосостояния, но даже жизни чавистских элит. То, что оппозиция собирается избрать радикальный курс, стало ясно уже во время праймериз, на которых противники венесуэльских властей утвердили кандидатом Марию Корину Мачадо. Она представляет правое крыло оппозиции и в соответствии с судебными решениями не могла баллотироваться. Простой расчет на то, что задушенный санкциями режим будет вынужден согласиться и его можно будет додавить, оказался недальновидным. Боливарианские же власти собирались обернуть соглашение в свою пользу, но никак не проигрывать битву еще до ее начала, чтобы потом сдаться на милость триумфаторов. Н. Мадуро и избирком настояли на отказе и М.К. Мачадо, и ряду других популярных оппозиционеров в праве баллотироваться (в соответствии с прежними вердиктами судов), формально не нарушая букву Барбадосских соглашений. Именно в этот момент вновь начала раскручиваться спираль взаимного недоверия, когда ни одна из сторон не была в принципе готова признать возможность честной победы конкурентов на выборах.
Мария Корина Мачадо — талантливый и расчетливый политик, которая не могла не понимать, что без гарантий ни президент Н. Мадуро, ни военные не уступят. Можно предположить, что ставка сделана на пост-выборное противостояние, целью которого будет даже не свержение правительства прямо сейчас. Задача оппозиции — сформировать имидж Н. Мадуро и его соратников как ненадежных и недоговороспособных политиков, как мошенников, с которыми международное сообщество и сами венесуэльцы не должны иметь дело. А затем, когда наступит новый этап экономического кризиса, воспользоваться этим. Но тогда уже в игру, быть может, удастся вступить самой М.К. Мачадо, а не ее представителю.
После драки кулаками машут?
Шокированная заявлениями избиркома ЕДП заявила о непризнании результатов голосования и их фальсификации, причем к заявлению присоединились и некоторые миноритарные кандидаты, которых до того оппозиционеры подозревали в связи с чавизмом. На пути борьбы в судах встает, однако, серьезное препятствие: по собственным признаниям команды Э. Гонсалеса, она располагает лишь 40% протоколов участковых комиссий. Это означает, что оппозиции нелегко будет доказать фальсификацию — данные соцопросов прекрасно годятся для пиар-компании, но никак не смогут быть основным доказательством в суде.
Эдмундо Гонсалеса — в отличие от Хуана Гуайдо (спикера парламента в 2019 г.) — нельзя провозгласить главой государства прямо сейчас (даже если предположить, что он выиграл выборы), срок его полномочий начался бы не ранее января 2025 г. Но обнадеженные заявлениями о неминуемом триумфе Э. Гонсалеса и ЕДП оппозиционные венесуэльские избиратели ждать не готовы. Для быстрого краха власти понадобятся, пожалуй, даже более масштабные выступления, чем в 2018–2019 гг. (чего нельзя исключать), а также отказ военных от поддержки Н. Мадуро (что не кажется вероятным). И если кабинет боливарианцев не рухнет стремительно в результате протестов, то многие из противников действующего правительства готовы эмигрировать, но не втягиваться в многонедельные и многомесячные противостояния. По опросам, такие планы есть у 18–22% населения. Время играет не на ЕПД, если мы говорим о возможности ухода Н. Мадуро от власти.
Что же будет?
Именно поэтому многие политические деятели пока заняли осторожную позицию, прося венесуэльский избирком сделать публичными протоколы с участков (которые могли бы продемонстрировать прозрачность и честность выборов). Пока ни уполномоченный ЕС по внешней политике Жозеп Боррель, ни представители Госдепартамента США, ни Чили, ни Колумбия не сожгли мосты окончательно и не заявили о признании Э. Гонсалеса победителем выборов.
Нет сомнений, что кто-то из них в итоге так и сделает, но эффекта 2019 г., вызванного провозглашением Хуана Гуайдо «временным президентом», ожидать не стоит. В тот момент большинство стран Латинской Америки встали на его сторону. Бразилия сегодня, несмотря на предвыборные дискуссии Луиса Инасиу да Силвы и Николаса Мадуро, скорее всего, займет нейтральную позицию. Позицию властей Кубы, Никарагуа и Боливии (которые признали победу Н. Мадуро) уже разделяет Гондурас, а Мексика, по словам ее президента Андреса Мануэля Лопеса Обрадора, ждет лишь того, чтобы избирком Венесуэлы озвучил окончательные итоги выборов после подсчета 100% голосов. Сможет ли (и будет ли) Организация американских государств принимать резолюцию против Венесуэлы — ее уже запросили Аргентина, Коста-Рика, Парагвай, Перу, Доминиканская республика и Уругвай, — большой вопрос, тем более, что сама Венесуэла давно не считает себя членом ОАГ. В то же время, если кабинет Н. Мадуро хочет сохранить рабочие отношения с Бразилией и Колумбией, ему придется найти какую-то форму адекватного ответа на дипломатическую просьбу этих двух стран «безусловно подтвердить документами» триумф президента-кандидата, простой отказ со ссылкой на суверенитет вряд ли окажется приемлемым.
Между тем власти Катара только что поздравили венесуэльского президента с переизбранием, что может говорить о позиции арабского мира. Позиция России и КНР — давних союзников боливарианцев — оказалась ожидаемой — оба государства подчеркнули свою поддержку Н. Мадуро и уверенность в четкой и качественной организации выборов. Почти столь же предсказуема и первоначальная реакция Вашингтона, повторившего традиционный набор обвинений в недемократичности выборов. В то же время США сами готовятся к выборам осенью 2024 г. Их исход будет влиять на ситуацию в Венесуэле. Если Демократической партии удастся сохранить за собой Белый дом, не стоит исключать хоть какого-то формата переговоров с Н. Мадуро (да, даже на фоне новых санкций) с целью ослабить миграционное давление на США. В случае же триумфа Дональда Трампа Каракасу могут грозить просто санкции, без всякого желания Вашингтона заниматься вопросами демократии и прав человека в южноамериканской стране.
Непосредственными бенефициарами итогов венесуэльских выборов (помимо чавистской верхушки) можно назвать КНР, вновь гарантировавшую свой бизнес в стране, а также Россию и Иран, для которых Каракас важен не только и не столько с экономической точки зрения, сколько как союзник в противостоянии «условному Западу» (в лице, прежде всего, США). Для России, самой оказавшейся объектом беспрецедентного давления в связи с украинским вопросом, сохранение любого, пусть даже ослабевшего и сильно дискредитированного партнера, крайне необходимо. Победа Н. Мадуро не могла не вызвать вздох облегчения в Гаване, нуждающейся в поставках венесуэльской нефти для поддержания на плаву кубинской экономики. Кубинцы не во всем готовы согласиться с нынешним кабинетом Венесуэлы и вряд ли в восторге от намеков Н. Мадуро на возможность «кровавой бани» в случае победы оппозиции, но они остаются ключевым идеологическим союзником Каракаса и играют важную консультативную роль во многих процессах, разворачивающихся в стране.
Quo vadis, Венесуэла?
На самом деле у чавистов не так много поводов для радости. То, что малоизвестный еще три месяца назад политик смог стремительно набрать рейтинг в 45%, демонстрирует масштабную эрозию доверия к правящему режиму и ухудшение его восприятия населением. Надо отдать должное властям — они после 2019 г. сумели частично выбраться из экономического кризиса и даже в последние два года добились ежегодного роста ВВП на уровне примерно 5%. Но кризис не исчез как таковой, а внешних факторов, которые ему способствовали, лишь прибавится — высока вероятность новых санкционных ограничений. С той разницей, что обходить их с помощью России сейчас уже не получится. БРИКС, о желании вступить в которую заявил правящий кабинет (это предусмотрено и предвыборной программой «Семь преобразований Мадуро»), остается для Венесуэлы лишь мечтой. Да и отношения с рядом латиноамериканских соседей хоть и не вернутся на уровень откровенного противостояния образца 2019 г., могут стать гораздо прохладнее (прежде всего речь идет о Бразилии и Колумбии). Вероятный отток новых контингентов трудоспособного населения дополнительно сокращает конкурентоспособность венесуэльской экономики. Времена, когда страна (при президенте Уго Чавесе) была символом экономического роста и масштабных социальных программ, ушли в прошлое, причем давно забытое.
Возможностей для экономического маневрирования у Каракаса очень немного, если они вообще есть (стоит обратить внимание на недавно подписанное Венесуэлой и КНР инвестиционное соглашение). И если Н. Мадуро не найдет убедительных аргументов для Бразилии и Колумбии, то их президенты в лучшем случае окажутся посредниками между мадуристской Венесуэлой и ее противниками, но никак не станут ключевыми союзниками «нового старого» обитателя Мирафлорес.
Справедливости ради отметим, что и в случае победы оппозиции немедленного экономического эффекта не последовало бы, а 70–75 млрд долл., необходимые для модернизации нефтедобывающей отрасли, разрушенной неумелым менеджментом и санкциями, взять просто неоткуда и не у кого. В этом плане, что обещание Н. Мадуро модернизировать методы и технологии производства, диверсифицировать экономику (при этом сохраняя национальный суверенитет над недрами), что план Э. Гонсалеса повысить зарплату, снизить инфляцию и обеспечить «экспансивную стабилизацию для содействия росту среднего класса и искоренению бедности», кажутся не более чем предвыборными лозунгами.
Отсутствие повышения уровня жизни неизбежно спровоцирует новый виток кризиса уже через несколько месяцев или — максимум — нескольких лет, и пока остается открытым вопрос, готовы ли к этому боливарианские власти.