Очутившись за тридевять земель, шеф-редактор «РП» Игорь Мартынов и там не изменил закоренелому влечению к двухколесным моторизованным средствам передвижения. На таких он и перемещается дорогами Таиланда. Но по мере перемещений осознает, что чему-то он все‑таки изменил. Или кому‑то. Или сам так изменился — то ли просветлился, то ли наоборот. В общем — роуд‑рефлексии из‑за руля.
Как я до такого докатился? Влекусь по левой стороне, если по-нашему — по встречке, и хоть бы хны… тут все такие, левосторонние в законе… Да и не в том дело, как ехать — хоть поперек, главное, с какой скоростью, ибо лишь быстрота езды покажет, кто ты — «тварь дрожащая» или «какой русский не любит». Яро крутишь грипсу газа, чтобы реально разогнаться — но ты давно уперся в предел ста двадцати пяти кубов… Ковыряешься левой ногой в поиске лапки переключения скоростей, перейти на пониженную, пришпорить — но на «табуретке» с вариатором не предусмотрено… Где тот рычаг сцепления, которым переворачивали мир?! Выруливая на Полуокружную или вливаясь в прямолинейную, до самого Дой-Сакета, трассу сто восемнадцать… или натужно, из последних лошадиных сил, карабкаясь по серпантину к приюту дикой вишни на горе Дой-Сутхеп… волей-неволей спохватишься: были когда-то и мы рысаками, но где та озорная моща, которая рвала просторы под трубный зов прямотока? А тут встречные-поперечные, сплошь на малых мопедах, улыбаются, как будто убаюкивая: «Ну что, смирился, гордый человек?»
Ведь как дело было там, в краю родном? Мотоцикл в России еще больше, чем поэт, который больше, чем поэт. Это рывок за пределы, сжигание мостов, бессмысленный и беспощадный подвиг. Трудно голову держать на плечах: башку сносит ветром. Когда под тобой сверхскоростные два колеса, главное требование к черепной коробке — не соображать. Чем меньше дум, тем легче шее! Забыта причина рывка, мысли обрывочны, пунктирны: их уже не связать в целое, на них не построить философию или мораль. У обостренного зрения одна забота — как бы не воткнуться в горизонт. Слух контужен ревом «литра»; все душевные порывы свелись до уровня простаты, изможденной вибрацией… Когда на спидометре — двести девяносто девять, уже не жмет привязанность к почве, не тяготят и прочие узы, включая ранее желанные… Стерто все, что вчера было сказано, сделано в демографическом порыве, а может, и по любви. Бесполезно смотреть в зеркала — задний вид не догонит. И под шлем не проникнет щемящий дух Родины — покосов, лютиков, силоса.
И пусть никто его не видит, но ты-то знаешь, что сияет над твоим «интегралом» героический нимб с оттенками ницшеанства и прочей избранности, особенно когда пытается тебя подрезать, не впустить в междурядье завистливый джигит на четырех колесах.
«Patria o muerte» — придумано не нами, но, выясняется, другого выбора не будет. Динамика в пределах одной шестой всегда рискованна — так что лучше сразу брать с литровым мотором, чтоб никаких сомнений, что конечная альтернатива Родины будет достигнута еще при полносильной жизни, а не в постельном формате Ивана Ильича. Единственный минус: этот выбор одноразов, и повтор недоступен.
Возможно, есть и другие способы самоутвердиться. Но они требуют больше вложений и раздумий, чем оседлание купленного с рук бывалого спортбайка. Который на просторах Отчизны, конечно, не средство передвижения, а роскошь. Роскошь нечеловеческого общения под нечеловеческую же музыку.
И теперь, на чужбине, когда вместо ста пятидесяти девяти в распоряжении всего девять лэ-эс, есть время обдумать свое былое двухколесное.
…У нашего соседа дяди Коли была такая же кожанка модели «авиатор», как на Нестерове, когда тот исполнял «мертвую петлю». Еще у него был пыльный шлем типа того, в котором комиссары склонялись молча над Булатом. Но главное, у него были те самые очки, которые легли в основу облика легендарного Савранского, догнать которого — утопия.
«Капитан, обветренный как скалы» — это про дядю Колю.
По воскресеньям он устраивал благотворительные дефиле на своем мотороллере «Вятка». Между прочим, точная копия легендарной Vespa GS150, которая феноменально популярна сейчас в Таиланде: по сладкому запашку двухтактного выхлопа всегда учую сей феномен.
Я стоял на площадке во весь шестилетний рост, держась за руль. Когда мы разгонялись до максималки, капитан бросал штурвал, оставляя управление юнгам. «От винта!» — командовал он, и обитателей закрытого городка как ветром сдувало. Все галки и паханы Химок хоронились по кустам. Я не видел, куда едем, — слезы от встречного воздуха застили взор. Но тогда было неважно, куда ехать.
«Я дядю своего люблю.
Умел он управлять аэропланом,
И делать в небе мертвую петлю,
И в белых брюках драться с хулиганом…»
…С годами росла кубатура. Но общий вектор движения не менялся: в никуда. Душок свободы, амбре погонь и первых приводов в милицию. Помню, как в школьные годы на Куркинском шоссе мы козырно завалились с Вадимом Кравченко на «Минске», тщась уйти от инспектора с его коляской и с пистолетом в кобуре… Лежа на боковой, вращаемся по асфальту, как в тодесе, при этом держимся в седле, Вадим газует и орет: «Врешь, не возьмешь!» Но тщетно — человек в кирзовых сапогах уже протягивает десницу, крага его огромна, как карающая клешня. О, тяжело пожатье кожаного истукана! Позорное пленение, штрафстоянка, после которой наш «Минск» больше не завелся, лишившись там не только существенных деталей, но и чего-то более сокровенного…
Не поверив Пёрсигу, следующий мотосезон я открыл не в гараже с гаечными ключами, а в седле на магистрали и уже вечером, в день открытия, был доставлен в Центр травматологии имени Приорова. Мне наложили хитрый гипс на сломанную большую берцовую кость. Хирург поблагодарил за участие: «Будем на вас испытывать новую схему. Пока опробовали только на зайцах. Вот хорошо, что есть байкеры».
Зато появилось время дочитать заброшенный томик Пёрсига: «Уклоняться от ремонта мотоцикла — значит, совсем не понимать его. Сели на мотоцикл, чтобы удрать от техники на природу, где свежий воздух и светит солнце? Но бегство от техники и ненависть к ней саморазрушительны. Верховное божество, Будда, чувствует себя так же уютно в цепях цифровой ЭВМ и в шестернях коробки передач мотоцикла, как и на вершине горы или в лепестках цветка».
Следуя заветам Ричарда Пёрсига, не бежали мы от техники, не уклонялись от ремонта и постепенно, обновив почти все, кроме вариатора и двигателя, привели средство передвижения в форму.
— Слышишь, что-то хрустит в задней подвеске? — спрашивает сын. Я делаю вид, что слышу.
— А теперь не хрустит, — утверждает он через несколько дней, поработав гаечными ключами. И я верю на слово.
…«Садись, тертый человек», — предлагает «Клик» и через полчаса доставляет к вершинам Дой-Сутхепа, к приюту дикой вишни.
Дикая вишня, она же сакура, отцветает. Розовые лепестки осыпаются на алую «табуретку», на смирных пассажиров.
Отсюда город с его светофорами, пробками, перекрестками как на ладони. Мы выше этого: времени, скорости, сверхчеловечности.
Конечно, временно. Скоро в дорогу. Скоро на съезд.
Проверим шины и тормоза.
Нам некуда больше спешить, но хорошо бы успеть на рынок за пангасиусом. И рамбутанами.