Знакомьтесь, Александр и Лиза Цикаришвили — активаторы и акторы новой волны петербургского искусства

Лауреаты премии«ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга»— 2024 в номинации «Искусство» — художник и куратор Александр и Лиза Цикаришвили. Александр виртуозно организует вокруг себя локальную арт-сцену (два самых сильных художественных объединения последних лет «Север-7» и переродившиеся из него «Цветы Джонджоли» — его рук дело) и придумывает новые жанры, а Лиза дает всему этому определения. Например, «земляную живопись» мужа она называет «медиаархеологией современности». На только что открывшейся must-visit выставке в Marina Gisich Gallery«Голем и Ржавая Машина»Александр выступает в новой роли поэта и прозаика, иллюстрируя свои тексты за последние 20 лет, а Лиза отвечает за оформление.

Шедевральный паблик-арт 1980-х, скульптура Владимира Трубакова «Репка» имеет функционал детской горки и высоту двухэтажного дома, и снималась в фэнтези «Гум-гам»: ленинградский школьник Максим встречает пришельца, который дарит ему волшебную летучую лестницу. Здесь мы и сфотографировали Александра и Лизу Цикаришвили.

ГОЛЕМ, РУССКАЯ ТРОПИКАЛИЯ И ФИАСКО КОЛЛЕКЦИОНЕРОВ

Вы создали проект «Цветы Джонджоли», в который на данный момент входят самые резонансные арт-имена Петербурга — вы с Лизой, анонимный художник Грехт и некоторые приглашенные авторы, например Константин фон Рибен и Юлия Мортис. Как вам удается сохранять коллективность, при том что каждый участник — востребованный художник?

АЛЕКСАНДР:Наш проект строится по принципу arts & crafts, искусства и ремёсла. У нас уже есть картины и текстиль, а сейчас мы начинаем создавать концептуально насыщенную мебель. Как в деревне, мы ко всему подходим коллективно. Вот ты сделал что-то, а на следующий день другой художник переиначил это или замазал. И так каждый день: деконструкция и сборка. Мне нравится, когда кто-то внедряется в мою работу, она — одна из… Но работать четверкой у нас не получилось, все перессорились. Как на Вавилонской башне, мы говорили на разных языках, и оказалось, не все могут заниматься творчеством в группе. В составе был еще Ваня Чемакин, но он добровольно вышел из проекта, хотя очень много для него сделал. Тем не менее мы с «Цветами Джонджоли» продолжаем, готовим наш первый показ — аллюзию на «фэшн», где модели будут стоять на подиуме в некой срежиссированной ситуации.

ЛИЗА:Искусство формулируется в коллективности. Мне всегда нужен кто-то, с кем я могу вести диалог. Иначе погружаюсь в паранойю и не понимаю, брежу или нет. Авторам, которые держатся за «право творца», сложно это принять, но мы стараемся иронично к этому относиться. Мы постоянно всё переделываем и перешиваем, у нас нет завершенных работ.

АЛЕКСАНДР:У меня есть мечта. КоллекционерСергей Лимонов(основатель фонда Limonov Art Foundation в Петербурге. —Прим. ред.) купил у Игоря Маркина (коллекционер и основатель музея ART4 в Москве. —Прим. ред.) мою картину «Коллекционер», а я бы хотел сейчас его всего замазать землей, он так должен существовать.

ЛИЗА:Отдельная работа не так важна, как важен контекст и перекличка художественных языков. Фиаско коллекционеров состоит в том, что они приобретают совсем не то, что является истинным дискурсивным полем.

Тем не менее в Marina Gisich Gallery вы прямо сейчас показываете литературно-музыкальный проект«Голем и Ржавая Машина», где Саша выступает как писатель и поэт, а Лиза как художник по текстилю.

АЛЕКСАНДР:На этой выставке я обращаюсь к мифологическому антропоморфному существу Голему, созданному из земли и глины. На своей первой персональной выставке «Рита Голем» в 2017 году в галерее Navicula Artis я с ним уже взаимодействовал. В «Големе и Ржавой Машине» я выставил и озвучил свои тексты и стихи, собранные за 20 лет. Еще на выставке есть «говорящие» скульптуры, триптихи с образами бабушки, скрепленные цепями и напечатанными на ткани фотографиями, а также видеоарт, созданный на базе моего стихотворения искусственным интеллектом. Стихи мои часто имеют абсурдистскую обэриутскую форму и посвящены лирическому переживанию текущего момента. Меня интересует аудиографика: я не только пишу саундтреки к выставкам, но и с Егором Федоричевым и Петром Скворцовым мы образовали музыкальную группу «Волчья математика».

Выставка Александра Цикаришвили «Аллотриофагия» в Marina Gisich Gallery. 2022—2023

Вам важно, чтобы ваше искусство было понятно?

АЛЕКСАНДР:Мне очень важно сохранить возможность прочтения. Язык был найден во многом благодаря бразильской тропикалии (культурно-общественное движение в Бразилии 1960–1970-х годов, объединяющее литературу, музыку, кинематограф и моду в самых разных жанрах и направлениях. —Прим. ред.), он становится универсальным. Тропикалия происходит из культурной антропофагии: едим всё и отовсюду, а получаем нечто бразильское этническое. «Русскую тропикалию» мы придумали с Лизой. С одной стороны, с подачи Вани Чемакина, который, сидя в холодной Тюмени, стал срывать обои и рисовать на них наклейки тропических фруктов. С другой —благодаря моей бабушке. После тяжелой работы в огороде она приходила домой смотреть бразильские сериалы и улетала в другой мир. Так к 2022 году вызрел мой персональный проект «Аллотриофагия» (неконтролируемая тяга к употреблению несъедобного. —Прим. ред.). Он стал свое­образным дневником размышлений о текущей ситуации: возможно ли переварить реальность? В проекте много отсылок к сюжетам из кино, постсоветской истории, образам массовой культуры и к нашей любимой бразильской тропикалии.

ЛИЗА:Саша работает с «медиаархеологией современности» — это своеобразная фиксация и анализ мутаций образов в массовой культуре. Мы все существуем в глобальном поле масс-медиа.

ЧАСТНАЯ ЭКЛЕКТИКА И СОЗДАНИЕ СОВРЕМЕННЫХ МИФОВ

Кстати, о медиаархеологии. Тропикалия тропикалией, но ведь вы еще и работаете с самыми что ни на есть русскими архетипами. В ваших инсталляциях все время возникает, мутируя, образ «бабушки» из комков земли и тряпичной ветоши. Где его корни?

АЛЕКСАНДР:Когда мне было семь, я на лето ездил к бабушке под Вышний Волочёк. От скуки ходил там, напевал что-то и месил глину с землей, хорошо помню ее фактуру (sic Голем!). А бабушка бегала, искала меня. Она меня очень любила и постоянно повторяла: «Санька — молодец, что рисует хорошо». Счастливое было время! Бабушка — это что-то теплое и родное. Но в то же время этот образ про старение и хтонь, человека без пола. Тяжелое ощущение. Я любил приезжать к бабушке и рассматривать артефакты ее быта.

ЛИЗА:У меня бабушка жива, ей 93 года. Она относительно недавно переехала в город из-за слепоты, до этого жила в деревне. На 114-м км Ленинградской области у нас в деревне стоял старый дом с капитальным хозяйством, курицами и поросятами. Там жили круглый год, и не могло быть такого, что идет человек по улице, а ты его не знаешь. Это была община, где все вопросы решались совместно. Когда появился первый сплошной забор, бабушка назвала его «китайской стеной», настолько это было противоестественно.

Александр Цикаришвили. «Стул в Гори». Дерево, авторская техника. 2016

АЛЕКСАНДР:Мне бы хотелось вернуться в детство, ухватить уходящее. Я долгое время изучал «феномен деревни», но он исчезал у меня на глазах, и появился «феномен дачи»: заборы стали расти, появились первые спутниковые тарелки. У моих родителей-медиков как раз такая профессорская дача, но уже и этот вид мутирует. У меня есть целая теория о «частной эклектике» (мой термин!) — как и почему люди оформляют дачу, что это за безумная тяга к красоте. Я интересуюсь самостроем как формой. Вы знаете о знаменитомкосмическом доме-шареОлега Архипова в Ленинградской области в поселке Высокоключевой? Пока мы собирали информацию о нем, он просто разрушился, и крутейшего образца «частной эклектики» уже нет. Но в большинстве случаев о красоте никто не думает. Торчит железный штырь, и мама насаживает на него голову игрушечного Буратино не потому, что она снимает новый фильм Дэвида Линча, а для того чтобы ребенок, падая, не наткнулся на ограждение для растений. Это своеобразный функционал.

«Частная эклектика» в ваших работах становится частью мифа о национальной идентичности?

ЛИЗА:Когда мы говорим об образе национальной идентичности, не очень понятно, что имеется в виду. Думаю, у каждого художника свой миф, который складывается из локального и личного опыта. Глобального национального не существует нигде, кроме как в массовой культуре.

А как же, допустим, богатыри, царевны и избушки Ивана Билибина?

ЛИЗА:Весь этот мирискуснический романтизм ничего общего с деревней не имеет, это выдумка петербургской интеллигенции.

АЛЕКСАНДР:Мы никогда не задавались вопросом про национальное, лишь исследовали опыт нашего детства и юности и иногда смотрели на что-то из разных культур и эпох — и парадоксально получали что-то новое, свое. Как говорили Гончарова с Ларионовым: «Смотрим на все западное, а получается что-то русское» — у нас точно так же. Мы тоже занимаемся мифо­творчеством. Перемешиваем знакомые образы с собственным фольклором — такой современный Василий Шукшин. И это все не ряженое, разлюли-малиновое, а темное и мрачное.

АКАДЕМИЧЕСКИЕ ЗАСЛОНКИ И «СЕВЕР-7»

Какой у вас художественный бэкграунд?

АЛЕКСАНДР:В 1990-е мы жили в не очень благополучном районе на «Просвете» и мне все время приходилось защищаться и драться. Маме это в какой-то момент надоело, и в 15 лет она отправила меня в художественную школу. Вообще я учился в медицинской гимназии и должен был, как и все в семье, стать врачом. После художки я пошел в СХШ (СХШ — Санкт-Петербургский государственный академический художественный лицей им. Б. В. Иогансона при Российской академии художеств. —Прим. ред.) и в Рериха (Санкт-Петербургское художественное училище имени Н. К. Рериха. —Прим. ред.). В юности мы не очень много думали, если честно. По идее мне дальше нужно было поступать в «Муху» (СПГХПА им. А. Л. Штиглица. —Прим. ред.), но поскольку я уже прошел две достаточно суровые средние школы, то решил, что еще пять лет не вынесу. После Рериха я поступил в «Про Арте» (Петербургский благотворительный фонд культуры и искусства, инициировавший программы для художников и журналистов. —Прим. ред.) и только там стал постепенно убирать академические заслонки. Для меня стало настоящим открытием то, что существует паблик-арт с насыпанием целых островов, перформанс и пластический театр — у меня стали образовываться новые нейронные связи. Я узнал, что можно, как Дэвид Хэммонс, рисовать мячом, и меня это потрясло!

ЛИЗА:Я закончила экономический факультет СПбГУ и четыре года проработала в банке. Но знаете, я до сих пор не понимаю экономику как науку. Это всё настолько очевидные вещи, переведенные в наукообразные фразы. Уже тогда я увлеклась искусством и поступила на заочное отделение теории и истории искусств в Академию художеств, после чего изучала тотальный перформанс и театр жизни на курсе «кураторские исследования» факультета свободных искусств и наук СПбГУ, а также фотографию на курсе в «ФотоДепартаменте».

АЛЕКСАНДР:Я тоже начинал с фотографии, и сейчас мы с Лизой к ней возвращаемся. У нас кинематографический взгляд и язык.

Александр Цикаришвили. «Любопытный ты». Акриловый композит, гальваника. 2022

Вы стали сооснователем уже культовой арт-группы«Север-7»и одноименного независимого арт-пространства, где проходили спектакли перформативного театра и хэппенинги, выставлялись живые скульптуры и сайт-специфичные проекты. Сейчас вы распались?

АЛЕКСАНДР:Группа пребывает в крио­сне. Несмешная клоунада в духе Лео Басси или Джанго Эдвардса (комедийные актеры, перформеры и цирковые артисты. —Прим. ред.) сегодня больше не работает. Каждый занялся чем-то своим, а я не могу писать розовые натюрморты и пейзажи. Мне захотелось сделать что-то утилитарное. И, рефлексируя, мы с Лизой стали шить — так появились тропические картины с текстилем.

ЛИЗА:Форма отвлеченного искусства, которая была в «Север-7», не релевантна времени. И тогда мы стали размышлять о грани кустарного и ремесленного, о коллажном методе «бутерброда» — сшивания всего со всем и культурной всеядности. Трехмерные коллажи из серии «Тропическая география» покрыты временными и социальными слоями, как в археологии. Мы оказались отрезаны от глобального мира и начали путешествовать в своих фантазиях.

На какой же волне вы все тогда сошлись?

АЛЕКСАНДР:Мы все существовали вне петербургской арт-тусовки и не особо понимали, какая была волна, — наверное, художника и куратораПетра Белого. Нам настолько не нравилось происходящее, что хотелось создать свое независимое поле. Как я часто говорю, «Север-7» — это «семья с нарушенными коммуникативными связями», у нас даже был перформанс такой, где каждый участник сыг­рал персонажа, который не слышал другого.

ЛИЗА:Ребята как раз создали эту новую волну. В арт-среде на тот момент все было поделено — десять художников выставлялись в трех галереях, — и новичков никто не хотел принимать. Из мастерской в Никольском переулке, 7, вышли многие современные художники, новое лицо петербургского искусства.

АЛЕКСАНДР:Тогда мы делили мастерскую с другом по училищу Олегом Хмелевым, еще там был Петр Дьяков. Чуть позже к нам присоединились Нестор Энгельке иЛеонид Цхэ. С ними мы в СХШ учились в архитектурном классе. В институте «Про Арте» я встретил Илью Гришаева, Анну Андржиевскую и Асю Маракулину. Мы дружим с фото- и видеохудожницей Надей Юхновец, она тоже участвует в наших проектах. В какой-то момент даже началась экспансия: Максим Степанов из арт-группы Parazit пришел к нам и сказал, что чувствует себя как дома, — три года с нами пробыл.

ЛИЗА:«Север-7» дал импульс к тому, чтобы стали появляться самоорганизованные пространства и независимые арт-ярмарки, на которых художники из разных петербургских объединений впервые встретились, это было вау, как круто!

АЛЕКСАНДР:«Север-7» работал в поле создания абсурдистских мифов. А сейчас мы занимаемся археологией нового фольклора. Интуиция бабушки подсказывает мне, что открывается новая возможность донести наши мифы до зрителя.

Текст: ЕЛЕНА ЮШИНА

Фото: ПАЙЗУКА КОМАРОВ

Свет: ПАВЕЛ ЗНАМЕНСКИЙ SKYPOINT

«Собака.ru» благодарит за поддержку партнеров премии «ТОП50. Самые знаменитые люди Петербурга» — 2024:

Эксклюзивного партнера, производителя премиальных украшений с российскими бриллиантами — ювелирный дом MIUZ Diamonds

Газпромбанк — Официальный банк премии

Торговый дом «Рятико» с брендом ReFa — роскошным уходом для вашей кожи

«Моменты. Repino» — клубный малоэтажный жилой комплекс от девелопера «Абсолют Строй Сервис»

ASKO — мировой премиум-бренд по производству бытовой и профессиональной техники