С 5 июля Еврейский музей и Центр толерантности запускают новый летний фестиваль фотографии. Выставкой открытия стала экспозиция «Истоки советской фотографии. 1920–1930-е годы» из коллекции куратора, коллекционера и основателя «Галереи Люмьер» Натальи Григорьевой-Литвинской. Forbes Life расспросил ее о том, чем ценны сегодня старые репортажные снимки и как формируется и меняется коллекция фотографии
Галерея «Люмьер» была основана Натальей Григорьевой-Литвинской в 2001 году. В ней собрано портфолио работ ограниченного тиража лучших советских фотографов. За время существования галереи более половины продаж также пришлось на их работы, которые очень востребованы и музейными, и частными коллекциями. «Люмьер» ведет большую книгоиздательскую и выставочную деятельность, сотрудничает с Третьяковской галереей, Русским музеем и центром «Зотов».
— Выставка «Истоки советской фотографии. 1920–1930-е годы» собрана из коллекции Галереи «Люмьер». Как начиналась коллекция? Что в ней представлено?
— Это моя личная коллекция, которую я собираю и активно выставляю более 20 лет в рамках тех или иных выставок. Зачастую сами выставки становятся стимулом к ее пополнению. В процессе их подготовки, анализа тех или иных периодов XX века, понимаешь, чего коллекции не хватает. Собрание живет и проходит путь осмысления вместе с ее постоянной демонстрацией.
Несколько месяцев назад к нам в Галерею на Большой Полянке пришла куратор Еврейского музея Мария Гадас, и для начала знакомства с коллекцией я показала ей работы двух авторов: Марка Маркова-Гринберга и Якова Халипа. Всего у меня около 500 работ этих фотографов, выполненных и отпечатанных в разные периоды их творчества. Мария посмотрела на мой отбор и сказала: «Делаем серию фотографических выставок», — у музея есть пространства, идеально подходящие для работы с таким материалом.
Мне эта идея, конечно, понравилась. Каждый раз, когда создается выставка, возникает новое восприятие, новое прочтение казалось бы хорошо известного материала. Так бывает с хорошими книгами. Проходит 20 лет после школы и ты словно впервые открываешь «Войну и мир». Все то, что когда-то пролистывал, читал поперек, вдруг оказывается важнейшей темой. Ты говоришь себе: «Да боже ты мой...» — и понимаешь, что хорошо знакомый роман вообще написан не о том, о чем ты думал. Внутри тебя что-то перещелкивает. То же самое время от времени происходит с собственной коллекцией.
Я вернулась в архив, в который уже давно не заходила, и стала отбирать отпечатки для выставки. Музей остановился на концепции показа самого раннего периода становления советской фотографии — 1920-30-х годов. Весь период отбора меня не покидала мысль: как же эти годы невероятно далеки от нас. За 100 лет мир в корне изменился, а в кадре — люди после революции пытаются выжить, что-то построить, происходят какие-то эксперименты.
Картина не то чтобы яркая и эффектная. Но там зашифрованы исторические сюжеты, технологические прорывы, по сути жизнь снята с разных сторон — страны и конкретного человека. Выставка не смогла остаться в рамках только обозначенных двух авторов, потому что стало ясно, что это уже масштабный проект, способный показать лучших представителей советской фотографической школы того периода.
Так мы приняли концепцию выставки как коллекции авторских монографий, фотографий шести авторов, активно начинавших формировать новый фотографический визуальный язык в тот период. Чуть менее 300 работ Якова Халипа, Марка Маркова-Гринберга, Михаила Прехнера, Наума Грановского, Эммануила Евзерихина и Аркадия Шайхета. Большие, мощные фотографы. Почти все они творческие долгожители, за исключением Прехнера, который погиб в 30 лет в 1941 году. На выставке в МАММ, которую делала Ольга Свиблова, было видно, что Прехнер активно, несмотря на свою молодость, работал в экспериментальной фотографии, которой пытались всех заразить Александр Родченко и Борис Игнатович.
— То есть ваши герои — конкуренты или последователи Родченко?
— Нет. Это параллельные «группировки» в области искусства фотографии. Они возникали приблизительно одновременно и развивались параллельно. Фотографы иногда спорили между собой, но все общались. Выставка из шести монографических блоков по 40–60 фотографий в каждой раскроет, как развивался в 1920-е и в 1930-е каждый из авторов. Этот период у всех —начало творческого пути, становление почерка, по которому их будут узнавать долгие годы.
А середина экспозиции, выделенная отдельным блоком, покажет винтажную и позднюю авторскую печать тех же авторов. Она демонстрируется не так часто и требует иных норм освещения. Мы вместе с архитекторами и кураторами музея решили сделать акцент на эти работы в рамках выставки, чтобы дать представление посетителям, как выглядели фотографические отпечатки классиков советской фотографии в то время, когда они создавались .
— То есть винтаж — то, что иными словами называется «авторский отпечаток»?
— Не совсем так. Винтаж — это авторский отпечаток, сделанный в тот же период, когда и снимок, на современном ему оборудовании, не позднее 5–10 лет после съемки. Есть еще понятие авторской «поздней печати». Когда отпечаток сделан при жизни автора, но с момента съемки прошло, например, 15–20 лет. Например, в 1934-м или 1936 году Халип создает серию «Балтфлот», но начинает печатать ее только после войны. Это — поздняя печать. По-английски printed later, профессиональный фототермин, также как и vintage. Но в советской фотографии первой половины XX века vintage практически нет.
— Почему? Это же все ТАССовские фотографы-репортеры, а не любители.
— В 1925 году ТАСС только начинается. Нет повода печатать фотографию. Фотография печатается для выставки, но их тогда не было, а если и были, то ничтожно мало. Только после войны, когда страна начинает возрождаться технически, индустриально, когда начинаются стройки коммунизма, которые нужно рекламировать, — вот тогда появляется потребность в выставках документальной фотографии.
— То есть фотографы-репортеры, снимавшие на войне и до войны, начинают печататься только после 1950-х?
— По сути, да.
— Даже Родченко?
— У Родченко — маленькие винтажные работы, 9 см на 13 см. Вот такие можно найти. Никаких выставочных размеров. У самых знаменитых наших авторов винтажей — не больше пяти–шести штук. Такая специфика страны, в которой мы с вами живем. Поэтому на выставке представлено около 200 работ, отпечатанных за последние 25 лет.
— Что дает неподготовленному зрителю возможность увидеть винтажи?
— Он увидит то самое подлинное искусство фотографии, которое и определяет ее коллекционную ценность. Это и уникальные авторские вещи, созданные и отпечатанные в довоенный период, и печать с авторских негативов, выполненная при курировании Галереи «Люмьер» за последние 25 лет с оригинальных авторских негативов совместно с наследниками авторского права. По сравнению с винтажами, печать последних 25 лет увеличила размер формата, но не вышла из выставочного формата середины века, когда у наших авторов появилась возможность показывать свои работы на выставках.
Это мир фотографии 100-летней давности, и отношение к их просмотру должно учитывать этот временной разрыв и технические возможности того времени. Условно серия о папанинцах 1938 года, выполненная Яковом Халипом, должна восприниматься и оцениваться как одна из первых репортажных съемок, выполненных в тяжелейших погодных условиях, и сделанная безукоризненно. Нужно, чтобы зритель понимал, что Халип был единственным фотографом, который в 1938 году дошел до этой дрейфующей льдины и снимал в жуткие морозы.
— Что сегодня ценится выше, негатив или винтаж?
— Негатив — это не предмет коллекционирования. Есть достаточно примеров, где мы видим очень существенные отличия того, что было снято, от того, что напечатано. Где на отпечатке фотограф усилил, что затемнил, как скадрировал композицию.
— Как вы выбирали события для выставки? Что за историю писали ваши герои-фотографы?
— Все, что мы показываем на выставке — практически документальные свидетельства эпохи. Мы выбирали топовые кадры из той или иной съемки. У Халипа это — папанинцы, челюскинцы, северные кадры совершенно безумной красоты. Безусловно, это историческое событие, но нам важно, чтобы зрители обратили внимание на то, как фотографы подают материал, на эстетику — в этом они тоже уникальны.
Мы покажем маленький винтажный отпечаток Аркадия Шайхета «Экспресс» 1939-го года. Не знаю, есть ли еще в стране у кого-то второй такой отпечаток. Есть ранние снимки Наума Грановского, который только приехал в Москву и начал снимать архитектуру города. В 1930-е он самый неопытный, молодой-зеленый в этой компании. Великим Грановский станет в 1950-е. Но он уже нашел свою тему, свою Москву.
— Советская власть пестовала фотографов? Ценила их вклад в дело пропаганды?
— До последних дней советской власти это была очень уважаемая, социально престижная профессия. Фотографы никогда не были людьми нуждающимися. Я не знаю ни одного бедного советского фотографа в период расцвета его творчества. Им давали квартиры в лучших домах, лучшие дачи, их дети учились в лучших школах и вузах страны. По сути, это уважаемые люди, которым были открыты двери во все круги. Но есть и исключения из правил, и разные жизненные ситуации у тех, кто работает в СМИ.
Все наши авторы, за исключением Прехнера, который погиб в самом начале войны, будут активно работать в качестве военных корреспондентов в 1941-1945 годах и после, вплоть до начала периода оттепели. Экспозиция в Еврейском музее названа «Истоки советской фотографии» и ставит задачей показать начало стратегической подачи этого жанра искусства на протяжении 70 лет. Будут появляться новые стили и направления, независимые творческие общественные фотоклубы. Но все эти годы объединят ее в один феномен, названный и воспринимаемый во всем мире как «советская фотография», которому и посвящена моя коллекция, которую я собираю почти 25 лет.