Анатолий Кирьяков / Из личного архива
У актёра Тульского академического театра драмы Анатолия Кирьякова в этом году целых два юбилея. В мае ему исполнилось 75, а ещё в этом году пятьдесят лет, как он служит в тульском театре.
Саид из «Белого солнца пустыни»
Сергей Гусев, tula.aif.ru: Анатолий Митрофанович, понятно, что за это время было много разных работ. С какими из них связаны особенные воспоминания?
Анатолий Кирьяков: Был у нас такой очередной режиссер Демьянченко, ставил «Коварство и любовь» Шиллера. Вдруг он мне предложил роль Вурма, вообще для меня несвойственную. Этот Вурм – такой подлец, мерзавец при дворе. А я всё геройчиков играл. Меня это заинтересовало. Я до этого в Сызрани работал, там тоже был такой режиссёр – что ни роль предложит, я всё время бежал отказываться, потому что такое не играл никогда, это не моё. Но тем интереснее было работать, тем дороже роль. На Вурма нас было четыре претендента – Саша Белов, Сережа Абрамкин, я и Зотов, был такой артист, он мало у нас работал. В результате выпустился я. А ведь я был по заявке, меня режиссер заставил подать на неё заявку. То есть изначально не на меня рассчитывали. Опять же режиссер Леопольд Арзуньян, спектакль «Белое солнце пустыни».
– Помню декорации там были очень необычные – изображали песчаные дюны.
– Несколько кубометров дерева на них пошло. Я играл Саида, и всё время лазал под этими декорациями. Чем для меня этот спектакль интересен – роль получилась. А этот спектакль ещё не хотели выпускать, посчитали антисоветским. Приезжали даже авторы киносценария – Валентин Ежов и Рустам Ибрагимбеков, доказывали, что это не так.
– Что же там антисоветского?
– Да это интриги против режиссера были.
– А у вас какие-то происшествия случались? Например, с излишествами нехорошими.
– По молодости, когда мозгов нет, да. Например, на спектакле «Тульский секрет» многие себе позволяли. Потому что роли играли несколько человек, а остальное массовка. Вот массовка расслаблялась время от времени. Но гонял нас за это Рафаил Рахлин здорово.
– Зато сам спектакль шёл больше ста раз.
– Какое сто! Мы двухсотый спектакль отмечали! Помню, приезжали его авторы – очень популярные тогда драматурги Владимир Константинов и Борис Рацер, мы с Мишей Матвеевым написали для них поздравление. Они удивились: вы что, каждый раз новое поздравление пишете? У нас на такие случаи давно уже своя матрица.
– Двести – это же невероятно много. Что для этого нужно кроме хорошей драматургии?
– От актерского ансамбля очень много зависит, от режиссера. Вот «Нахлебник», в котором я сейчас принимаю участие, очень ансамблевый спектакль. Жене Маленчеву удавалось это создать. И зритель на него идёт очень хорошо, молодых очень много.
– Вас что в этом спектакле привлекает?
– Там очень хорошо выписаны характеры, а характер персонажа, которого играю я, совпадает с моим. Я его сразу почувствовал.
– Совпадает по-человечески или по-актёрски?
– И так, и так. Актёрское и человеческое – это всё близко. Через себя же не перепрыгнешь. Актер использует свой организм, характер.
Досье
Кирьяков Анатолий Митрофанович. Родился 10 мая 1949 года. Окончил Ярославское театральное училище (ныне Ярославский государственный театральный институт). Работал в Воронежском ТЮЗе, театрах Краснознаменного Черноморского флота, Сызрани, Тульском ТЮЗе. С 1974 года — артист Тульского драматического театра.
Счастливые 50 лет
– Вы ведь родились далеко от Тулы. Как быстро вы освоились здесь?
– Так у меня жена тулячка. Мы когда с женой приехали знакомиться с её родителями, я сказал, что никогда здесь работать не будем. Мне так не понравилась Тула. Она тогда грязная была. Красноармейская улица вся – частный сектор. Криволучье – частный сектор. В трамвае тётки-контролёры ходили вот с такими ногами, с разрезанными валенками. И вот судьба привела именно сюда. Здесь я проработал пятьдесят лет, и пролетели они очень быстро.
– Но они были счастливые?
– Да. У меня работы всегда было много, при всех режиссерах.
– Кто для вас тогда, молодого актера, был самым большим авторитетом?
– Николай Степанович Белоусов – ветеран войны, защитник Брестской крепости. Олег Корчиков – он был и другом Рахлина, и прекрасные отношения с труппой у него сложились. Очень жаль, что, когда он переехал из Тулы в Минск, у него там, насколько я знаю, не очень хорошо всё получилось. Потом Владислав Коробкин, безусловно. Что ни роль, пальчики оближешь. Там что хорошо было. Рахлин нас очень точно по типажам подобрал. Все разные и интересные. Пчела, безусловно. Это вообще легенда.
– Евгения Ивановна Пчёлкина?
– Она очень человечная была, помогала всем. С ней можно было и шутить как угодно. Потрясающее чувство юмора. Вот с Татьяной Демидовой, например, нельзя было шутить.
«А Толька про любов»
– Вы по национальности грек, а отчество вроде русское – Митрофанович.
– Митрофан – христианское имя. Так звали отца. А мама была Кристина. У меня сохранилось свидетельство о рождении, там написано: отец грек, мама гречка. В паспортном столе паспортистка предложила – смените свидетельство. Отказался, пусть память будет. Родился я в селе, в ссылке в Кемеровской области. Там не до этого было. Что написали, то написали.
Честно говоря, я так и не знаю когда родился. Мама говорила 30 марта, сестра – 30 апреля. Записали 10 мая.
– За ссылку у родителей обида какая-то оставалась?
– У отца она была всю жизнь. Потом, когда разрешили, мы приехали на Донбасс, у нас там были родственники.
– Но у вас подобных настроений не было?
– Я такой правильный всю жизнь, в смысле политики. И сын у меня такой же, как я. Сейчас на СВО был, добровольцем пошёл. Я спросил: почему ты идёшь-то? Он ответил – а как я буду детям в глаза смотреть? Получил серьёзное ранение. После госпиталя сейчас в Туле. Награждён орденом.
– Вы его отговаривали?
– Да он у меня и не спрашивал. Перед фактом поставил. Потом – как бы я его отговаривал? Он правильно поступает. Он рвется туда назад. Скучает по ребятам. Говорит – это как братья мои. Горжусь им.
– Как часто смотрите сейчас новости?
– Всё время. Не могу не смотреть. Хочется, чтобы быстрее закончилось всё. Даже узнаю некоторые места по телевизору. Снежное, где я жил. Саур-могила, например. Мы школьниками ходили туда в поход. Помню, лег на дорогу отдохнуть, а рядом со мной фауст-патрон. Неразорвавшийся. Дорога укаталась, и он торчит. Я его схватил и бросил. Потом только подумал: что ж ты делаешь. У нас там всё время подрывались ребята.
– Вы сейчас идеальный объект для санкций – Донбасс, а ещё и Крым, Севастополь.
– Я служил в Севастополе. Числился в береговых частях. А вообще своеобразная служба была – в театре Черноморского флота. Помню, мы привезли на гастроли в Симферополь спектакль, и играли его на телевидении. А в Донбассе смотрели этот спектакль. Соседки потом маме рассказывали: «Дывылись спектакль, Толька там играл. Кто про что, а Толька все про любов».
– Вы же учили украинский?
– Конечно, со второго и до десятого класса. Очень хорошо помню наш школу и учителей.
– Ещё чернильницы же застали.
– Вначале были такие острые перья со звездочкой на конце. Потом с набалдашкой, которые без нажима писали. Чернильницу-непроливайку носил в мешке. Мы все пачкались всегда этими чернилами. Был у меня тогда друг, у него папа управляющий шахтёрским трестом. А мои родители в селе всю жизнь прожили, у них по два класса образования.
– А здесь, можно сказать, элита.
– Министерская должность! Но никогда такого не было: ты с этим дружи, а с этим не дружи. Меня так любили! Я им очень благодарен, они меня воспитали в какой-то степени, приучили читать. Таково было влияние этих людей, что я всю «Сагу о Форсайтах» прочитал.
Поступать в театральное я отправился сначала в Москву, и попал в последний поток уже. Мне во МХАТе сказали – понимаете, нам одного только человека нужно добрать. Но если хотите, оставайтесь. Я не стал оставаться. Вернулся в Снежное, А там как раз тётка моего друга, актриса калининградского театра, гостила. Говорит: поезжай в Ярославль, там есть училище, может они тебя прослушают. Наверное, час читал им всё, что знал из школьной программы, и меня приняли.
– У вас есть ностальгия по тем временам?
– Да. Восприятие жизни было другое совсем. Люди другие. В начальной школе учительница возилась с нами, как с собственными детьми. Шнурочки на обуви завязывала. А ещё я работал в настоящем легендарном тульском театре, который тоже часто вспоминаю.