Театр — это прежде всего энергия. Для того чтобы электрическая цепь работала, нужно, чтобы нигде не замыкало, а на каждом участке был ток. И очень важную роль в этом процессе играют проводники — художественные руководители и директора. Если же их замыкает друг на друге и они постоянно выясняют отношения, получится дым вместо тока. Обсудить, как грамотно выстроить взаимодействие, решили на Вахтанговском фестивале театральных менеджеров (ВФТМ) в рамках сессии «WIN-WIN: худрук-директор. Тандемный метод управления». Одним из примеров уважительных партнерских отношений между  худруком  и директором является Московский театр имени А.С.  Пушкина. Накануне старта фестиваля мы пообщались с Евгением Писаревым и Владимиром Жуковым.

Евгений Писарев: «Важно относиться к театру, как к своему родному дому, но не думать, что это твоя вотчина»

Фото предоставлено пресс-службой ВФТМ

С художественным руководителем театра имени Пушкина Евгением Писаревым мы поговорили о том, что такое театр дом, о преемственности поколений, методе Олега Павловича Табакова, а также о том, почему в своем родном коллективе не бывает профессиональной ревности, а только профессиональная гордость. Кроме того, Евгений Александрович рассказал о том, почему старается вовлекать своих студентов в жизнь театра, что дает работа «на стороне» и почему не каждый может существовать в репертуарном театре.

— Почему для вас важно принимать участие в ВФТМ? Как вы считаете, для чего в принципе нужны такие мероприятия, что они дают?

— В любой профессии, а уж тем более в нашей, важно выходить из привычного пространства, где все налажено, и пытаться увидеть, как выстроены процессы в других местах. Ну и, конечно, нужно общаться с коллегами, делиться своим опытом, а он у нас в Театре Пушкина большой и успешный.

Мне, в принципе, кажется, что театр не должен быть закостенелым, он должен участвовать в жизни города, общества, страны. Поэтому такие мероприятия как ВФТМ очень нужны. 

— Вы с директором вашего театра Владимиром Жуковым заявлены в блоке WIN-WIN: худрук-директор. Тандемный метод управления. Что, на ваш взгляд, главное в этих отношениях? Какие условия нужны для оптимальной совместной работы?

— Конечно, есть определенные правила и разделение обязанностей. Я как худрук отвечаю за творческий процесс — за репертуар, труппу, режиссеров, которые приходят в театр на постановку и так далее, а директор отвечает за материальное, производственное, административное обеспечение. Но все наши решения мы обсуждаем и согласовываем друг с другом — это очень важно. В уставе нашего театра написано, что я не могу взять на работу ни одного человека без согласования с директором, а он не может никого взять без согласования со мной. Хотя, казалось бы, какая мне разница, кто будет чистить крышу, а ему — кто будет играть малозначительную роль в спектакле. И тем не менее, это нужно согласовывать. Потому что только так выстраиваются человеческие отношения, появляется взаимопонимание. А без этого ничего не получится. Товарищество ни в каких правилах не пропишешь, но без него просто невозможно сосуществовать. Вы же понимаете, что в основе взаимодействия директор+худрук уже заложен конфликт. Почему? Потому что любой директор прежде всего должен думать о финансовом благополучии  театра, о том, чтобы деятельность театра приносила доход. А художественная линия не всегда идет параллельно с коммерческим успехом. Именно этим репертуарный театр и отличается от антрепризы. У антрепризы есть только одна задача — заработать деньги. А театр — бюджетное учреждение, подведомственное министерству или департаменту культуры. Заметьте, культуры, не финансов. И  мне, как худруку, поручена творческая линия, создание пространства для художественного поиска, духовного воспитания.

— То есть, театр не может существовать без художественного руководства?

— Может, но я не уверен, что это будет художественный театр. Да, существуют директорские театры. Например, большими оперными домами управляют интенданты. И в этом случае остается уповать на художественный вкус, интеллект и творческую интуицию директора. Но все-таки у большинства директоров побеждает коммерческий расчет.

— А когда вы одно время совмещали обе должности, что было самым трудным?

— Именно этот конфликт. Как директор я старался потратить как можно меньше денег, а как художественный руководитель не хотел стеснять ничьи творческие фантазии.

— Бывали случаи, когда у вас был неограниченный бюджет?

— Нет. В драматическом театре так не бывает. Самые широкие возможности, не скажу неограниченные, были, конечно, в Большом театре. Все-таки нельзя забывать, что финансирование Большого — это отдельная строка в государственном бюджете. Это был единственный раз, когда мне сказали: «А зачем вам, чтобы хор переодевался между двумя действиями? У нас большой состав: пусть в первом акте выйдет одна часть хора, а во втором — другая». Мне тогда показалось, что как бы ни был велик и необходим Большой театр, это несправедливо по отношению ко всем остальным творческим учреждениям, где каждый рубль на счету. А так, я, конечно, всегда сталкиваюсь с ограничениями. И это при том, что в основном ставлю спектакли многонаселенные, музыкальные, требующие серьезных затрат.

— Если вернуться к отношениям худрук-директор, помогает ли вам с Владимиром Жуковым тот факт, что вы оба довольно долго работали с Олегом Павловичем Табаковым и прошли его школу?

— Знаете, в чем заключался главный метод работы Олега Павловича? Интересы театра прежде всего. Полезно только то, что полезно театру. Со всем остальным можно расстаться. Он даже конфликты разрешал, исходя из этого соображения. Если артист нужен театру, то ему можно простить какие-то ошибки. Если нет, то задерживать его не нужно, даже если артист сам этого очень хочет. Но все-таки надо учитывать, что он работал в большой корпорации под названием МХТ, первом театре страны, а мы трудимся в Московском драматическом театре имени Пушкина. У нас все-таки довольно небольшой театр. Все сотрудники знают друг друга по имени-отчеству, поздравляют с днем рождения, отмечают вместе какие-то праздники, но самое главное — при довольно обширной творческой деятельности у нас нет ощущения, что мы работаем на театральном заводе. Для нас очень важна человеческая составляющая. И поэтому, несмотря на то что мы с Жуковым довольно долго работали с Олегом Павловичем, мы исполняем не все его заветы.

— Сегодня среди художественных руководителей московских театров довольно много учеников Олега Павловича. Как ему удалось воспитать такое количество худруков?

— Дело в том, что он специально никого не воспитывал. Олег Павлович, по сути, был строителем театра. Я имею в виду не конкретное здание, а Театр с большой буквы. И рядом держал таких же строителей. Возможно, поэтому многие из них потом стали художественными руководителями. Это люди, для которых театр всегда стоит на первом месте. Их интересует не только успех конкретного спектакля, а то, чтобы этот спектакль стал еще одним кирпичиком в фундаменте театра. Можно пригласить сторонних звезд, а можно растить своих, можно пиарить режиссера, конкретных артистов, а можно — театр как бренд. Чтобы это был сильный институт, сильная кафедра.  Табаков всегда говорил, что хороший театр ценится не по количеству звезд в труппе, а по качественной второй линии, не по самому популярному спектаклю, а по среднему. И декорация должна быть хороша не только с лицевой, но и с изнаночной стороны.

— Что является кирпичиками вашего дома?

— Ровно то же самое. Артисты, которые здесь растут, развиваются, расширяют свой диапазон. И даже уходя куда-то «на сторону» — в кинематограф или другие театральные проекты — берут там самое лучшее, чтобы привнести сюда, чтобы продолжать работать на славу и гордость Театра имени Пушкина.

— Ну, а когда вы уходите, как вы говорите, «на сторону». Вы как режиссер ставите в Театра Наций, Большом, Музыкальном театре Станиславского, «Новой Опере» и так далее? Что приносите из «путешествий на чужую территорию»?

— В первую очередь, опыт.  Есть художественные руководители, которые живут от кабинета до репзала, ставят только у себя и даже не ходят на спектакли в другие театры. Я же считаю это необходимым. И попадая в закулисную часть жизни театров, в которых ставлю спектакли, пытаюсь понять, что у них есть такого, чего нет у нас.  И куда бы я не ходил ставить, если меня отправляют на интервью, то я всегда прошу говорить, что в таком-то театре поставил спектакль художественный руководитель Театра имени Пушкина. И всякий раз половину разговора занимает Театр имени Пушкина. Увеличивается количество упоминаний, и к нам на Тверской бульвар приходят зрителей других театров.

В этом сезоне в связи с ремонтом мы играли наши спектакли на других площадках Москвы — в Театре Вахтангова, Театре Российской армии, в РАМТе — это был очень интересный опыт. Их публика, которая пришла на те спектакли, что мы играли на их площадках, затем последовала за нами в Театр имени Пушкина. И у нас в этом году появились новые зрители. Такая миграция, перекрестное опыление между разными коллективами очень важна. Например, в советское время был такой опыт, когда, скажем, Театр Сатиры раз в неделю играл спектакли в Новом драматическом театре на Ярославском шоссе, а тот в свою очередь выезжал в центр Москвы и показывал свои постановки на Триумфальной площади. И вот такое знакомство с другим пространством, иной публикой очень важная история.

– Вы не так давно пережили ремонт театра. Это и правда стихийное бедствие?

— Для нас ремонт был очень долгожданным событием. Он охватил не весь театр, а пока только закулисную часть. Но даже если это в каком-то смысле стихийное бедствие, то мы ему страшно рады. Это, знаете, как в пустыне, где проливной затяжной дождь — огромное счастье. И пусть временами было сложно, мы очень благодарны, что это наконец-то случилось.

— Не боялись потревожить призрак Алисы Георгиевны Коонен, который, как говорят, обитает в стенах вашего театра? Кстати, вы верите в его существование?

— В летающее по ночам под колосниками платье Алисы Коонен, конечно же, не верю. Как и во все те россказни, которые можно найти в желтой прессе. А вот в наличие духа театра верю. Мне даже кажется, что наш театр находится под защитой людей, которые когда-то здесь работали. Их энергия осталась в этих стенах. И хотя все мы современные люди, к ремонту мы относились очень осторожно, потому что не хотелось, чтобы дух выветрился. Это как ремонт в старой квартире. Конечно, дедушкины часы уже устарели, а бабушкины пластинки никто не слушает, но выбросить их рука не поднимается. Избавиться от них — значит лишиться памяти и преемственности.

— Преемственность много значит для театра?

– Если это репертуарный театр, театр, который думает о своем будущем, но помнит прошлое, своих родителей, то, конечно, очень важно. Например, мы наконец-то после ремонта повесили в арт-фойе портрет Алисы Коонен. Артисты выходят на сцену, и их провожают Станиславский, Пушкин, Таиров и Коонен — то есть все, кто имеет отношение к Театру имени Пушкина. Александр Сергеевич — сам Бог велел, Станиславский потому что 80% процентов нашей труппы — это выпускники Школы-студии МХАТ, а Таиров и Коонен как основатели Камерного театра.

— Для вас это всегда было важно?

— Нет. Стало важно, когда начал руководить театром. Чтобы театр и люди в нем тебя приняли, чтобы ты перестал быть чужим, нужно полюбить это место, понять, что для него главное. Когда я был моложе, то вообще выступал против репертуарного театра. Говорил о том, что труппа не нужна. Помню, как на одном ток-шоу сказал, что не понимаю, почему артиста нельзя как врача или педагога просто проводить на пенсию, когда он уже не может выходить на сцену. И почему те, кто сегодня активно работает, находятся на одном счету с теми, кто уже не может играть. И тогда мне Александр Анатольевич Ширвиндт, который был вместе со мной на той программе, ответил: «Артисты должны работать в том числе для того, чтобы обеспечить тех, кто работал здесь до них. Вот тогда это театр-дом». Ты ведь заботишься о своей бабушке, которая уже не работает, или о ребенке, который еще не работает? Точно также и тут. Кстати, так поступал Олег Павлович Табаков, он никогда не обижал тех, кто отдал театру всю свою жизнь. Если мы называем себя театром-домом, то все это наша обязанность. Как, скажем, и уход за могилами наших корифеев.

— Таких театральных легенд как Коонен и Таиров немного. Как думаете, обязательно нужна трагедия, чтобы остаться в истории?

— Нужна не трагедия, а судьба. А она есть далеко не у всех. Ее невозможно предугадать, предсказать. Легенда — это всегда личность, характер, большой, мощный человек.

— Вы очень активно сохраняете память о Коонен и Таирове. Для чего?

— Когда в 2014 году исполнилось 100 лет Камерному театру и я погрузился в историю их жизни и историю их театра, то невероятно полюбил этих людей. И хотя это люди, которых я никогда не видел, не смотрел их спектаклей, так как ничего не сохранилось, я к ним отношусь как к своим предкам. И я всегда говорю о них, как о ком-то очень близком, как если бы вы спросили меня про мою бабушку, которую я очень люблю.

Таирова называли человеком, упавшим с Луны. Он создал театр, который просуществовал 35 лет и почти бесследно растворился. Это театр-призрак. Театр-фантом. Когда мы отмечали 125-летие МХТ, то было нарисовано дерево, откуда вышел Мейерхольд, Вахтангов, Михаил Чехов, Оперная студия и так далее. А вот как появился Камерный театр – тайна. Сам Таиров мистифицировал его историю, и писал о его возникновении так: «Для театра нужны были: помещение, деньги и группа. У нас не было ни того, ни другого, ни третьего. И всё же — Камерный театр возник. Как? Как возникает утро? Как возникает весна? Как возникает человеческое творчество? Так возник и Камерный театр». Гениальный, конечно, пиарщик. Но это ничего не проясняет. Два человека пошли наперекор всему: началась Первая мировая война, а они решили, что им нужен свой театр. Мир рушится, а они делают свое дело. Как писал об этом Цвейг: «Уникальный человек — Таиров, который во время землетрясения начал строить дом».

– Простите за этот вопрос, но думали ли вы когда-нибудь, что настанет момент, когда нужно будет передать Театр имени Пушкина в другие руки.

– Я спокойно отношусь к этому. Или вернее пытаюсь себя так настроить. Важно относиться к театру, как к своему родному дому, но не думать, что это твоя вотчина. С одной стороны, чтобы что-то получилось, нужно любить свое дело, отдаваться ему, насколько позволяют силы, здоровье, талант. А с другой – помнить, что это не твой личный театр. Ты назначенный человек, у которого в какой-то момент может закончиться контракт. И мы с Жуковым всегда не устаем повторять: неизвестно, где мы будем, но от нас останется то, что мы сделали. Трагически ушел Роман Козак, который был здесь художественным руководителем до меня, но он оставил после себя группу очень сильных молодых артистов, которые при мне выросли в больших мастеров. Я говорю про Викторию Исакову, Александру Урсуляк, Анастасию Панину, Александра Арсентьева, Александра Матросова, Владимира Жеребцова… Козак их взял мальчишками-девчонками, и жизнь распорядилась так, что он не увидел их расцвета, их звездных ролей, «Золотых масок», популярности и так далее. Но он вкладывался в театр, в его будущее. Так что мне кажется, что если по моей воле или независимо от меня в какой-то момент я оставлю театр, то оставлю его сильным.

— Ваши студенты из Школы-студии МХАТ активно участвую в жизни театра. Два спектакля — «Лицей» и «Лес» вошли в репертуар. Когда приглашаете к себе работать своих студентов, что чувствуете?

— Я старюсь их привлекать, как только появляется такая возможность. И делаю это во многом из практических соображений — думаю о том, как в будущем этот артист сюда войдет, что привнесет. И, приглашая, я с интересом смотрю, как человек ведет себя, что ему важно, как он общается с гримерами, реквизиторами, помрежами, костюмерами.

Есть люди по сути индивидуальные предприниматели, им нужен не худрук, а агент. Им не надо входить в семью, где есть свои правила, своя атмосфера. И это нормально. И нужно мужество, чтобы выбрать такой путь. Потому что ты отказываешься не только от каких-то обязанностей, но и от поддержки, стабильности. Идешь сразу во взрослую жизнь, где сам работаешь на себя.

— Когда приглашаете к себе других режиссеров, как выбираете и бывает ли у вас профессиональная ревность?

— У меня может быть только профессиональная гордость, если спектакль режиссера, которого я позвал, случился. Ревность возникает, когда я в другом театре смотрю замечательный спектакль — например, «Собачье сердце» в МТЮЗе — и думаю, почему это идет не у нас. Но если хороший спектакль рождается в нашем театре, то о какой ревности может идти речь. А если говорить о том, по какому принципу я приглашаю ставить, то это очень сложно сформулировать —  все всегда по–разному. Я зову тех, кто делает другой театр, не похожий на мой, кто владеет другими инструментами, у кого иное видение. Например, я не могу сделать как Юрий Муравицкий, хотя обожаю его спектакли. Все, кто ставил и ставит в театре Пушкина — это большие мастера, которые делают по-другому, не так, как я.

— Как вы восстанавливаете силы? Бывает, что вы устаете от театра? Ведь даже бесконечно любимое дело может достать?

— Конечно, достать может все, что угодно. Но если я устаю к вечеру — это не страшно. А вот если утром не хочется никуда идти — это уже сложнее, это звоночек. Студенты спросили нашего замечательного педагога, потрясающую актрису Евгению Дмитриеву: «Евгения Олеговна, скажите, а как Вы как актриса справляетесь с выгоранием?» А она ответила: «Если я выгораю, то я не актриса». И по большому счету она права. Если я за ночь не восстанавливаюсь и утром у меня нет страстного желания идти репетировать, преподавать, пробовать, то значит, я не на своем месте. Выгорают люди случайные, которые, к сожалению, выбрали не то дело и катятся по инерции, в которых недостаточно силы воли и  любви к профессии. Но это не значит, что я не люблю отдыхать. Это совершенно разные вещи. Я, например, обожаю путешествовать. Смена картинки для меня -- возможность обновиться.

— Классический вопрос, что впереди?

— У нас впереди юбилейный сезон. 110 лет Камерному театру, 75 лет Театру имени Пушкина, и 15 лет, как я стал художественным руководителем. Осенью поставлю «Веер леди Уиндермир» Оскара Уайльда. Впервые работаю с этим автором. Это последний, невышедший  спектакль Таирова, он довел его только до сценических репетиций. А сейчас в «Новой опере» ставлю комическую оперу «Почтальон из Лонжюмо». И это далеко не все планы….

Владимир Жуков: «Как говорил Олег Табаков, дело надо делать»

Фото предоставлено пресс-службой ВФТМ

В интервью директор театра имени Пушкина Владимир Жуков рассказал о разделении сфер влияния, умении договариваться, рекордных показателях, а также о том, что такое страшный сон директора театра.

— Почему для вас важно принимать участие в ВФТМ? Как вы считаете, для чего в принципе нужны такие мероприятия, что они дают?

— Когда пребываешь с утра до вечера исключительно у себя в театре, то легко что-то пропустить, не заметить. Мне кажется, что как минимум два раза в год люди должны встречаться, знакомиться, рассказывать друг другу, что происходит в каждом отдельном коллективе, делиться информацией и полезными практиками. ВФТМ дает именно такую возможность. Здесь можно пообщаться глаза в глаза, задать напрямую любые вопросы, наладить связи. Например, где бы я смог лично пообщаться и подружиться с исполнительным директором Пермского «Театра-Театра» Егором Мухиным? Так что ВФТМ сближает людей и стирает расстояния.

— В этом году вы с Евгением Александровичем Писаревым заявлены в блоке «Худрук + директор». Что, на ваш взгляд, главное в этих отношениях? Какие условия нужны для оптимальной совместной работы?

— Конечно, не существует золотой формулы и какой-то волшебной пилюли, так как все зависит от людей. Мне очень повезло, Евгений Александрович понимает, что такое хозяйственная работа, так как до моего прихода ему приходилось активно в это погружаться. Мы с самого начала разделили сферы влияния, определили, кто и за что отвечает. Он сразу сказал, что хочет больше заниматься творчеством и художественной линией театра — ставить спектакли, формировать репертуар, работать с артистами, на мне же вся так называемая «рутина» с финансами, ремонтами, гастролями, контрактами и так далее. Я прекрасно понимаю, что в театре не может быть двух лидеров. У нас это Евгений Александрович. За ним всегда последнее слово. Однако мы очень плотно общаемся, советуемся, консультируемся и все значимые решение принимаем сообща. Думаю, в этом и есть наш залог успеха.

— У работы в театре есть своя специфика? Какие качества нужны директору, чтобы успешно существовать в этом коллективе?

— Этот вопрос можно задать любому руководителю. Люди везде люди. Любой менеджер на высокой позиции должен уметь договариваться, слушать, а главное — слышать, быть способным отказаться от своего решения, если оно неверное, и, конечно, руководствоваться здравым смыслом. Не должно быть такого: есть два мнение — мое и неверное. Но, конечно, в театре есть свои особенности. Те, кто ценит творчество, по-другому относятся к своему делу. Когда я пришел в МХТ, то мне сразу сказали, что театр — такое место, где люди могут либо задержаться навсегда, либо уйти через год, поняв, что это не твое. Я, видимо, понял, что мое.

— А как вы пришли в театр?

— У меня первое образование юридическое, и я начинал карьеру следователем в прокуратуре. Кстати, мне это очень пригодилось, потому что я понимаю, что такое закон, как проводятся проверки, каковы могут быть жалобы бдительных граждан. И мне в этих вопросах проще отстаивать нашу точку зрения. В культурную сферу пришел через работу в Министерстве культуры Саратовской области, где работал начальником управления по охране объектов культурного наследия. Затем была должность директора краеведческого музея. А уже оттуда меня позвали в МХТ к Олегу Павловичу Табакову.

— Его таланту менеджера можно было только позавидовать. Чему он вас научил? Как вы объясняете его работоспособность и то количество художественных руководителей, которых он воспитал?

— Да, он был не только великолепный артист, но еще и первоклассный менеджер. Помимо харизмы, любви к своему делу, понимания жизни у него был редкий дар — видеть, чувствовать людей. Он не только мог отобрать и воспитать учеников, но и был готов всячески им помогать, делиться опытом. Он не боялся конкуренции, так как был вне конкуренции. Видимо, это и дало такие результаты, что многие из его учеников вышли в руководители.

— Помогает ли вам с Евгением Александровичем в работе тот факт, что вы оба прошли «школу Табакова»?

— Мне кажется, что помогает. Одна школа, один учитель. У него по художественной части, у меня — по административной. Одним воздухом, так сказать, дышали. Мы многое взяли у Олега Павловича. И главный принцип, как говорил Табаков, — дело надо делать.

— В июле исполнится пять лет с того момента, как вы стали директором Театра имени Пушкина. Можете подвести итоги «первой пятилетки», чем гордитесь, что для вас наиболее важно?

— Итоги, надеюсь, подводить рано. Но мне кажется, что главное достижение нашей команды (а тут очень важен вклад каждого сотрудника театра) — это то, что узнаваемость, а соответственно и популярность театра стала в разы выше. Мы вошли в топ-5 театров столицы. Меня не может не радовать, что зрители любят наш театр, ходят сами, приводят друзей и знакомых.

Если говорить о прозе жизни, то очень горжусь, что удалось провести ремонт туалетов. Очереди стали меньше.

— Это благодаря ремонту, который в этом году пережил театр?

— Нет, это было сделано раньше. Нынешний ремонт касался исключительно закулисья. Его результаты скорее смогли оценить артисты, а не зрители. Мы поправили коммуникации, отремонтировали все гримерные комнаты, кабинеты и помещения служб театра, само собой, в рамках законодательства, ведь здание у нас является объектом культурного наследия. При этом мы продолжали работать. Был сложный гастрольный график. Огромное спасибо директорам других театров, которые пустили нас на свои площадки. Мы играли и на сцене РАМТа, и в Театре Российской Армии и даже в Театре Вахтангова, за что отдельная благодарность Кириллу Игоревичу Кроку.

— А какие изменения видны зрителю?

— Изменили входную зону в театре. Спасибо огромное нашему художнику Марии Левиной. Она сделал предложение, мы с Евгением Александровичем ее поддержали. Поменяли цвет стен, чтобы было светлее и современнее. Сейчас перед нами стоит цель — запустить в большом зале кондиционер. Три года ушло на разработку проекта и его согласование. Все уже смонтировано, идут работы по пуско-наладке. Надеемся, что зрители смогут оценить прохладу в зале уже совсем скоро. Даже несмотря на то, что сейчас не самая жаркая весна и не лето, на спектаклях душно и зрители много жалуются. В перспективе еще много что нужно делать. Останавливаться на достигнутом мы не собираемся.

— У театра очень качественный и заметный мерч. Насколько вам это важно, как директору?

— На мой взгляд, это очень важно. Нужно, чтобы у театра была своя изюминка, своё отражение бренда. Мы долго спорили, что должно быть изображено и написано. В итоге в ходе дискуссий появилось название «Пушка». Так говорят зрители и поклонники нашего театра, и мы решили это закрепить в нашем мерче.

Мы старались сделать так, чтобы, скажем, в наших толстовках можно было ходить не только в огороде, но и в городе. И меня радует, что у нас это получилось.

— Когда вы приходите в театр как зритель и вам все нравится, думаете ли вы о том, сколько сил на это «убил» директор, или удается отключиться и у вас нет профдеформации?

— Я, конечно, стараюсь отключаться, но это, честно говоря, невозможно. Все равно смотришь, какой буфет, какая подача, вкусно — не вкусно, что новое предлагают, какая атмосфера в зале, полиграфию программок и так далее. Всегда есть, что взять себе на вооружение.

— Часто ходите не в свой театр?

— Не так часто, как хотелось бы.

— В родном театре есть любимый спектакль?

— Да. «Влюбленный Шекспир». Смысловой, яркий и красивый, Я довольно часто его пересматриваю.

— А какой самый многострадальный?

— Самым многострадальным, кажется, был «Заповедник» по Сергею Довлатову. Там велась очень большая работа с правообладателями, наследниками. Они очень тщательно подходили ко всем деталям, запросили инсценировку, которую сделал режиссер Игорь Теплов, долго ее вычитывали. Наверное, это был самый долгий выпуск, тяжелый с точки зрения получения прав.

— Приглашали отдельного юриста или все сами?

— Конечно, этим занимался отдельный человек, но под моим контролем, помогло юридическое образование. Вопросы прав всегда довольно сложно решаются.

— Существует ли «страшный сон» директора театра?

— Когда ночью звонят с поста охраны — вот это страшный сон директора театра. Понимаешь, что может случиться что угодно.

— Такое случалось?

— Слава Богу, нет. И хотелось бы, чтобы так и оставалось.

— Уже не первый десяток лет говорят, что театр устареет. Верите в это?

— Нет. Театр останется. Театр — это про обмен живой энергией, про веру в предлагаемые обстоятельства. «Над вымыслом слезами обольюсь» — люди без этого просто не могут. Плюс каждый спектакль не только играется по-новому, но и по-новому воспринимается зрителем. Вы никогда не увидите один и тот же спектакль дважды. В этом, наверное, заключается главная магия театра.

АвторКсения ПОЗДНЯКОВА