Подписание углубленного стратегического партнерства между Россией и Алжиром в 2023 г. стало документальным выражением фактически союзнического характера отношений между двумя странами. Основываясь на схожести концептуальных подходов к проблемам мировой политики и динамично развиваясь в сферах ВТС и торговли, эти отношения, как представляется, обладают значительным потенциалом наполнения не только в экономической, гуманитарной или научно-технологической сферах, но и в сфере чисто политической. Внешнеполитическая независимость России и Алжира, наличие у обеих стран собственных подходов к наиболее важным проблемам международных отношений и готовность активно участвовать в их решении делает чрезвычайно важным развитие диалога между ними не только на политическом, но и на экспертно-аналитическом уровне.
Для его развития, как представляется, весьма полезным могло бы стать ясное понимание внешнеполитических приоритетов партнера и выделение среди них как тех моментов, по которым позиции сторон совпадают, так и тех, по которым они расходятся.
Принципиальная и независимая внешняя политика
Анастасия Василенко, Григорий Лукьянов:
Международные организации во внешней политике Алжира
Внешняя политика Алжира традиционно формируется под воздействием определенных принципов и лозунгов. Многие из них остаются неизменными со времен обретения страной независимости, хотя и меняются в содержательном и приоритетном плане. Значительная роль в них отводится вопросам безопасности, что во многом связано со спецификой формирования алжирской государственности, происходившей на фоне постоянного противостояния многочисленным угрозам. Созданная в результате ожесточенной борьбы за независимость, АНДР сразу оказалась втянута в Войну в песках (1963–1964 гг.), с 1970-х гг. страна была вовлечена в Западносахарский конфликт, 1990-е гг. омрачились кровопролитным гражданским противостоянием и получили название «черного десятилетия», в 2000-е гг. страна оказалась вынуждена противостоять террористической деятельности АКИМ, а в 2010-е гг. — столкнуться с вызовами Арабской весны. Наконец к настоящему моменту это самое большое по площади государство Африки и Арабского мира оказывается окружено зонами политических конфликтов, нестабильности и напряженности вдоль большей части своей огромной (6343 км) сухопутной границы: в Ливии, Нигере, Мали, Западной Сахаре.
Драматичный опыт, пережитый за относительно короткий исторический период времени, непростая текущая геополитическая обстановка в прилегающих странах в совокупности с сохраняющейся экстраординарной политической ролью вооруженных сил в политической системе Алжира предопределяют его весьма специфический взгляд на всю систему международных отношений.
Так, алжирские эксперты выделяют три ключевых составляющих национального подхода к международной безопасности: солидарность, глобальность и неделимость [1].
Под первым понимается, с одной стороны, солидарность всех акторов в противостоянии глобальным угрозам (терроризм, изменение климата и др.), а с другой — солидарность со странами Юга и со страдающими от угнетения народами Палестины и Западной Сахары. Происхождение этого принципа очевидно связано с социалистическим характером алжирского правящего класса, который со времен обретения страной независимости с особым сочувствием относился к Движению неприсоединения и идеям тьермондизма.
Под глобальностью, в свою очередь, понимается глобальное видение будущего и соответствующая роль в новом мировом порядке АНДР, которая всегда претендовала на лидерские позиции в рамках Третьего мира. Кажется, этот тезис удачно сочетается с продвигаемой Пекином концепцией Сообщества единой судьбы человечества, равно как и с концептуализируемой Москвой идеей многополярности.
Конечно, подчеркивание значимости глобальных вызовов, с которыми сталкивается человечество, вообще характерно для политических элит стран Азии и Африки. В случае с Алжиром в эту глобальную повестку удачно вписывается дискурс борьбы с неоколониализмом, равно как и экологическая (доступ к водным и продовольственным ресурсам) и экономическая (борьба с бедностью) повестка, а также политика соблюдения прав человека, среди которых приоритетное внимание алжирские власти уделяют вопросам гендерного равенства, поддержке молодежи и борьбе с безработицей. Одновременно по-своему понимаемое глобальное видение позволяет уйти от навязываемых Западом дихотомий свободного — несвободного миров. Напротив, Алжир в своих призывах к усилению транспарентности ООН, повышению эффективности его институтов и более справедливого представительства стран Африки в руководящих органах организации фактически прямо говорит об утверждении истинной демократии в международных отношениях (см.: речь Абдельмаджида Теббуна). Нельзя не заметить, что этот подход на концептуальном уровне совпадает с российским, также основанном на курсе на истинную демократию в мировой политике (см.: речь С.В. Лаврова на Примаковских чтениях).
Со вторым принципом во многом связан и третий, предполагающий отказ от разделения проблем на глобальные и региональные и, соответственно, отказ от возможности выстраивать региональные системы безопасности, не решая глобальных проблем. В практическом плане этот подход позволяет Алжиру поднимать значимость собственных внешнеполитических озабоченностей, выводя их на глобальный уровень. Очевидно, что это расходится не только с широко распространенной в последние годы в науке о международных отношениях идеей регионализации, но и с подходами страны к целому ряду конкретных проблем — в частности, с тезисом «региональным проблемам — региональное решение», описывающим взгляд АНДР на конфликты в Ливии и Сахеле.
Несмотря на четкое постулирование внешнеполитических принципов, географические приоритеты внешней политики АНДР, выделяются не столь очевидно. Если во времена А.А. Бутефлики они определялись довольно четко (алжирская диаспора за рубежом — Магриб — Арабский мир — Африка — Движение неприсоединения — глобальные институты), то в программных документах, принятых при А. Теббуне, и речах президента особо выделяется только два региона — Арабский мир и Африка. К ним, вероятно, можно добавить Магриб, о значимости которого говорится в конституции страны.
Интересно, что такая приоритизация отличается не только от исторически устоявшейся традиции, но и от географической и экономической реальности, в которой не менее значимым направлением остается Северное Средиземноморье.
Ближний круг — Магриб
Анастасия Василенко:
Невыносимая близость. К вопросу об алжиро-марокканских отношениях
Сама идея магрибинского региона сохраняет свою значимость не только для Алжира, но и для других относящихся к нему государств, что находит отражение и в конституциях стран (Мавритании, Марокко, Туниса), где упоминается значимость принадлежности стран к Великому Магрибу.
Несмотря на выраженную идентичность, основанную на этнической (арабо-берберское население), исторической (от империй Альморавидов и Альмохадов до эпохи колониализма), конфессиональной (маликитский мазхаб), диалектальной и культурной общности, реальные проекты магрибинской интеграции — от идей Североафриканской звезды до Союза арабского Магриба (САМ), не собиравшегося на уровне глав государств с 1994 г. — никогда особым успехом не пользовались. Более того, на двустороннем уровне отношения Алжира с соседями не раз омрачались более или менее глубокими кризисами, а в случае с Марокко и вовсе остаются конфликтными на протяжении большей части истории.
И все же после 2011 г. идея реанимации магрибинского проекта периодически озвучивалась разными лицами в разных странах региона, однако на деле всегда оставалась скорее политическими фантазиями, далекими от реальности. Конфликт в Ливии и нестабильность в Тунисе оставляли мало надежд на их реализацию, а полный разрыв отношений между Алжиром и Марокко в 2021 г. (связи между двумя странами в настоящий момент прерваны даже на академическом уровне) и вовсе, казалось, сделал возвращение к мечте о единстве невозможным.
Тем не менее в 2024 г. обсуждение магрибинской интеграции вновь оказалось на повестке дня, правда, в несколько неожиданном формате — 22 апреля в Тунисе состоялась консультативная встреча трех лидеров: президента Алжира Абдельмаджида Теббуна, президента Туниса Кайса Саида и председателя президентского совета Ливии Мухаммада Аль-Манфи. В рамках встречи обсуждались перспективы углубления сотрудничества в сфере экономики, в том числе развитие приграничных регионов, энергетика, продовольственная безопасность и устранение препятствий в торговле. Участники договорились встречаться каждые три месяца.
Отсутствие среди участников встречи представителей Рабата, особенно бросающееся в глаза с учетом постоянно нарастающей алжиро-марокканской напряженности, дало комментаторам основание рассуждать о том, что состоявшаяся встреча представляет собой попытку создать альтернативную САМ структуру с антимарокканской направленностью. На первый взгляд кажущиеся вполне логичными такие рассуждения, впрочем, имеют под собой не очень серьезные основания — в конце концов, ни погруженная в трудности бесконечного переходного периода Ливия, ни ограниченный в своих внешнеполитических возможностях Тунис не обладают никакой мотивацией участвовать в такого рода альянсе. Характерно, что антимарокканский характер встречи отверг и министр иностранных дел Алжира Ахмед Аттаф, заявив, что встреча «не направлена против какой-либо стороны» и «дверь [объединения] не закрыта ни для Марокко, ни для Мавритании».
Если отмести антагонистическую логику сближения между странами, то остается два основных объяснения реанимации идеи магрибинского единства.
Первое — имиджевое. Для Мухаммеда аль-Манфи участие во встрече стало возможностью продемонстрировать региональную субъектность Ливии, в последние годы чаще воспринимающейся не как самостоятельный участник международных отношений, а как объект внешних притязаний. Для Кайса Саида речь идет о воплощении в реальность амбиций, связанных, с одной стороны, с усилением арабского внешнеполитического вектора, а с другой — с сохранением сформировавшейся еще при Х. Бургибе особой посреднической функции Туниса в регионе. Наконец, для А. Теббуна участие во встрече оказалось еще одним поводом продемонстрировать алжирское региональное политическое лидерство.
Второе объяснение связано с воплощением в реальность характерного как для АНДР, так и для Туниса стремления к поиску регионального решения региональных проблем — без участия внешних акторов.
В этом плане характерно, что западные подходы к Магрибу вызывают в Алжире все больше недовольства. Европа, с точки зрения алжирских экспертов, так и не научилась воспринимать Африку в целом и Магриб в частности как своего экономического и политического визави. Сохраняя колониальное видение, она одновременно сегодня видит в южных соседях, прежде всего, источник угроз и все больше секьюритизирует свою политику. Об этом свидетельствуют не только неудачные высказывания Э. Макрона, в свое время приведшие к резкому ухудшению алжиро-французских отношений, но и разрабатываемые сегодня в некоторых государствах Европы специфические проекты борьбы с нелегальной миграцией посредством переселения мигрантов в Африку.
В свою очередь, США, как отмечают алжирцы, хотя и внесли Марокко и Тунис в список своих основных союзников вне НАТО, в целом не рассматривают Магриб как специфический регион, по-отдельности выстраивая отношения с каждым из расположенных здесь государств и уделяя основное внимание борьбе с терроризмом.
В этом контексте возможности развития сотрудничества России с Алжиром по общемагрибинской повестке, вероятно, весьма ограниченны. Конечно, алжирская сторона могла бы быть заинтересована в сотрудничестве с Москвой по отдельным вопросам (например, борьбы с терроризмом), равно как и в корректировке позиции Москвы по Ливии (в сторону отказа от сотрудничества с властями Востока страны) или Западной Сахаре (в сторону принуждения сторон к проведению референдума в соответствии с решениями ООН 1991 г.), однако даже гипотетически она никак не могла бы принять превращение Москвы в активного участника межмагрибинских отношений.
Арабские братья
Дмитрий Дыкань:
Не в ладах с соседями: ухудшение отношений Алжира с Западом на фоне растущего партнерства с Россией и Китаем
Второе направление внешней политики Алжира — арабское в сущности сводится к участию в решении палестинской проблемы. Активизация усилий на этом направлении в последние пару лет, как представляется, была связана с несколькими обстоятельствами.
Во-первых, запуск процесса мароккано-израильской нормализации, вскоре обернувшийся военно-политическим сближением двух стран вплоть до создания военного союза, воспринимался в алжирской столице как прямая угроза — как в силу обострения алжиро-марокканского соперничества, так и в свете западносахарской проблемы (здесь стоит вспомнить, что Вашингтон «расплатился» с Рабатом за нормализацию признанием марокканского суверенитета над Западной Сахарой и обещанием создать там американское консульство).
Во-вторых, очередное председательство Алжира в ЛАГ в 2022 г. требовало какого-то содержательного наполнения. Палестинская проблема оказывалась тут как нельзя кстати — сказывался исторический опыт поддержки палестинского движения, лидеры которого находили приют на алжирской земле еще в 1980-е гг.
Наконец, в-третьих, инициация диалога по Палестине позволяла Алжиру с наименьшими усилиями напомнить арабским братьям о своих лидерских амбициях в регионе.
Учитывая эти обстоятельства, организация встречи палестинских фракций в Алжире в октябре 2022 г. оказывалась вполне логичной. По ее итогам была принята Алжирская декларация, целый ряд положений которой спустя более года фигурировали также в итоговом документе, принятом по итогам Четвертой межпалестинской встречи в Москве. Впрочем, несмотря на внешний успех встречи в Алжире, до воплощения принятых заявлений в жизнь дело не дошло, а трагические события осени–зимы 2023/2024 гг. и вовсе создали принципиально новый контекст решения палестинской проблемы. В этом новом контексте максимально жесткая позиция Алжира, парламент которого дал президенту разрешение вступить в войну с Израилем, объективно сужает его возможности участвовать в межпалестинской медиации.
В таких условиях ключевым вкладом АНДР, по всей видимости, может стать поддержка палестинского движения на площадке ООН, где в 2024 г. Алжир вошел в состав непостоянных членов СБ, а также дипломатическая поддержка радикальных палестинских групп, таких как ХАМАС и Палестинский исламский джихад. Последние, надо признать, хотя и остаются неприемлемыми партнерами для значительной части мирового сообщества, за последние месяцы резко усилили свои позиции в палестинском национальном движении.
Рассматривая российско-алжирские отношения через призму палестинской проблемы, можно отметить частичное совпадение подходов двух стран. И Алжир, и Москва полагают необходимым прикладывать усилия к консолидации позиции палестинцев и не видят возможности исключить ХАМАС из процесса урегулирования. Принципиальные же расхождения связаны с жесткой антиизраильской линией Алжира, с одной стороны, и стремлением Москвы не антагонизировать израильскую сторону, с другой. При этом инструменты влияния на ситуацию в конфликте у обоих государств весьма ограниченны. В этих условиях, как представляется, Алжир и Москва могут стать как соперниками в борьбе за межпалестинскую медиацию, так и партнерами по ее проведению. При этом более сбалансированная позиция Москвы и принадлежность Алжира к семье арабских государств могут стать серьезным подспорьем для взаимодействия.
Самая большая страна Африки
Наконец, третье важнейшее направление внешней политики Алжира — африканское, под которым подразумевается, прежде всего, деятельность в сахаро-сахельской зоне, рассматривающейся как прямое продолжение Магриба.
На этом направлении алжирская политика кажется несколько амбивалентной. С одной стороны, Сахель воспринимается как источник потенциальных угроз. С другой же — как пространство реализации лидерских амбиций АНДР, в котором она соперничает в том числе и с Марокко. Лишенные пространства для такого соперничества внутри самого Магриба два этих государства уже давно вынуждены переносить его в Сахель, тем самым как бы «притягивая» его к магрибинскому субрегиону.
При этом, как отмечает известный алжирский ученый-международник Оаммар Бахзуз, после 2011 г. руководство страны вынуждено было найти баланс между необходимостью обеспечения собственной безопасности и необходимостью «играть важную роль на магрибо-сахельской арене, которая соответствовала бы статусу региональной державы».
В поисках этого баланса поначалу, в 2010-е гг., алжирцы прилагали лишь ограниченные усилия на южном направлении, вполне соглашаясь действовать там параллельно с иными внешними акторами, прежде всего, с Францией. Однако после прихода к власти А. Теббуна стратегия была пересмотрена. Западные подходы к урегулированию ситуации в Сахеле, вылившиеся в проведение операций «Серваль» в 2013 г. и «Бархан» в 2014–2022 гг., были сочтены полностью неэффективными, а вместо них Алжир стал настаивать на «глобальном, многостороннем и девелопменталистском» подходе, в рамках которого политические и экономические меры, равно как и мероприятия по обеспечению безопасности, должны рассматриваться как вспомогательные. При этом отказ от традиционно присутствовавшего в алжирской внешнеполитической стратегии запрета на использование вооруженных сил страны за рубежом в рамках принятых в 2020 г. поправок к конституции создал основу для проведения более активной политики на сахельском направлении.
Несмотря на то, что до сих пор участие АНДР в урегулировании ситуации в странах Сахеля по большей части ограничивалось дипломатией, осложнение ситуации в регионе в последний год и создание Альянса государств Сахеля, в целом, порывающего с алжирским посредничеством, становится новым вызовом для АНДР.
Анастасия Василенко:
С ностальгией о будущем: перспективы российско-алжирского экономического сотрудничества
В этом контексте обращает на себя внимание попытка Алжира разнообразить инструменты влияния на ситуацию в регионе, инвестируя в девелопменталистские проекты, курировать которые должно недавно созданное Алжирское агентство международного сотрудничества в целях солидарности и развития. Заявленные им многочисленные проекты направлены в основном на развитие систем образования, здравоохранения и решение экологических проблем в соседних государствах. Их реализация, естественно, будет требовать времени. Однако как раз времени у Алжира и нет. Быстрый процесс военно-политической трансформации в Сахеле требует принятия быстрых решений и пересмотра устоявшихся подходов. Парадоксальным образом отношения Алжира со странами Сахеля оказываются кривым зеркалом отношений Европы с Магрибом — точно так же, как у магрибинских элит вызывает раздражение свойственная европейцам объективация Северной Африки, у новых элит стран Сахеля вызывает неприятие свойственное Алжиру стремление рассматривать регион исключительно как источник вызовов и угроз.
Оказываемая Россией помощь сахельским государствам вызывает в Алжире некоторое недовольство. Проблема для Алжира, однако в том, что, в отличие от ситуации с французским вмешательством в западноафриканские дела, российское присутствие не может интерпретироваться как проявление колониализма. Напротив, речь идет о содействии африканским партнерам в укреплении их обороноспособности и суверенитета, помощи, оказываемой по их просьбе и на взаимовыгодных условиях. Так что этот российский подход вполне согласуется со всеми заявляемыми принципами внешней политики Алжира.
***
Таким образом, перспективы взаимодействия с Россией на приоритетных для Алжира направлениях различны. Внешняя схожесть принципиальных взглядов на вопросы международных отношений и трансформации миропорядка не дают автоматической гарантии позитивного сотрудничества. Его реализация требует серьезной работы с обеих сторон, вдумчивого и откровенного диалога на самых разных уровнях, включая экспертный. На сегодняшний день из трех ключевых для алжирской стороны направлений внешней политики наиболее перспективным для взаимодействия с Москвой остается арабское, в то время как сахаро-сахельское требует прояснения позиций сторон, а магрибинское оставляет лишь ограниченные возможности.
1. Интервью автора с алжирскими экспертами. Алжир, февраль 2024 г.