О своем прадедушке Артёмове Петре Максимовиче рассказывает старший оперуполномоченный Отдела координации деятельности ОВД по розыску лиц УУР ГУ МВД России по Новосибирской области майор полиции Леонов Роман Васильевич.
Родился Артёмов Петр Максимович в 1906 году в крестьянской семье в селе Шепелёвка Балашовского уезда Саратовской губернии Российской империи и был старшим ребёнком в семье. Село сегодня входит в состав Турковского района Саратовской области Российской Федерации и располагается на берегу реки Хопёр – приток Волги. В семье было ещё двое детей – Сергей, 1914 г.р. и Екатерина, 1916 г.р.
Пётр Максимович с детства батрачил, обучившись при этом гончарному мастерству. Женился рано на односельчанке Анна Ивановне Бурыгиной – двоюродной сестре знаменитого поэта – песенника Бурыгина Вениамина Петровича, учившегося в одной группе с будущим первым космонавтом Юрием Алексеевичем Гагариным в Саратовском индустриальном техникуме. Позже Вениамин Григорьевич стал автором многих известных песен, таких как «Расцвела под окном белоснежная вишня» и лауреатом Сталинской премии, близко дружил с Людмилой Зыкиной и вместе они нередко бывали в гостях в доме Артёмовых Петра Максимовича Анна Ивановны, у которых росло шестеро детей, младшая из которых моя бабушка Люба. Работали прадед и прабабушка в Шепелёвском колхозе «Октябрь» и в свободное время Пётр Максимович сажал за селом молодые дубки, которые потом односельчане назвали «Петровой рощей». Об отцах Петра Максимовича и Анны Ивановны ничего пока неизвестно, советских архивных документов о них не существует, что говорит об их смерти либо до революции и гражданской войны, либо в этот страшный для страны период. Мамы Петра Максимовича и Анны Ивановны так же трудились в колхозе «Октябрь» и по выходу на пенсию занимались воспитанием внуков.
О приближающейся войне с фашисткой Германии в семье Артёмовых догадались уже летом 1939 года, когда брат прадеда – Сергей, будучи уже семейным, воспитывавший двоих детей, в качестве технического специалиста, был внезапно Турковским райвоенкоматом мобилизован по «Ворошиловскому приказу» в Красную Армию, но где служил, принимал ли участие в вооружённых конфликтах, предшествующих Великой Отечественной войне, и его дальнейшая судьба нам пока неизвестна, так как в послевоенных архивных документах, составляемых по результатам обхода домовладений сотрудниками райвоенкоматов, значится «можно считать пропавшим без вести с ноября 1942 года». Вероятнее всего, именно тогда от Сергея Максимовича семье была какая-то весточка с фронта. Во всяком случае, именно по этому принципу сотрудники райвоенкоматов после войны отправляли сведения о потерях в Главное Управление кадров Министерства обороны СССР. По воспоминаниям внука Сергея Максимовича, с фронта от его командира приходило письмо, что в бою он был тяжело ранен, лишился ноги и на полуторке был отправлен в госпиталь и так как письмо то, к сожалению, не сохранилось, нам до сих пор ничего толком неизвестно.
31 июля 1941 года Турковским райвоенкоматом Саратовской области был призван на фронт и мой прадед Пётр Максимович Артёмов. 04 августа 1941 года он прибыл в Балашовский 47-й запасный стрелковый полк и зачислен в первую учебную роту, однако никакого обучения по факту не было, так как враг уже взял Смоленск и был на ближних подступах в Киеву. Складывалась катастрофическая ситуация, которую командование Красной Армии купировало нанесением отчаянный контрударов по противнику, что влекло за собой большие потери, но другого решения ситуации не было и немца нужно было задержать ещё хоть насколько-то, дабы подготовить прочную оборону у Москвы.
07 августа 1941 года прадед принял воинскую Присягу, которую я, спустя восемьдесят лет после тех грозных событий, нашёл с его личной подписью в архивных документах его запасного полка. В тот же день Пётр Максимович отправился с маршевой ротой на передовую, в распоряжение 449-го стрелкового полка 144-й стрелковой дивизии 20-й армии Западного фронта. Почти два месяца, с 11 августа по 06 октября 1941 года полк моего прадеда держал упорную оборону на Соловьёвской переправе через реку Днепр на территории сегодняшнего Кардымовского района Смоленской области.
Однако, если оборону Красной Армии на данном рубеже немцы так и не прорвали, то им удалось это сделать на флангах Западного фронта, разбив части 19-й и 24-й советских армий за счёт созданного в своих частях многократного перевеса танковых подразделений. Над Западным фронтом уже в третий раз с начала войны нависла угроза окружения, на что командование реагировало адекватно, нанося контрудары и выводя части из полукольца, в том числе и с Соловьёвской переправы. 06 октября 1941 года части 20-й армии, а в её составе и полк моего прадеда получили приказ на отступление через город Дорогобуж в район города Вязьмы. Срок сосредоточения частей у Вязьмы – вечер 07 октября 1941 года, но, увы, немцы оказались быстрее почти на двенадцать часов и старинный русский город был ими взят уже в обед 07 октября 1941 года, то есть, отступавшие части Красной Армии, всего более пятидесяти дивизий и бригад, несмотря на все попытки избежать нового окружения, оказались-таки в нём и стали предпринимать отчаянные попытки прорыва из котла.
144-я стрелковая дивизия под непосредственным руководством своего бессменного командира, генерал-майора Пронина Михаила Андреевича, предприняла первую попытку выхода из окружения в ночь с 10 на 11 октября 1941 года в направлении на Восток через боевые порядки 11-й танковой дивизии немцев, но из-за большой нагрузки материальной частью и штабной документацией в тяжёлых сейфах, прорваться дивизия не смогла и после уничтожения всего дивизионного имущества, предприняла новую попытку в ночь с 12 на 13 октября 1941 года в районе деревни Селижарово через боевые порядки 2-й немецкой пехотной дивизии, уже в общем направлении на Юг. И этот прорыв удался, но из окружения вместе с комдивом вышло всего 250 человек личного состава, при этом спасли Боевое Знамя своей части, которое нёс под гимнастёркой лично генерал Пронин. В этом же бою погиб комиссар 144-й стрелковой дивизии и ещё много бойцов и командиров, но куда как больше оказались в фашистском плену, в том числе и мой прадед – Артёмов Пётр Максимович, семье которого ушло извещение о том, что он пропал без вести.
Однако в плену, пройдя через ад Вяземского Дулаг № 84 (пересыльный пункт военнопленных) и шталаги (стационарные лагеря военнопленных) 352 в г. Минске да 342 в г. Молодечно, Пётр Максимович выжил и 01 июля 1944 года был освобождён наступающими в Белоруссии частями Красной Армии в ходе операции «Багратион». Пройдя спецпроверку отдела контрразведки «Смерш» в 202-м фронтовом запасном стрелковом полку 3-го Белорусского фронта, Пётр Максимович в числе ещё трёхсот человек, бывших военнопленных, направлен на фронт – в распоряжение командира 338-й Краснознамённой «Неманской» стрелковой дивизии 5-й армии 3-го Белорусского фронта, куда прибыл 02 августа 1944 года. Командованием дивизии Пётр Максимович со всеми прибывшими в часть бывшими военнопленными, был распределён в 6-е стрелковые роты 2-х стрелковых батальонов всех трёх основных стрелковых полков дивизии: 1134-й, 1136-й, 1138-й. По сто человек в каждый и прадед оказался именно в 1136-м стрелковом полку. Именно здесь происходит не совсем для меня пока понятное, так как вышеупомянутые 6-е стрелковые роты указанных полков дивизии, все имели в скобках приписку «штрафная», однако согласно требованиям известного приказа № 227 «Ни шагу назад», штрафные роты имели только прямое армейское подчинение и все были отдельными, то есть, никаких штрафных подразделений непосредственно в стрелковых полках не предусматривалось никакими приказами и, вероятнее всего, в случае с прадедом, это была личная инициатива командира 338-й стрелковой дивизии, по своему понимавшего слова «искупить вину кровью». Проверкой «Смерш» никакой вины Петра Максимовича за его пребывание в плену, установлено не было, как и необходимых в таких случаях суда военного трибунала и приговора о лишении свободы на определённый срок с заменой этого срока на пребывание в штрафном подразделении до искупления вины. Так, к примеру, в распоряжении 5-й армии 3-го Белорусского фронта была отдельная 236-я армейская штрафная рота, где все бойцы были с доказанной виной и не обязательно за плен, могли и не быть в плену, а совершить иной проступок. И, тем не менее, что случилось, то случилось, и мой прадед – Артёмов Пётр Максимович оказался в штрафной роте, которой никакими приказами не было предусмотрено, но решением комдива она, всё же, была.
И здесь необходимо отметить, что штрафники 338-й стрелковой дивизии все были хорошо вооружены, в том числе пулемётами, противотанковыми ружьями и гранатами, по пять штук на каждого из расчёта по одной на использование при прорыве каждой из трёх линий обороны противника и ещё две на всякий непредвиденный случай. Более того, в течение трёх недель штрафники – все вчерашние военнопленные проходили боевую подготовку по темам: «взвод/рота в атаке, в обороне, в окружении, на марше». Таким образом, мой прадед по сути впервые проходил боевую подготовку с начала войны и своего призыва в 1941 году. В период подготовки, рота, конечно же, несла потери, как правило, от авиации и артиллерии противника, практически не вступая с ним в прямое боестолкновение, но все эти потери были санитарными, а первые убитые в роте появились 18 августа 1944 года, когда весь 3-й Белорусский фронт перешёл в очередное наступление в ходе операции «Багратион» с задачей окончательно освободить Литовскую Республику и выйти на границу с Восточной Пруссией (сегодняшняя Калининградская область). Но потом наступило 20 августа 1944 года.
В этот день, с раннего утра все части продолжили наступление и 338-я стрелковая дивизия должна была прорвать оборону врага на южных подступах к г. Шакину (сегодня – уездный город Шакяй) и ворваться в этот город. По стечению обстоятельств, с восточной стороны Шакин должна была брать 144-я стрелковая дивизия – та самая, в составе которой Пётр Максимович сражался на Днепре летом – осенью 1941 года и с которой пытался выйти из окружения под Вязьмой. На войне, как ни странно, места мало и все так или иначе пересекаются. Например, в ночь с 11 на 12 августа 1944 года 338-я стрелковая дивизия переходила через реку Неман именно по той переправе, что наводили бойцы 11-го отдельного мостостроительного батальона, в котором сапёром служил другой мой прадед по материнской линии и так же саратовец, Ярыгин Ефим Степанович, 1907 г.р. Пройдут годы и их дети создадут семью, в которой будет расти и моя мама, но могли ли об этом знать два бойца, находившиеся в одном и том же месте в одно и тоже время и, может, даже, по-землячески, перекинувшиеся парой слов да выкурив по самокрутке. Это мне теперь всё видно по архивным документам, а они сами, конечно же, и не знали никогда друг друга. Прадед Ярыгин Ефим Степанович примет участие в штурме Кенигсберга и войне с японцами, домой вернётся инвалидом в 1947 году, а прадед Артёмов Пётр Максимович так навсегда и останется в Литве и долгие восемьдесят лет вновь, уже во второй раз, будет считаться без вести пропавшим. Но я его, всё-таки, нашёл – как неизвестного в большой братской могиле советских воинов на старом кладбище маленького литовского городка Шакяя. И в той могиле большинство похороненных солдат и командиров Красной Армии, до сих пор значатся, как неизвестные. Потому что 20 августа 1944 года советским частям в районе Шакина и соседнего с ним городка Сынтовты пришлось отступить, что бы вновь не попасть в окружение – немец контратаковал наши части особо остервенело, понимая, что за спиной у него уже не Курск или Белгород и даже не Киев или Минск, а его, родная Германия.
Итак, в 10 часов утра 20 августа 1944 года 1136-й стрелковый полк 338-сттрелково дивизии вместе с остальными частями поднимается в атаку по сигналу зелёной ракеты, и на острие полка в атаку идёт его 6-я стрелковая (штрафная) рота, всего 52 человека, которые уже к 11 часам утра, практически без потерь со своей стороны, берут основной узел обороны фрицев на участке наступления полка – в местечке Ветраки, что в свою очередь уже окраина Шакяя, до которого остаётся не более трёх километров. Но эти три километра ещё нужно пройти, чего враг не желает допустить и начинает бомбить советскую пехоту с воздуха да контратаковать танками и не простой своей пехотой, а десантниками – лютыми головорезами. Штрафники из роты прадеда закрепляются на достигнутом рубеже у Ветраков и, как и весь их полк, находившийся на левом фланге всей 338-й дивизии, отбивают атаки враги. Но в тоже самое время немцам улыбается удача в соседнем населённом пункте – Сынтовты, где они смогли потеснить бойцов 97-й гвардейской стрелковой дивизии и та начала отступление, невольно оголив тем самым левый фланг 338 стрелковой дивизии, командир которой принимает решение о временном тактическом отступлении на исходные позиции, дабы не оказаться в окружении. Но тем не менее, 1136-й стрелковый полк 338-й дивизии попал-таки в окружение, где дрался отчаянно и весь день с ним не было связи. Прорваться из кольца полк смог только в ночь с 20 на 21 августа 1944 года и под прикрытием своих штрафников, которые до последнего отбивали атаки машин 6-й танковой дивизии немцев, пока их товарищи выходили из окружения к своим.
На позиции у местечка Ветраки 1136-й стрелковый полк вернулся, спустя два дня в результате новой атаки, но тел своих штрафников на месте прошлого боя не нашёл и на верх ушло донесение о пропавших без вести 52-х бойцов штрафной роты полка, бывших ранее в плену у немцев. В ответ из штаба 5-й армии поступило распоряжение, разобраться, что на самом деле случилось с пропавшими без вести и найти их. Самое интересное, в распоряжении прямо прописаны слова командарма о том, что ему негде больше брать пополнения для дивизий и полков, если командиры последних настолько халатно относятся к своим подчинённым и не знаю, что с ними случилось. То есть, потери в Красной Армии считали и очень ими были озабочены, ложной позиции 90-х годов, мол, чего солдатушек жалеть, ибо «бабы ещё нарожают» и «народу в России, что песку» у командования Красной Армии на самом деле не было.
Без вести пропавших штрафников 1136-го стрелкового полка искали долгих десять дней и нашли! 38 человек из 52-х! Живыми! В различных госпиталях и других частях, куда они примкнули в ходе ураганного боя. Но моего прадеда среди них не было. Все выжившие штрафники тут же были реабилитированы, непонятная, в том смысле, что недоказанная в установленном порядке через суд военного трибунала, их вина была с них снята. 33 бойца из этих 38 выживших пережили войну, были награждены боевыми медалями и орденами, в том числе орденами Славы. Но это будет потом, а тогда, в последних числах августа 1944 года, все они на опросах пояснили, что оставшиеся 14 бойцов – штрафников, которых так и не нашли, до последнего держали оборону, стащив всех своих раненых в укромное место и замаскировав их. И эти раненые видели, что происходило в окопах их роты в последние минуты её боя. Немецкие танки давили гусеницами уцелевших штрафников, а их десантники добивали в упор из автоматов и резали. При этом двоих взяли повторно в плен и мне удалось установить их судьбу, повторный свой плен они пережили и после войны репрессиям со стороны советской власти не подвергались. Однако ни тот, ни другой – не мой прадед Артёмов Пётр Максимович и, значит, он вместе с ещё одиннадцатью штрафниками остался в раздавленных немецкими танками окопах у местечка Ветраки. В окончательном донесении в штаб 5-й армии от командира 338-й стрелковой дивизии написано, что 38 штрафников были найдены живыми, ещё 2 опять попали в плен, а тела 12 так и не были найдены на месте боя и, вероятнее всего, их хоронили местные крестьяне.
Сейчас местечка Ветраки не существует, так как эта территория давно застроена высотными домами южной окраины разросшегося городка Шакяй, но нужно понимать, что при строительстве проводятся раскопки местности и потому я уверен, что останки погибших 12 штрафников 1136-го стрелкового полка, всё же, нашли и похоронили в ту самую братскую могилу на старом городском кладбище. Всего в этой могиле похоронено более тысячи советских бойцов и командиров и, как уже отмечено выше, абсолютное большинство значатся, как неизвестные. Однако есть на ней и определённые фамилии, имена, отчества погибших, среди которых две принадлежат бойцам штрафной роты моего прадеда, только вот эти два бойца и тот бой, и ту войну пережили, были награждены и, вероятнее, всего рядом с обнаруженными останками двенадцати погибших штрафников, просто нашли какие-то их личные, подписанные ими вещи, через которые их и идентифицировали, как погибших, но только вот ошибочно. Война была большой и страшной, пострадавшая страна с миллионами сломанных судеб ещё больше и, пойди-ка, разберись так вот на раз – два, кто на самом деле погиб, а кто выжил.
Литовский город Шакин (ныне Шакяй) был освобождён советскими войсками от фашистов только 10 октября 1944 года и в этот же день в далёком от него селе Шепелёвка Саратовской области моя прабабушка – Артёмова Анна Ивановна получила извещение о том, что её муж – Артёмов Пётр Максимович пропал без вести 20 августа 1944 года в бою за город Шакин Каунасской области Литовской ССР. Второе такое извещение за всю войну, а первое было в 1941 году из Подмосковья. И как тут с ума не сойти, учитывая, что ни одного письма за все годы прадед домой так и не написал. Но Анна Ивановна с этим справилась и сразу после войны с осиротевшими детьми, спасая их от голода, перебралась жить в город Прокопьевск Кемеровской области, где и сама, и её старшие сыновья работали на шахтах, а теперь уже работают внуки и правнуки. И все мы помним и гордимся своим прадедом – Артёмовым Петром Максимовичем, который не пропал без вести, нет, а погиб. Геройски. С Днём Победы, прадед Пётр и спасибо тебе за нашу жизнь.